Железо и кровь. Франко-германская война - Бодров Андрей

Его солдаты в ожидании отправки в Германию были размещены в импровизированном лагере военнопленных на полуострове Иж, страдая от отсутствия крова и нехватки еды. Лишь офицерам, которые согласились дать честное слово не поднимать оружие против Германии, было позволено отправиться восвояси. Многие воспользовались этим правом — еще одним наследием галантного века, которое вскоре исчезнет без следа. В общей сложности около пятисот из них, включая генерала Дюкро, впоследствии вступили в ряды республиканских армий, оправдывая свой поступок тем, что честное слово давалось еще при «старом режиме» и в силу его падения аннулировалось вместе с присягой императору[437].

Потери французов в сражении при Седане до капитуляции составили 16 тысяч человек убитыми и ранеными и 21 тысячу пленными. Вместе с Вимпффеном в плен сдались 85 тысяч солдат и офицеров. Только около трех тысяч человек смогли добраться до Бельгии[438]. По некоторым данным, от 8 до 11 тысяч французских солдат смогли разными путями добраться до Мезьера и продолжить войну[439]. Не исключено, что реальная цифра французских потерь была несколько ниже заявленной немцами, которые вполне могли посчитать раненых 1 сентября еще раз в числе пленных, взятых 2 сентября. В любом случае, радикально картина от этого не меняется.

Германские потери составляли около 9 тысяч солдат и офицеров. Эта сравнительно невысокая цена объяснялась изменениями в тактике пехоты, последовавшими после кровавых сражений середины августа. Теперь, во-первых, перед началом атаки осуществлялась артиллерийская подготовка, и солдаты в большинстве случаев ждали, пока превосходные крупповские орудия проложат им путь. Во-вторых, пехота атаковала развернутым строем, отказавшись от плотных колонн и используя складки местности. В первую очередь эту тактику усвоили те корпуса, которые уже прошли через кровопускание в районе Меца; в сражении при Бомоне потери саксонцев были на порядок меньше, чем у IV корпуса, для которого этот бой являлся первым.

Седанская операция завершилась блестящим успехом. «Действия немцев в дни 30, 31 августа и 1 сентября безупречны», — писал Н. П. Михневич[440]. Результат этих действий был потрясающим — по итогам всего лишь одного месяца активных боевых действий половина французской армии была разгромлена и взята в плен, а другая половина — заперта в блокированной крепости. Поражение Мак-Магона при Седане кардинально изменило стратегическую ситуацию Базена. Из магнита, приковывавшего к себе и тем самым исключавшего из активных боевых действий половину германской полевой армии, корпуса в Меце превратились в обреченных, капитуляция которых являлась лишь вопросом времени. Ведь у Франции уже не осталось крупной и боеспособной полевой армии, которая могла бы прийти им на выручку или хотя бы воспользоваться временной неподвижностью 1-й и 2-й немецких армий.

Достаточно любопытным представляется вопрос о том, что произошло бы, если бы Мак-Магону удалось быстро пройти мимо фланга немецких армий и приблизиться к Мецу. Число возможных вариантов дальнейшего развития ситуации стремится к бесконечности; оно простирается от разгрома по частям отдельных германских группировок до капитуляции соединившихся Рейнской и Шалонской армии, загнанных в северо-восточный угол французской территории где-нибудь в районе Тьонвиля. Этот последний вариант представляется с учетом предшествующих событий едва ли не наиболее вероятным.

К началу сентября война была по большому счету выиграна немцами. Столь быстрого и ошеломляющего результата не ждал, пожалуй, никто в Европе. «Начавшаяся война будет долгой», — писал австро-венгерский император Франц-Иосиф 3 августа[441]. Даже те, кто был уверен в германской победе, не могли и подумать о том, что она будет столь стремительной и полной. «Дело не пойдет так легко и быстро, как в Богемии», — писал генерал Войтс-Рец жене в последний день июля[442]. Успехи ошеломили и самих немцев. «Кто бы мог поверить, что столь высоко превозносимую французскую армию удастся так быстро победить! — писал граф Гатцфельдт. — Они не одержали ни одной победы, даже ни одного успеха! Если бы кто-нибудь предсказал подобное, ему бы не поверили»[443]. Еще более откровенно высказался прусский кронпринц: «Наши беспримерно быстрые и масштабные успехи, сколь бы радостными они ни были, почти пугают меня»[444].

Августовская кампания 1870 г. подняла авторитет германской армии на недосягаемую высоту. Легенда о безупречной и непобедимой прусской военной машине родилась в 1866 г. при Кёниггреце, однако приобрела свой окончательный вид после Седана. Если немцы смогли за шесть недель буквально стереть с лица земли лучшую армию Европы, то что уж говорить обо всех остальных! Седан стал также личным триумфом Мольтке: его замысел был полностью реализован, а противник потерпел сокрушительное и абсолютное поражение. По словам немецких исследователей, «это был единственный случай, когда его [Мольтке] оперативное и тактическое руководство увенчалось триумфом»[445].

Между тем, как мы уже могли убедиться, вопрос о причинах стремительных побед немцев выглядит куда менее банальным, если знать неприглядную правду, скрывавшуюся за фасадом блестящей легенды. Подбор высших командных кадров диктовался отнюдь не только военной целесообразностью и оказался достаточно неудачным; прусское военное руководство раздирали скрытые, а порой и явные конфликты. Прусская пехота была вооружена гораздо хуже, чем ее противник, а ее тактика в наступлении неизбежно приводила к высоким потерям, особенно среди офицерского состава. Относительные потери офицеров были в 2,5 раза выше, чем рядовых[446].

Огромные потери в офицерах были тем более неприятны, что солдаты, оставшиеся без командиров, часто просто отступали с поля боя. «У нас больше не было офицеров, которые говорили бы, что нам делать», — вспоминает Гогенлоэ-Ингельфинген слова солдат роты, отступившей без приказа[447]. По словам современного исследователя Франка Кюлиха, «простой солдат должен был быть шестеренкой в армейской машине и функционировать без воли и размышлений. Собственная инициатива от простых солдат не требовалась. В результате они получались дисциплинированными и послушными, но часто неспособными к самостоятельным действиям»[448]. Разумеется, существуют и противоположные примеры, которые позволяют О. Хазельхорсту утверждать, что «даже те роты и батальоны, в которых погибали все офицеры, оставались боеспособными»[449]. В любом случае, прославленная немецкая инициатива, о которой вскоре стали слагать легенды, была ярко выражена в первую очередь у офицеров, но и здесь она имела свою оборотную сторону. Не раз и не два командиры подразделений своими решениями ломали планы вышестоящего руководства, проводили нескоординированные атаки, заканчивавшиеся тяжелыми потерями.

Собственно, только численное превосходство позволяло немцам выдерживать высокий уровень потерь; в большинстве августовских сражений французы терпели поражение, столкнувшись на поле боя с превосходящими силами противника. Однако сложности с восполнением этих потерь возникли довольно быстро. Уже в сентябре запас обученных резервистов был практически исчерпан. Хотя в Пруссии было запрещено направлять на фронт рекрутов, не прошедших трехмесячной подготовки, в реальности эти сроки часто ощутимо сокращались; в Баварии иногда ограничивались лишь двумя или тремя неделями[450]. Численность пехотных батальонов значительно снизилась; к примеру, в V корпусе она составляла в среднем на 4 августа 935 человек, на 1 сентября — всего 640[451].