Железо и кровь. Франко-германская война - Бодров Андрей

Ситуация изменилась три дня спустя, когда от Мак-Магона было получено послание о том, что он движется на помощь Базену. Теперь риск выглядел вполне оправданным, и 30 августа подготовка к прорыву началась. Прорыв намечалось осуществить на север, в направлении Тьонвиля, по восточному берегу Мозеля, где немецкая группировка была слабее.

Как и в прошлый раз, массовая переброска французских войск на правый берег Мозеля была замечена с немецких позиций. Фридрихом Карлом были приняты определенные меры, усиливавшие группировку на вероятном направлении главного удара противника. Однако принц все же выделил недостаточные силы, несмотря на то что два отправленных к Маасу несколько дней назад корпуса уже вернулись в состав его армии (приказ об этом был отдан Мольтке вечером 27 августа).

31 августа началось сосредоточение французских войск на правом берегу Мааса. Происходило оно настолько медленно, что после полудня немцы решили, что противник атакует только на следующий день. Однако около четырех часов дня французы все же начали наступление на север, на позиции находившихся здесь I корпуса и 3-й резервной дивизии. Базену удалось добиться двукратного численного превосходства над противостоявшими ему прусскими дивизиями; при этом возможности быстро исправить ситуацию у немцев не было[397]. Атакующие французские корпуса смогли потеснить противника по фронту и охватить его позицию с фланга. Однако Базен вновь не проявил должной решимости и так и не бросил в бой все свои резервы. В результате с наступлением ночи атака прекратилась.

Битва, получившая название сражения при Нуасвиле, продолжилась утром следующего дня. К этому моменту немцы подтянули сюда дополнительные силы из состава IX и Х корпусов и начали переходить в контратаки. В середине дня французы прервали бой и отошли на исходные позиции.

Впоследствии Фридриха Карла критиковали за этот день с двух прямо противоположных позиций. Одни указывали на то, что он принял недостаточно эффективные контрмеры и фактически создал условия для разгрома немецкой группировки на правом берегу Мозеля. Другие, наоборот, считали, что принц должен был дать Базену «зеленый свет»; если бы французы покинули Мец, разгромить их в чистом поле не составило бы труда и с Рейнской армией было бы покончено гораздо раньше. «Обе стороны, словно сговорившись, действуют каждая наперекор стратегической обстановке, во вред себе и в пользу противника, — писал К. М. Войде. — Стоило только немцам не препятствовать движению Базена к Тионвиллю, чтобы покончить с ним в ближайшие дни»[398].

Сложно сказать, как выглядела ситуация с точки зрения Фридриха Карла. Перед ним была поставлена задача не выпускать французов из крепости, и он ее выполнил. Однако с позиций сегодняшнего дня можно с уверенностью говорить об одном: даже если бы Базен 31 августа проявил всю возможную энергию и осуществил прорыв на север, он уже не смог бы соединиться с Мак-Магоном. Для этого было уже слишком поздно.

Маневр Мак-Магона тем временем осуществлялся в худших французских традициях этой войны. Помимо плохой маршевой дисциплины, фатальное влияние на скорость движения войск оказывала парализованная система снабжения, которая заставляла выбирать путь через те населенные пункты, где имелись склады и возможность пополнить запасы продовольствия. Кормить сравнительно плотно сконцентрированную армию за счет реквизиций было невозможно. 24 августа Мак-Магону пришлось повернуть на север, к Ретелю, чтобы не отдаляться от спасительной железнодорожной линии.

В результате шанс быстрым ударом нанести поражение Маасской армии, пока 3-я армия была еще на значительном удалении, оказался безвозвратно упущен. Базен перестал подавать признаки жизни, что заставляло командующего Шалонской армии зримо колебаться. Он часто менял свои приказы, забирая все больше к востоку, оставляя для себя возможность ускользнуть к Парижу. Армия, оставаясь в неведении относительно мотивов постоянной смены направления, начинала нервничать. Мак-Магон чувствовал, что направляется прямиком в ловушку; 26 августа он отправил в Мец послание, в котором заявлял, что не сможет двинуться вперед, пока не узнает планов Базена. Наладить связь с Рейнской армией, однако, так толком и не удалось. В этот же день на правом фланге Шалонской армии появились крупные силы германской кавалерии, которые заставили французов опасаться мощной атаки и задержали их движение.

27 августа Мак-Магон наконец направил в Париж донесение, в котором настаивал на отходе на север, к Мезьеру, откуда еще можно было взять курс на Париж. За пять дней маршей Шалонская армия продвинулась только на 60 км и уже была порядком измотана, моральный дух войск сильно упал. В течение дня глава правительства Паликао отправил маршалу три послания, которые тот трактовал последовательно как совет, приглашение и приказ. Суть сводилась к тому, что отмена операции невозможна. Последняя депеша гласила: «От имени Совета министров и Тайного совета я требую от Вас оказать помощь Базену, воспользовавшись тридцатью часами преимущества, которые у Вас есть перед прусским кронпринцем». Штаб Мак-Магона умолял его обратиться к императору за поддержкой. Однако маршал отказался: «Это приказ. Они хотят, чтобы мы сломали себе хребет. Что ж, мы сделаем это c радостью»[399]. Подготовленные приказы о повороте на север были отменены.

28 августа армия Мак-Магона продолжила медленное движение на восток. Всю неделю с момента отправления из Реймса шли дожди, затруднив продвижение. За весь день ей удалось преодолеть лишь около 10 километров[400]. Германская кавалерия практически повсеместно установила контакт с ней. Конница наконец-то стала успешно справляться со своей главной задачей в этой войне — поставлять командованию оперативную и точную информацию о противнике. Вершиной ее успехов стал захват 29 августа французского штабного офицера с приказами для 5-го корпуса; захваченные документы представляли полную картину движения Шалонской армии. В противоположность этому французская кавалерия не проявляла практически никакой активности, а Мак-Магон не располагал сколько-нибудь надежными сведениями о местонахождении и намерениях противника. Достаточно сказать, что он не имел ни малейшего представления о существовании Маасской армии, считая, что ему противостоит только группировка под командованием прусского кронпринца[401].

Вечером 28 августа французы обнаружили, что переправа через Маас у Стенэ удерживается немцами. На следующий день Мак-Магон повернул на север, к Музону, рассчитывая пересечь реку там. Его корпуса подходили все ближе к бельгийской границе, опасность быть прижатыми к ней возрастала. Тем не менее, другого пути к Мецу у них уже не было. Здесь трюк с исчезающими депешами Базена повторился. 27 августа тот направил очередное туманное (и слишком оптимистичное) описание своего положения: «Мои коммуникации перерезаны, но слабо. Мы можем прорваться, когда захотим. Мы ждем вас»[402]. Однако Мак-Магон не получил этого послания. Мэр Музона утверждал впоследствии, что вручил текст маршалу лично, причем последний был в халате и домашних туфлях. Маршал заявил под присягой, что в жизни не имел подобного одеяния… Само повторение коллизии заставляло задуматься о компетентности соответствующих служб штаба армии[403].

В немецкой главной квартире в эти дни существовали два опасения. Первое заключалось в том, что французы успеют нанести превосходящими силами удар по Маасской армии до подхода корпусов кронпринца. Именно поэтому 29 августа частям Маасской армии было приказано занять оборону, пока не будет установлен контакт с баварцами на левом фланге. Еще в большей степени Мольтке опасался, что французы вовремя осознают бессмысленность своей затеи и отойдут на северо-запад. Поэтому германские корпуса наступали по возможности широким фронтом, стремясь не упустить противника из ловушки, в которую он сам себя загнал. Были приняты все меры, чтобы ускорить движение левого крыла 3-й армии, которое пока отставало. Полностью разгадать намерения противника германское командование не могло по той простой причине, что эти намерения постоянно менялись. Это нервировало немецких генералов[404]. Еще сильнее нервничал Вильгельм I; как писал в своем дневнике Бронзарт: «Ему все кажется слишком медленным, и в пылу он забывает о том, что реальное сражение разворачивается не так быстро, как это происходит во время маневров»[405].