Правда о деле Гарри Квеберта - Жоэль Диккер

— Вы уезжаете, Гарри? Что происходит?

— Нола… У меня неприятности.

Она подбежала к нему.

— Неприятности? Какие неприятности? Вы не можете уехать! Гарри, вы не можете уехать! Если вы уедете, я умру!

— Нет! Никогда не говори так!

Она упала на колени.

— Не уезжайте, Гарри! Небом заклинаю! Я без вас ничто!

Он опустился на пол рядом с ней.

— Нола… Мне надо тебе сказать… Я врал, врал с самого начала. Я не знаменитый писатель… Я все наврал! Про себя, про свою карьеру! У меня больше нет денег! Ничего нет! У меня нет средств оставаться в этом доме. Я не могу оставаться в Авроре.

— Мы найдем выход! Вы станете очень знаменитым писателем, я нисколько не сомневаюсь. Вы заработаете много денег! Ваша первая книга великолепна, а та, которую вы сейчас так усердно пишете, будет иметь огромный успех, я уверена! Я никогда не ошибаюсь!

— Нола, эта книга — сплошной ужас. Одни ужасные слова.

— Что за ужасные слова?

— Слова о тебе, которые я не должен был писать. Но я писал, потому что так чувствую.

— А что вы чувствуете, Гарри?

— Любовь. Столько любви!

— Ну так сделайте из этих слов красивые слова! За работу! Пишите прекрасные слова!

Она взяла его за руку, она усадила его на террасе. Она принесла его листки, его тетради, его ручки. Она сварила кофе, поставила пластинку с оперой и открыла окна в гостиной, чтобы ему было слышно. Она знала, что музыка помогает ему сосредоточиться. Он послушно собрался с мыслями и начал все сначала; он стал писать роман о любви, как если бы у них с Нолой все было возможно. Он писал добрых два часа, слова приходили сами, фразы изливались на бумагу потоком, красиво, естественно, перо так и носилось по бумаге. Первый раз за все время, проведенное здесь, ему казалось, что у него в самом деле рождается роман.

Подняв глаза от исписанных листов, он увидел, что Нола уснула, сидя в плетеном кресле поодаль, чтобы не мешать ему. Солнце ослепительно сияло, было очень жарко. И внезапно роман, Нола, дом на берегу океана — все это показалось ему чудесным, и сама жизнь показалась ему чудесной. Он даже подумал, что в отъезде из Авроры нет ничего страшного: он допишет роман в Нью-Йорке, станет крупным писателем и будет ждать Нолу. В сущности, уехать — еще не значит ее потерять. Может, и наоборот. Она окончит школу и сможет отправиться в Нью-Йорк, в университет. И они будут вместе. А до тех пор станут переписываться, встречаться на каникулах. Годы пролетят быстро, и скоро их любовь перестанет быть запретной. Он ласково разбудил Нолу. Она улыбнулась, потягиваясь:

— Хорошо писалось?

— Очень.

— Прекрасно! Можно я почитаю?

— Скоро дам. Обещаю.

Над водой пронеслась стая чаек.

— Вставьте чаек! Вставьте в ваш роман чаек!

— Они будут на каждой странице, Нола. А что, если нам съездить на несколько дней на этот самый Мартас-Винъярд? Там есть свободный номер на следующей неделе.

Она просияла:

— Да! Поедем! Поедем вместе!

— А что ты скажешь родителям?

— Не беспокойтесь, милый Гарри. Родителями я сама займусь. А вы пишите ваш шедевр и любите меня. Значит, вы остаетесь?

— Нет, Нола. Я должен уехать в конце месяца, потому что больше не могу платить за дом.

— В конце месяца? Но это значит вот-вот!

— Я знаю.

У нее на глаза навернулись слезы.

— Не уезжайте, Гарри!

— Нью-Йорк недалеко. Ты будешь ко мне приезжать. Мы станем переписываться. Созваниваться. И почему бы тебе не приехать туда в университет? Ты мне говорила, что мечтаешь увидеть Нью-Йорк.

— Университет? Но это еще через три года! Три года без вас! Я не могу, Гарри! Я не выдержу!

— Не волнуйся, это не так долго. Когда любишь, время летит быстро.

— Не бросайте меня, Гарри. Я не хочу, чтобы Мартас-Винъярд стал нашим прощальным путешествием.

— Нола, у меня больше нет денег. Я не могу больше здесь оставаться.

— Нет, Гарри, сжальтесь надо мной. Мы найдем выход. Вы меня любите?

— Да.

— А если мы любим друг друга, мы найдем выход. Когда люди любят, они всегда находят выход, чтобы любить и дальше. По крайней мере, обещайте подумать.

— Обещаю.

Они уехали неделю спустя, в понедельник, 28 июля 1975 года, на заре, больше ни разу не заговорив об этой поездке, ставшей для Гарри неизбежностью. Он злился на себя за свое тщеславие и мечты о славе: что за наивность, решил написать великий роман за пару летних месяцев!

Они встретились в четыре утра на парковке у пристани для яхт. Аврора спала. Было еще темно. Они быстро докатили до Бостона. Позавтракали. И почти без остановок доехали до Фалмута, а там сели на паром. На остров Мартас-Винъярд они попали поздним вечером. И с тех пор жили, как в сказке, в роскошном отеле на берегу океана. Купались, гуляли, ужинали вдвоем в огромном гостиничном ресторане, и никто на них не смотрел, никто не задавал вопросов. На Мартас-Винъярде они могли жить.

Они были здесь уже четыре дня. Растянувшись на горячем песке в своей бухточке, вдали от чужих глаз, они думали только о себе, о том, какое счастье быть вместе. Она возилась с фотоаппаратом, а он думал о своей книге.

Она сказала Гарри, что родители считают, будто она поехала к подруге. Но она его обманула. На самом деле она сбежала из дома без предупреждения: придумать отговорку для недельного отсутствия было бы слишком сложно. Поэтому она уехала, никому ничего не сказав. На рассвете вылезла из комнаты через окно. И теперь, пока они с Гарри валялись на пляже, преподобный Келлерган не находил себе места от беспокойства. В понедельник утром он обнаружил, что комната пуста. Он не стал заявлять в полицию. Сперва попытка самоубийства, теперь бегство: если он заявит в полицию, узнает весь город. Он дал себе неделю, чтобы найти ее. Семь дней, за которые Господь сотворил мир. Целыми днями не вылезая из машины, он колесил по всей округе, разыскивая дочь. Он боялся худшего. Через неделю он обратится к властям.

Гарри ни о чем не подозревал. Он был ослеплен любовью. Так же как в утро их отъезда на Мартас-Винъярд, когда Нола пришла к нему на парковку, он не заметил притаившуюся в темноте фигуру, наблюдавшую за ними.

Они вернулись в Аврору под вечер воскресенья, 3 августа 1975 года. На границе между Массачусетсом и Нью-Гэмпширом Нола расплакалась. Она говорила Гарри, что не может без него жить, что он не имеет права уезжать, что такая любовь, как у них, бывает только раз в жизни, и много чего еще. Умоляла: «Не покидайте меня, Гарри. Не бросайте меня здесь». Говорила, что он очень много написал за последние дни и теперь может не бояться утратить вдохновение. Заклинала: «Я буду заботиться о вас, вам останется только писать. Вы пишете потрясающий роман, вы не имеете права все испортить». И она была права: она была его музой, его вдохновением, только благодаря ей он внезапно смог писать так хорошо и так быстро. Но было слишком поздно; у него не осталось денег заплатить за дом. Он должен был уехать.

Он высадил Нолу за несколько кварталов от дома, и они поцеловались в последний раз. Ее щеки были мокры от слез, она вцепилась в него, пытаясь его удержать:

— Скажите, что завтра утром вы по-прежнему будете здесь!

— Нола, я…

— Я принесу вам горячие булочки, я сварю кофе. Я буду делать все. Я буду вашей женой, а вы — великим писателем. Скажите, что вы будете здесь…

— Я буду здесь.

Она просияла:

— Правда?

— Я буду здесь. Обещаю.

— Обещать мало, Гарри. Поклянитесь, поклянитесь нашей любовью, что вы меня не бросите.

— Клянусь, Нола.

Он солгал, потому что это было слишком тяжело. Как только она исчезла за углом, он помчался в Гусиную бухту. Надо было действовать быстро: вдруг она вернется позже и застанет его приготовления к бегству. Уже сегодня вечером он будет в Бостоне. Дома он поскорей собрал вещи, сунул чемоданы в багажник и покидал все, что надо было еще взять с собой, на заднее сиденье. Потом закрыл ставни, выключил газ, электричество и воду. Он убегал, убегал от любви.

Ему захотелось оставить ей записку. Он нацарапал пару строк: «Милая Нола, мне пришлось уехать. Я тебе напишу. Люблю тебя навсегда» — в спешке, на клочке бумаги, запихнул его в дверь и сразу вытащил, боясь, что его найдет кто-нибудь другой. Никаких записок, так надежнее. Он запер дверь на ключ, сел в машину и нажал на газ. Он мчался на полной скорости. Прощай, Гусиная бухта, прощай, Нью-Гэмпшир, прощай, Нола.

Все было кончено.

17. Попытка бегства

— Вы должны готовиться к своим текстам, как к боксерскому поединку, Маркус: несколько дней надо тренироваться процентов на семьдесят от максимума, чтобы в вас вскипела и забурлила ярость, которую вы выплеснете только в вечер боя.

— Что это значит?

— То, что, когда вам приходит идея, надо не превращать ее в ту же секунду в один из своих нечитабельных рассказов и печатать на первой странице журнала, который сами же и возглавляете, а хранить поглубже в себе, чтобы она созрела. Вы должны не давать ей выхода, позволить ей разрастаться внутри вас, пока не почувствуете, что время пришло. Это у нас будет номер… До какого мы добрались?