Та, что стала Солнцем - Шелли Паркер-Чан

одежды, и он трепетал, как лепестки вишни. Ее бледное лицо выражало крайнее напряжение. Несмотря на то что нельзя было разглядеть детали на таком расстоянии, напряженность ее позы выдавала ее дрожь.

Губернатор Толочу вышел из паланкина. Это был мужчина-сэму средних лет, суровый на вид. Сцепив руки за спиной и окинул недовольным взглядом маленькую группу. Женщине он сказал:

– Госпожа Жуй, полагаю. Почему вы все еще здесь?

Напряженность ее фигуры, окутанной прозрачной материей, напоминала заряженную пушку перед выстрелом. Госпожа Жуй ответила довольно резким тоном:

– Я отдаю дань уважения достойному губернатору. Этой недостойной женщине обещали позволить остаться здесь, в этой резиденции, после смерти мужа.

Губернатор Толочу фыркнул:

– Обещали? Кто может дать такое обещание?

– Дня меня нет места в Ханбалике…

– Здесь для вас тоже нет места! Разве у вас нет чувства стыда, если вы согласны обременить собой мой дом? – Очевидно, губернатор был из тех людей, которые получают такую же радость, унижая других, какое замерзшие люди получают от чашки супа. – Нет, я так не думаю. Уедете вы в Ханбалик или в другое место, меня мало волнует. Я не несу ответственности за долги и имущество моего предшественника. Я даже представить себе не могу, о чем он думал: взять жену на место своего назначения! Наверное, он привык потакать своим желаниям. Мне придется многое исправить в заведенных им здесь порядках.

Чжу смотрела на суровое, опущенное лицо госпожи Жуй, пока губернатор Толочу произносил свою жестокую тираду. Казалось, оно становилось все более суровым. Чжу показалось, что она сжимает кулаки внутри своих рукавов. Когда губернатор закончил, он еще несколько мгновений злобно смотрел на госпожу Жуй, затем быстро прошел мимо нее в ворота. Как только он ушел, госпожа Жуй выпрямилась. Она не отличалась красотой, но выражение ее лица привлекло внимание Чжу, как свежая рана – ужасная внутренняя рана. Сюй Да сказал, хмурясь:

– Жестокий человек. Он очень быстро возьмет все под контроль и наведет порядок в полиции. Может, если мы сделаем это сегодня ночью…

Чжу все еще не отводила глаз от женщины-наньжэнь. Она не знала, что именно, но было в ней нечто такое…

И тут она поняла, хоть и не знала, каким образом, учитывая отсутствие очевидных признаков вроде округлившегося живота. Множество мелких примет сложились в единую картину. Ее затошнило от осознания, что ничего подобного тот человек, которым ей полагалось быть, никогда бы не заметил. Но она не могла перестать это видеть: ту бешеную силу, которая могла погубить женщину и которая сулила вдове судьбу, полную лишений и несчастий.

И заметив то, чего ей не полагалось видеть, Чжу увидела открывшуюся возможность. Все ее инстинкты били тревогу, и она испытала отвращение от этой мысли. И все же теперь, когда между ее семьюстами воинами и успехом стояли сильный губернатор и стены, это была единственная возможность, которую она видела.

Слуги губернатора Толочу устремились в поместье, сгибаясь под тяжестью ящиков и мебели: их шеренга, которая казалась бесконечной на городских улицах, теперь быстро уменьшалась. Чжу смотрела, как они входят в ворота, и ее мысли стремительно мчались. Сердце глухо стучало, накатывала тошнота. Она инстинктивно понимала, что этим поступком она увеличит риск катастрофы в будущем. Но это риск ради шанса на успех здесь и сейчас. Ее единственный шанс.

«Риск – это всего лишь риск. Он не превращает возможность в уверенность. Если я больше ничего подобного не сделаю…»

Она перебила Сюй Да:

– Не сегодня ночью. Подожди до завтра, потом начинай.

– Начинать – мне? – Он широко раскрыл глаза: – А ты где будешь?

– Мне надо поговорить с госпожой Жуй. Быстро выпусти крыс, отвлеки толпу, чтобы я могла присоединиться к этим слугам. Сейчас, пока они еще все не вошли туда!

Сюй Да схватил ее за руку, когда она бросилась к процессии, в его голосе звучала паника:

– Погоди! Что ты делаешь? Попадешь внутрь, а потом что? Госпожа Жуй находится на женской половине, окруженная служанками, – ты никак не сможешь подобраться к ней, не то что поговорить!

Чжу мрачно ответила:

– Ты бы не смог. А я смогу.

Госпожа Жуй сидела перед бронзовым зеркалом, ее лицо было угрюмо и мрачно. Одежда спереди была расстегнута, обнажив бегущие вниз зеленые вены на груди. Когда она увидела позади себя вошедшую Чжу, она подняла глаза; их взгляды встретились на металлической поверхности, где лица были как в тумане, словно прикрытые вуалью.

– Ты мне сейчас не нужна. Оставь меня. – Она произнесла эти слова с уверенной силой, как человек, привыкший повелевать слугами.

Чжу подошла ближе. Окружающий ее воздух был густым и сладким, как вокруг орхидеи в жаркий весенний день. Это был аромат сокровенного убежища женщины, чуждого Чжу, как иностранное государство. Широкие юбки шуршали вокруг ее ног, а шарф на голове развевался. Женская одежда изменила ее размеры, она двигалась в пространстве иначе. Украденный наряд сделал свое дело: никто не обратил на нее внимания, когда она проникла в усадьбу и прошла в женские покои. Но с каждым мгновением она все больше ощущала неправедность своего поступка, задыхаясь от нее. В мозгу непрерывно звенело: «Это не я».

Сосредоточенный взгляд госпожи Жуй стал острым.

– Ты! Я сказала – уходи!

Так как Чжу продолжала приближаться, она обернулась и открытой ладонью нанесла ей удар по лицу.

– Ты оглохла, собака?

Чжу отдернула голову, чтобы избежать удара. Шарф соскользнул на пол. Ее охватило облегчение, когда она избавилась от него. Ее бритая голова со шрамами посвящения, единственное, что отличало ее от всех тех, кто носит женскую одежду, служила неоспоримым доказательством ее подлинной личности монаха. «Правильно, – подумала она, резко поворачиваясь лицом к госпоже Жуй. – Посмотри, кто я на самом деле».

При виде бритой головы Чжу госпожа Жуй ахнула и поспешно запахнула одежду на груди. Прежде чем женщина успела закричать, Чжу зажала ей рот рукой. «Ш-ш-ш».

Рука госпожи Жуй нащупала чайник на краю стола и нанесла им сильный удар в висок Чжу.

Чжу покачнулась, ослепнув от резкой боли, и почувствовала, как по ее шее полилась горячая струйка. Она пришла в себя как раз вовремя, чтобы перехватить руку госпожи Жуй, готовую всадить в нее осколок разбитого чайника, как нож. Чжу сжимала запястье госпожи Жуй до тех пор, пока та не выронила импровизированное оружие. Ее глаза сверкали над зажимающей рот ладонью.

– Хорошо! – произнесла Чжу, хотя голова у нее кружилась. – Я знал, что вы храбрая женщина. – это было нехорошо. Боль от удара была холодной, как прикосновение знакомой тени: той пустоты, которая была