Гиперборейская чума - Андрей Лазарчук

Внезапно коричневые линии разомкнулись, и обозначился прямой проход к лестнице — прямой и широкий. Ираида сделала туда шаг, но человек, который ее вел, выразил недовольство и порицание, — и они побежали дальше. Оказывается, путь ее был не к спасению — а иной.

Еще через несколько шагов они остановились.

Здесь сходилось множество линий — как сходятся меридианы на макушке глобуса. Красные, белые, синие — во множестве, редкие зеленые и желтые, черная. Человек, который вел ее, наклонился и голой рукой быстро начертил окружность — алую, но мгновенно темнеющую.

Она поняла, что это будет место их последнего боя. Стало проще. Ровно вошел и резко вылетел из легких воздух. Подобрался живот. Маленький внутренний Мара, живущий в каждом, начал просыпаться в своем теплом убежище. Когда он расправит члены, силы человека удесятерятся, а ум освободится…

Человек повернулся к Ираиде лицом. Улыбнулся, сильно сощурясь и обнажив крепкие желтоватые зубы.

Это был барон Хираока.

— Очнись, — сказал он. — Очнись, Ирка-тян.

Ираида очнулась. Вокруг шумели и сновали. Над головой вновь был потолок, а в окна косо врезался чуть красноватый свет низкого предзакатного солнца.

Мимо вели пленников. «Куда вы их теперь?» — спросил кто-то (дядя Женя?) низким голосом, и какая-то женщина отозвалась сипловато: «В тюрёмке нашей посидят…» — а негр Вася топтался рядом, пытаясь попасться на глаза Ираиде. Она его видела, но голова кружилась, и взгляд уходил. Но барон Хираока все еще был здесь, а потом сзади и сбоку воздвигся дед Григорий.

— Сурмяж говенный, — чуть не всхлипывая, сказал дед. — Какой, однако, морок распустил! Я уж спужался малёхо — ну, думаю, кондобьё девчонке пришло, опоил ее аспид вонький…

Ираида протянула руку и потрогала деда. Потом — перевела взгляд на барона.

— Вы — здесь? — с трудом проговорила она. — Как?

— Чудом, можно сказать, — послышался сварливый голос Хасановны. — Уезжаете внезапно, а куда — узнавай потом.

— А Иван?

— Здесь твой Иван, здесь, — сказал подошедший Сильвестр. Лицо его раскраснелось, глаза блестели. — Дышит — значит, живой.

Но большой уверенности в голосе не было…

Коломиец меж тем стоял, нависая над Яценкой, накрепко прикрученным к раскладушке. Долго всматривался. Здоровенная гуля на лбу. И это единственное изменение на лице с тех пор… сколько прошло?

Тридцать один год.

…Это была его первая командировка в Африку, как бы переводчиком в Тунис, а потом вдруг неожиданно — ночью в самолет, восемь часов в воздухе и посадка в шибко братском Египте, маленький аэродром и военные палатки. Учебные сборы по новым средствам ведения допроса…

Преподаватель показывался лишь в маске, но уж слишком мал пятачок, и время от времени то в сортире, то еще где мелькало новое лицо. И фамилию как-то узнали: Яценко. Да и как не узнать: разведка…

Допрашиваемому вкалывали под кожу из шприц-тюбика мутную белесоватую взвесь, и через несколько часов он начинал тупо отвечать на все вопросы и выполнять все требования. Главное здесь заключалось в том, чтобы правильно вопрос формулировать и правильно понимать ответ. Или давать предельно четкие задания.

У этого метода допросов был один существенный недостаток: тот, кому делали укол, никогда больше не приходил в себя. Состояние его усугублялось, и через три-пять дней он забывал, что нужно дышать. Если сидеть рядом и напоминать: вдохни! выдохни! — то можно было бы, наверное…

Неужели и с Иваном будет так, как с теми арабами, продавшимися израильтянам?

Или — придумал, скользкий гад, противоядие?

Доктор был почти мертвый. Зеркальце чуть запотевало, поднесенное к сухому рту. И это все. Коломиец видал достаточно покойников, чтобы не усомниться: это покойник.

Присутствие нескольких тихих бабулек в платочках усугубляло это впечатление.

Крис утверждал обратное: жив и даже как-то более жив, чем обычно. Но сделать он ничего не мог.

Ященко, скотина…

Убить бы, да нельзя.

Как бы отвечая на эту мысль, лежащий вздрогнул и попытался поднять руку. Потом — распахнул глаза.

— Ты кто? — спросил он сипло. — Курсант? Почему здесь?

— Опыты будем делать, — мрачно сказал Коломиец. — Угадай с трех раз над кем…

Подошел стремительно Крис. Оскалился — сам, наверное, не замечая того.

— Антон Григорьевич? Узнаёте меня?

— В-вулич? Как ты здесь… Глаза его, только что туманные, вдруг вспыхнули и округлились.

— Хорошо, что узнаёте. Будет легче объясняться. Хочу сразу сказать: мне от вас ничего не нужно. Мне нужны просто вы сами. Ин корпоре. Понятно, эпическая сила?

— Не очень. Но может быть, пойму.

— Вы убили Сергея Коростылева? Антон Григорьевич несколько секунд молчал. Должно быть, вспоминал.

— Да… в определенной мере… Да, я. Это была ошибка. Трагическая ошибка. Я готов… возместить, искупить… Что угодно. Понимаете? Что угодно.

— Понимаю. А Скачкова что — тоже по ошибке?

— Скачков… Он угрожал мне. И ничего другого не оставалось… Ну поймите: он угрожал мне! Он сам хотел меня убить.

— Деньги не взял, значит?

— Не взял…

— А вы его этим… чемоданчиком?

— Каким чемоданчиком? А, вы имеете в виду «бормотало»… Нет, есть кое-что получше. Желаете ознакомиться?

— Попозже. Лучше поговорим.

— О чем?

— О вас. И хочу предупредить... — Крис продемонстрировал пленнику его пистолет. И шприц-тюбик, прихваченный наугад из лаборатории в подполье.

— Спрашивайте, — поморщился Ященко. — Только дайте в клозет сходить…

— Может, еще девочек, самолет в Бразилию и десять миллионов баксов? В баночку пописаете.

— Вулич, будь ты человеком. Я ж тебя не…

— Вопрос закрыт. Жень, отвяжи ему только одну руку — да не совсем, а так, чтобы не мог пассы делать.

— Глупость какая! Средневековье!

— Разумеется. В «Entonnoir du sang» разумные люди тоже не верят. И в упо-упо. Дикарские обряды— Правда ведь?

Ященко долго молчал. Возился полусвободной рукой с ширинкой, мочился в подставленную баночку…

— Значит, вам нужно противоядие, — сказал он наконец. — Не понимаю, как я мог промазать… Я даю вам его — и мы расходимся. Идет?

— Нет. Вы нам его все равно дадите — в ряду прочего. Даже не знаю, почему я не ставлю вам укол сразу, без болтовни. Ведь без укола вы можете наврать, а так — расскажете всю правду. Жень, твое мнение?

— Наврет, — веско сказал Коломиец.

— Не навру, — торопливо сказал Ященко. — Какой мне смысл врать?

— Чтобы выкрутиться. Так вот: выкрутиться вы не сумеете.

— Не понимаю, зачем тогда… А впрочем, ладно. Пойму по ходу. Не будем терять времени, у нас у всех его почти не осталось. Что вы хотите узнать?