Правда о деле Гарри Квеберта - Жоэль Диккер

Покидая бал около двух часов ночи, Гарри столкнулся с Элайджей Стерном; тот тоже уходил.

— Главный приз в лотерее, — улыбнулся Стерн. — Вы, прямо скажем, везунчик.

— Да… И ведь кому сказать, чуть было не отказался покупать билеты.

— Может, подвезти вас домой? — спросил Стерн.

— Спасибо, Элайджа, я на машине.

Они вместе дошли до парковки. Черный седан ожидал Стерна, перед ним стоял какой-то мужчина и курил сигарету. Указывая на него, Стерн произнес:

— Гарри, хочу вам представить свое доверенное лицо. Он просто великолепный. К тому же, если вы не против, я пришлю его в Гусиную бухту, чтобы он занялся розами. Их скоро надо подрезать, а он очень одаренный садовник, в отличие от неумех, которых присылает агентство недвижимости и которые в прошлом году загубили мне все цветы.

— Ну конечно. Вы у себя дома, Элайджа.

Подойдя поближе, Гарри заметил, что вид у мужчины устрашающий: крепкое, мускулистое тело и скособоченное, изрубцованное лицо. Они обменялись рукопожатием.

— Я Гарри Квеберт.

— Добрый вефер, мифтер Квеберт, — ответил мужчина; говорил он с мучительным трудом и очень неразборчиво. — Меня фовут Лютер Калеб.

На следующий день после бала вся Аврора пребывала в возбуждении: с кем Гарри Квеберт поедет на Мартас-Винъярд? Здесь его никогда не видели с женщиной. Может, у него подруга в Нью-Йорке? Кинозвезда? Или он возьмет с собой какую-нибудь девушку из Авроры? Может, он уже успел завоевать чье-то сердце, ведь он такой скрытный? И будут ли об этом писать журналы про звезд?

Единственным человеком, которого не волновало это путешествие, был сам Гарри. С утра в понедельник, 21 июля, он сидел дома и погибал от беспокойства: кто знал о них с Нолой? Кто выследил его даже в туалете? Кто осмелился испачкать зеркало гнусной надписью? Причем помадой: то есть почти наверняка женщина. Но кто? Чтобы немного отвлечься, он уселся за стол и решил навести порядок в своих бумагах: тогда-то он и обнаружил, что одного листка не хватает. Той страницы, что он написал про Нолу в день ее попытки самоубийства. Он прекрасно помнил, что оставил его здесь. За последнюю неделю на столе скопилась целая россыпь черновиков, но он всегда нумеровал их в строго хронологическом порядке, чтобы потом можно было разобрать. И вот теперь, разобрав, убедился, что одного нет. Это была важная страница, он ее хорошо помнил. Он еще дважды разложил бумаги, вытряхнул портфель: никаких следов. Это было невозможно. Он всегда тщательно проверял, не оставил ли чего-нибудь на столе в «Кларксе». В Гусиной бухте он работал только в кабинете, а если вдруг садился писать на террасе, потом все относил на стол. Листок не мог затеряться, но тогда где же он? Перерыв весь дом и ничего не найдя, он подумал: а не заходил ли кто к нему в поисках компромата? Может, тот же человек, который на балу оставил надпись на зеркале в туалете? При этой мысли у него до тошноты свело живот.

В тот же день Нолу выписали. Не успев вернуться в Аврору, она сразу бросилась к Гарри. В Гусиную бухту она пришла под вечер: он сидел на пляже с жестяной коробкой в руках. Заметив его, она кинулась к нему в объятия; он подхватил ее и стал крутить.

— Гарри, милый Гарри! Быть здесь с вами — как мне этого не хватало!

Он обнял ее изо всех сил.

— Нола! Милая Нола…

— Как вы, Гарри? Нэнси сказала, что вы выиграли главный приз в лотерею?

— Да! Представляешь?

— Путевка на двоих на Мартас-Винъярд! И на когда?

— С открытой датой. Когда захочу, надо просто позвонить в отель и забронировать номер.

— Возьмете меня с собой? О, Гарри, возьмите меня, там мы можем быть счастливы и не надо будет прятаться!

Он не ответил. Они немного прошлись вдоль моря, глядя, как волны завершают на песке свой бег.

— Откуда идут волны? — спросила Нола.

— Издалека. Они идут издалека, чтобы увидеть берег великой Америки и умереть.

Он пристально посмотрел на Нолу и вдруг в порыве ярости обхватил ладонями ее лицо:

— Черт тебя дери, Нола! Почему ты хотела умереть?

— Дело не в том, что хочется умереть, — ответила Нола, — а в том, что не хочется жить.

— Но ты помнишь тот день, на пляже, после концерта? Ты тогда сказала, чтобы я не волновался, потому что ты со мной! Как ты можешь быть со мной, если убьешь себя?

— Я знаю, Гарри. Простите. Я прошу у вас прощения.

И она встала перед ним на колени, прося прощения, — на том самом пляже, где они встретились и полюбили друг друга с первого взгляда. Попросила снова:

— Возьмите меня с собой, Гарри. Возьмите меня на Мартас-Винъярд. Возьмите меня с собой, и будем любить друг друга навек.

Он обещал, на радостях, в минутном восторге. Но чуть позже, глядя, как она уходит домой по дороге из Гусиной бухты, он подумал, что не может ее взять. Это невозможно. Кто-то про них уже знал; если они уедут вместе, узнает весь город. Верная тюрьма. Он не мог взять ее с собой, и если она снова попросит, он отложит запретную поездку. Отложит навек.

Назавтра он впервые за долгое время вернулся в «Кларкс». Как всегда, клиентов обслуживала Дженни. Увидев входящего Гарри, она вспыхнула от радости: он вернулся! Из-за бала? Может, он приревновал ее к Тревису? Может, он хочет позвать ее на Мартас-Винъярд? Если он поедет без нее, значит, он ее не любит. Ей настолько не давал покоя этот вопрос, что она задала его Гарри, не успев даже принять заказ:

— С кем ты поедешь на Мартас-Винъярд, Гарри?

— Не имею понятия. Наверно, ни с кем. Может, просто постараюсь написать побольше.

Она состроила гримаску:

— В такое чудное путешествие, и одному? Пустая трата времени.

Втайне она надеялась, что он ответит: «Ты права, Дженни, любовь моя, поедем вместе, будем целоваться на закате солнца». Но он сказал только: «Кофе, пожалуйста». И Дженни, рабыня, подчинилась. В этот момент из кабинета в глубине зала появилась Тамара Куинн; она сводила баланс. Увидев Гарри за обычным его столом, она ринулась к нему и, не здороваясь, заявила с горечью и злобой:

— Я свожу баланс. Мы вас больше не обслуживаем в кредит, мистер Квеберт.

— Понимаю, — произнес Гарри, желая избежать скандала. — Мне очень жаль, что я не воспользовался вашим приглашением в прошлое воскресенье… Я…

— Ваши извинения меня не интересуют. Я получила ваши цветы и выбросила их в корзину. Прошу погасить задолженность до конца недели.

— Разумеется. Дайте мне счет, я заплачу без промедления. Она принесла ему развернутый счет, и он чуть не задохнулся: оказалось, что он должен больше пятисот долларов. Он тратил, не считая: 500 долларов на еду и питье, 500 долларов на ветер, просто чтобы побыть с Нолой. Вдобавок на следующее утро пришло письмо из агентства недвижимости. Он уже оплатил половину своего пребывания в Гусиной бухте, то есть до конца июля. В письме сообщалось, что за пользование до сентября ему осталось уплатить еще тысячу долларов и что, согласно договоренности, данная сумма будет списана с его счета. Но у него не было этой тысячи долларов. У него вообще почти не было денег. Из-за долга в «Кларксе» он остался без гроша. Ему больше нечем было платить за аренду такого дома. Он больше не мог здесь оставаться. Что делать? Звонить Элайдже Стерну и объяснять ситуацию? А зачем? Он так и не написал великий роман, на который рассчитывал, он просто-напросто самозванец.

Немного подумав, он позвонил в отель на Мартас-Винъярд. Вот как он поступит: он откажется от этого дома. Раз и навсегда прекратит этот маскарад. Он уедет на неделю с Нолой, последний раз даст волю своей любви, а потом исчезнет. Ресепшн отеля сообщил, что остался один свободный номер на неделю с 28 июля по 3 августа. Так он и сделает: будет любить Нолу последний раз, а потом навсегда покинет этот город.

Забронировав номер, он позвонил в агентство недвижимости. Объяснил, что письмо получил, но по несчастному стечению обстоятельств больше не в состоянии платить за Гусиную бухту. Попросил расторгнуть договор аренды с 1 августа и, ссылаясь на целесообразность, убедил служащего оставить дом в его распоряжении до понедельника 4 августа: в этот день он сам, по дороге в Нью-Йорк, завезет ключи в бостонский филиал агентства. Он говорил по телефону, почти рыдая: вот и кончалась история якобы великого писателя Гарри Квеберта, мечтавшего о величайшем шедевре и неспособного написать пары строк. В полуобморочном состоянии он произнес: «Прекрасно. Значит, я завезу ключи от Гусиной бухты в ваше агентство в понедельник, 4 августа, по дороге в Нью-Йорк,» — и повесил трубку. И вздрогнул, услышав за спиной сдавленный голос: «Гарри, вы уезжаете?» Это была Нола. Она вошла в дом, не постучав, и слышала разговор. На глазах у нее стояли слезы. Она повторила:

— Вы уезжаете, Гарри? Что происходит?

— Нола… У меня неприятности.

Она подбежала к нему.