Правда о деле Гарри Квеберта - Жоэль Диккер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Великолепного побил Маркус Гольдман, мама. И только тогда я смог начать жить.
— Что ты хочешь сказать?
— Ничего, мама. Но дай, пожалуйста, Денизе спокойно поужинать.
Через час заехал полицейский патруль, убедиться, что все в порядке. Двое молодых сотрудников, моего возраста, очень симпатичные. Я напоил их кофе, и они сказали, что побудут немного перед домом. Ночь стояла теплая, и в открытое окно я слышал, как они болтают и шутят, курят, сидя на капоте машины. И я вдруг почувствовал себя страшно одиноким и отрезанным от мира. Мне только что предложили огромные деньги за книгу, которая неизбежно снова меня прославит, я жил так, как миллионы американцев могут только мечтать, но мне не хватало одного: настоящей жизни. До сих пор я занимался тем, что тешил свои амбиции, теперь пытался этим амбициям соответствовать, а когда же, если подумать, я соберусь жить, просто жить? На своей страничке в Фейсбуке я просмотрел список своих виртуальных друзей; их были тысячи, и ни одного я не мог позвать выпить пива. Я хотел компанию добрых приятелей, чтобы смотреть с ними чемпионат по хоккею и ходить в походы на выходных; я хотел невесту, милую и нежную, с которой можно посмеяться и немного помечтать. Я больше не хотел быть один.
Сидя в кабинете Гарри, я долго рассматривал фотографии картины, которые увеличил Гэхаловуд. Кто этот художник? Калеб? Стерн? В любом случае портрет был прекрасный. Я включил свой плеер и еще раз прослушал сегодняшний разговор с Гарри.
— Спасибо, Маркус. Я тронут. Но дружба не должна быть движущей силой этой книги.
— Это почему?
— Помните наш разговор в тот день, когда вы получали диплом в Берроузе?
— Да, мы с вами долго бродили по кампусу. Дошли до зала для бокса. Вы спросили, что я теперь намерен делать, я ответил, что собираюсь писать книгу. Тогда вы меня спросили, почему я пишу. Я сказал, что пишу, потому что мне это нравится, а вы ответили…
— Да-да, что я ответил?
— Что жизнь — штука бессмысленная. И что писать — значит придать жизни смысл.
Следуя совету Гарри, я сел за компьютер и стал писать дальше.
Гусиная бухта, полночь. В открытое окно кабинета залетает легкий ветерок с океана. Приятно пахнет отпуском. Снаружи все залито ярким лунным светом.
Расследование продвигается. Или, по крайней мере, мы с сержантом Гэхаловудом понемногу осознаем масштаб этого дела. Думаю, в нем скрыто нечто гораздо большее, чем история запретной любви или гнусное происшествие, когда сбежавшая из дома девочка летним вечером стала жертвой какого-то бродяги. Слишком много вопросов остаются нерешенными:
В 1969 году семейство Келлерган покидает Джексон, штат Алабама, притом что Дэвид, отец Нолы, возглавляет процветающий приход. Почему?
Летом 1975 года Нола переживает роман с Гарри Квебертом, вдохновляя его на написание «Истоков зла». Но в то же время Нола состоит в связи с Элайджей Стерном, позируя обнаженной для его картины. Кто же она на самом деле? Своего рода муза?
Какова роль Лютера Калеба, который, по словам Нэнси Хаттауэй, приезжал за Нолой в Аврору и отвозил ее в Конкорд?
Кто, кроме Тамары Куинн, знал про Нолу и Гарри? Кто мог слать Гарри анонимные письма?
Почему шеф полиции Пратт, расследуя ее исчезновение, не допрашивает Гарри после разоблачений Тамары Куинн? Допрашивал ли он Стерна?
Кто, черт возьми, убил Дебору Купер и Нолу Келлерган?
И что за неуловимая тень хочет помешать мне рассказать эту историю?
Из романа Гарри Л. Квеберта «Истоки зла»Трагедия произошла в воскресенье. Она была несчастна и попыталась умереть.
Ее сердце больше не в силах было биться, если билось не для него. Он был нужен ей, чтобы жить. И, поняв это, он каждый день приходил в больницу и украдкой смотрел на нее. Как такой красивой девушке захотелось себя убить? Он проклинал себя. Как будто это он причинил ей боль.
Каждый день он тайком садился на скамейку в парке, окружавшем больницу, и ждал, когда она выйдет погреться на солнце. Он смотрел на нее, живую. Это было так важно — жить. А потом, пока ее не было в палате, шел и клал ей под подушку письмо.
Моя милая, драгоценная!
Вы не должны умирать, никогда. Вы ангел. Ангелы никогда не умирают.
Видите, я всегда рядом. Не плачьте, умоляю Вас. Мне невыносима мысль, что Вам грустно.
Целую Вас, пусть Вам станет легче.
Любовь моя!
Какая нежданная радость — ложась спать, найти Вашу записку! Пишу Вам тайком: по вечерам нам не разрешают не спать после отбоя, а медсестры — настоящие мегеры. Но я не могла устоять: едва прочитав Ваше письмо, я должна была Вам ответить. Просто чтобы сказать, как я Вас люблю.
Я мечтаю танцевать с Вами. Уверена, Вы танцуете, как никто другой. Мне бы хотелось попросить Вас сводить меня на летний бал, но Вы не захотите, я знаю. Вы скажете, что если нас увидят вместе, мы пропали. В любом случае, думаю, я до тех пор еще не выйду отсюда. Но зачем жить, если нельзя любить? Этот вопрос я задала себе, когда сделала то, что сделала.
Я Ваша навеки.
Мой чудный ангел!
Мы потанцуем. Я Вам обещаю. Настанет день, когда любовь победит и мы сможем любить друг друга открыто. И мы будем танцевать, танцевать на пляжах. На пляже, как в первый день. Вы такая красивая, когда Вы на пляже.
Выздоравливайте скорей! Однажды мы будем танцевать на пляжах.
Любовь моя!
Танцевать на пляжах. Я только об этом и мечтаю.
Скажите мне, что однажды поведете меня танцевать на пляжах, вдвоем, только Вы и я…
18. Мартас-Винъярд
(Массачусетс, конец июля 1975 года)
— В нашем обществе, Маркус, больше всего ценят людей, которые строят мосты, небоскребы или империи. Но на самом деле больше всего достойны восхищения те, кому удается построить любовь. Потому что нет задачи более великой и более трудной.
Она танцевала на пляже. Играла с волнами, бегала по песку; ее волосы развевались по ветру, она смеялась, она так радовалась жизни. Гарри полюбовался ею с террасы отеля и снова уткнулся в листки, покрывавшие весь стол. Он писал быстро и хорошо. С тех пор как они приехали сюда, он написал уже несколько десятков страниц, он двигался вперед в бешеном темпе. Благодаря ей. Нола, милая Нола, его жизнь, его вдохновение. Н-О-Л-А. Он наконец писал свой великий роман. Роман о любви.
— Гарри, — крикнула она, — сделайте перерыв! Идите купаться!
Он отложил работу, поднялся в их номер, сложил исписанные листы в портфель и надел плавки. Потом спустился к ней на пляж, и они пошли вдоль океана, подальше от отеля, от террасы, от прочих постояльцев и купальщиков. Обогнули гряду скал и оказались в уединенной бухточке, скрытой от чужих взглядов. Здесь они могли любить друг друга.
— Обнимите меня, милый Гарри, — сказала она.
Он обхватил ее руками, и она повисла у него на шее, прижалась к нему изо всех сил. Они нырнули в океан, весело плескались и брызгались, а потом улеглись на белые гостиничные полотенца, обсохнуть на солнце. Она положила голову ему на грудь:
— Я люблю вас, Гарри… Люблю, как никогда никого не любила.
Они улыбнулись друг другу.
— Это лучший отпуск в моей жизни, — сказал Гарри.
Нола просияла:
— Давайте сфотографируемся! Сфотографируемся, и тогда мы никогда не забудем! Вы взяли фотоаппарат?
Он вынул из сумки аппарат и дал ей. Она прильнула к нему и, держа корпус на вытянутой руке и направив объектив на них, сделала снимок. Перед тем как нажать на спуск, она повернула голову и крепко поцеловала его в щеку. Они засмеялись.
— По-моему, очень хорошее будет фото, — сказала она. — Главное, храните его всю жизнь.
— Всю жизнь. Это фото всегда будет со мной.
Они были здесь пятый день.
Двумя неделями раньше
Настала суббота, 19 июля, день традиционного летнего бала. Уже третий год подряд бал проводился не в Авроре, а в кантри-клубе Монберри — единственном месте, достойном принимать подобное мероприятие, по мнению Эми Пратт, которая с тех пор, как взяла бразды правления в свои руки, старалась превратить бал в великосветский вечер. Она отвергла школьный физкультурный зал Авроры, заменила «шведский стол» ужином за столиками, постановила, что мужчины обязаны быть при галстуке, и учредила между ужином и танцами лотерею, дабы оживить атмосферу.
Поэтому весь месяц перед балом Эми Пратт вышагивала по городу, распродавая втридорога свои лотерейные билеты, и все их покупали, опасаясь, что иначе на вечере им достанется плохое место. Злые языки поговаривали, что доходы от продажи (весьма обильные) шли прямиком ей в карман, но утверждать это открыто никто не смел: портить с ней отношения не стоило. Говорили, что в каком-то году она намеренно забыла отвести место за столом женщине, с которой поссорилась. И когда начался ужин, несчастная так и осталась стоять посреди зала.