Гиперборейская чума - Андрей Лазарчук

— А если не угадаю? Отчирик? — Я провел пальцем по горлу.

Он поднял хобот тем жестом, каким учителя поднимают указательный палец, объясняя что-то ключевое.

— Если ты угадаешь все правильно, ты будешь все правильно знать. Если ошибешься, ты будешь знать неправильно. Но при этом ты не будешь знать, правильно или неправильно ты о себе знаешь. И ложное знание приведет тебя к ложной жизни и ложной смерти. Тебе это надо?

— Нет, — сказал я.

— Ну так и расслабься. Не задавай лишних вопросов. Будь проще, и люди к тебе потянутся. Хи. Вон, кстати, уже кто-то идет…

Действительно, проваливаясь по колено в песок, брел оборванный человек с катушкой провода за плечами. Разматываясь, катушка наигрывала «Soul shadows» в аранжировке Манукяна.

— Опять этот, — вздохнул мамонт. — Звиняй, братан, пойду я. Держи краба. — Он протянул мне растопыренную корявую лапу. У основания большого пальца синели якорь и надпись: «Отпускаю тебе». Рукопожатие его, однако, было небрежным и скользким.

Человек с катушкой приблизился. На животе его, полуприкрытая лохмотьями, висела внушительных размеров кобура с длинноствольным револьвером.

— Что он от вас хотел? Я подумал.

— Да будто бы ничего. Пива предлагал.

— «Будто бы»…— передразнил он. — Ходят тут… Точно узнавать надо. Точно!

И он пошел дальше, всматриваясь в следы на песке. Вдруг оказалось, что следов этих множество…

— Постойте, — сказал я. — Кто он такой?

— Кто-кто… Мамонт без пальто.

— Ну, это я понял…

— А чего вам еще надо?

— Подробности.

— Какие у нас, на хрен, могут быть подробности…— Он плюнул, отвернулся и пошел быстрее. Потом повернулся, махнул мне рукой и встряхнул красный провод, пустив по нему волну.

Я понял его и пошел за волной. Она бежала медленно — как раз со скоростью пешехода.

Так я добрался до пятачка зеленой травы. Посредине стоял легкий щитовой домик. Над крышей его протянуты были веревки и сушилось белье. Женщина в легком исстиранном сарафане спускалась оттуда. Она была молодая, но очень усталая.

— Тезей понимает, что охотиться на них бесполезно, — сказала она. — Но что нам остается делать? Размахивать руками? — Она откинула волосы со лба, но они тут же упали обратно. — Я предложила бы вам воды, но нужно идти на колодец…

И — протянула ведро.

Колодец был рядом, шагах в сорока. Бетонное кольцо, ручной насос.

— Только не смотрите вниз, — предупредила женщина. — Там такое можно увидеть…

И она жеманно хихикнула.

Разумеется, я посмотрел. Но увидел только поверхность воды, в которой отражались звезды.

Волна на проводе, которая меня привела сюда, тихонько лежала на песке, свернувшись петлей. Вдруг показалось, что она подмигивает мне.

— Спасибо, — сказала женщина, принимая ведро. — А вы, собственно, кто?

— Стрельцов, — сказал я. — Иван. Она вдруг побледнела и отпрянула.

— Вы… Ван? И — сын Стрельца? А я… а я… Непочтительная дрянь! — Она закатила себе пощечину.

— Что вы делаете?!

— Да, да… конечно… конечно… сейчас, одну секунду…

Она скрылась в домике и действительно через одну секунду появилась вновь: уже причесанная, накрашенная, в какой-то неимоверной полупрозрачной тунике…

— О мой господин… — прошептала она приоткрытыми губами.

— А вот этого не надо, — сказал я. — Руссо туристо. Облико морале.

Похоже, она оторопела. Потом — засмеялась.

— Не может быть, — сказала она. — Тысячу лет здесь никто «Руку» не вспоминал.

— А что здесь вообще вспоминают?

— Ах, да я ведь не об этом…

— И все же?

— Ну… не знаю. Хопитов взять — они много чего цитируют, да нормальные люди их понять не могут. А вы не из Асгарда, случайно?

— Нет.

— У меня подруга в Асгарде. Тревожусь я за нее…

Она посмотрела в небо. Темная суставчатая туча, выпуская впереди себя длинные крюки и когти, ползла по направлению к горе. Еще не был слышен, но предугадывался гром. — — Вот! Вот опять. Чего неймется…

— Я пойду. До свидания.

— Зачем? Не надо! Будьте здесь! Тезей уходит каждый день — биться с чудовищем. А чудовище приходит ко мне…

— Мамонт?

— Он и мамонт, он и бык… Ой, что я сказала! Так нельзя. Он узнает, и все пропало…

Испуг и дрожь ее были слишком театральными. Любительская сцена.

— Я бы тоже уехала в Асгард. Правда там славно? Эти стены… Такое чувство защищенности… ни с чем не сравнимое… А здесь? Песок…

— Почему же вы здесь?

— Говорите мне «ты», господин. Я должна это слышать. «Ты». Скажите же так!

— Почему ты здесь?

— Ангрбода зла на меня, господин. Я боюсь ее гнева. Она превратит меня в козу.

— За что?

— Я узнала ее мужа! Он на самом деле никакой не Локи! Он — Ешитекей!

— Эшигедэй? — попробовал уточнить я, но женщина замахала на меня руками:

— Не говорите вслух! Он услышит!

— А тебя, значит, не услышит?

— Но я же молчу.

Я тоже замолчал — в короткой оторопи.

— Это я понял… Скажи-ка мне лучше вот что…

Она стремительно закивала:

— Да-да. Змей вовсе не соблазнял Еву. Это придумали потом, в оправдание всему. Змей укусил ее, и она умерла. И Адам упросил богов пустить его в Аид, чтобы найти ее там среди теней. Но ему запретили оборачиваться, когда он доведет Еву наружу! Ева вскрикнула, когда наступила на горящий уголь, и Адам бросился к ней. Это было перед самым выходом из Аида, там все медленно и жарко тлело, и раскаленные края прохода светились впереди багрово — и виден был сквозь него райский сад. Но нет — Ева не могла покинуть Аид. И тогда Адам остался с нею, чтобы в поте лица добывать хлеб свой… Когда ты увидишь женщин, танцующих на углях, знай: они готовятся пройти сквозь те врата обратно в мир живых. Но их некому выводить…

Минут через двадцать доктор уже не казался мертвецом. Он порозовел, губы увлажнились, дыхание стало ровным. Время от времени на щеке дергалась какая-то жилка.

Ираида молча сидела возле него, держа за руку. Дед Григорий молча постоял рядом, легонько потрепал ее по затылку и отошел к брату — погуторить.

Между тем Коломиец метался внутри себя, как зверь, обманом запертый в клетке. Как профессионал, он знал, что «на спецоперациях ждут дольше, чем живут в раю. Дж. Ле Карре» — такой плакатик висел в его кабинете. Такими изречениями, вначале исполненными от руки плакатными перьями, потом — заделанными под трафарет, а в последнее время вылезшими из темной щели дорогущего цветного принтера (Коломиец попытался вспомнить, использовался ли принтер для других целей, и — не смог…), снабжал агентство его зам Всеслав Пак, московский полукореец, давний и верный помощник… предатель. С его подачи все и произошло.