Черная мантия. Анатомия российского суда - Борис Миронов

Следствие попыталось реабилитировать себя в другом исследовании, представив на экспертизу разобранный телефон «Нокия» с целью установить, не является ли он «частями взрывного устройства». Защита старательно зачитала разочаровавшие прокуратуру результаты технической экспертизы: «Представленное изделие является составными частями мобильного телефона». И только!

Вершиной криминалистической научной деятельности оказалась комплексная биологическая судебная экспертиза трусов, найденных в ванной комнате съемной квартиры в Жаворонках. Здесь экспертам-биологам предстояло блеснуть всем спектром своих возможностей. Вот о чем их спрашивало следствие: «Имеются ли на трусах биологические следы человека, в том числе запаховые? Какова их групповая принадлежность? Кому они принадлежат?» Представляете масштаб задач, поставленных перед наукой: определить по запаху, кому из подсудимых принадлежат трусы! И ученые-эксперты не ударили в грязь лицом. Тщательно описав трусы (из трикотажного полотна серого цвета, ширина 33 см, максимальная длина 31 см), исследователи установили, что «на представленных на экспертизу трусах кровь, сперма и пахучие следы человека не выявлены». Трусы были выстиранные, — вот что обнаружила и тщательно задокументировала комплексная биологическая экспертиза. Отдельно были представлены экспертизы Ивана Миронова, которые не подтвердили его присутствия ни в одном из вменяемых ему мест пребывания — ни на даче Квачкова, ни на съемной квартире в Жаворонках, ни в машине СААБ Квачкова. Пот и все найденные следователями волосы также «не происходили» от него. Принадлежит ли его руке знаменитый план боевых действий на кассовом чеке бензозаправки — эксперты-почерковеды определить не смогли.

Как ни изощрялось следствие в поисках следов подсудимых, заставляя экспертов-криминалистов высочайшей квалификации десятки, сотни часов проводить в лабораториях за страшно представить какой дороговизны сложнейшими физико-химическими исследованиями с применением, как звучало на суде, «методов оптической микроскопии, спектрометрии подвижности ионов, хромато-масс-спектрометрии…», чтобы хоть где-то, хоть в чем-то, пусть хоть маленькой ворсинкой-волоском, пусть хоть легким пахучим запашком связать подсудимых Квачкова, Яшина, Найденова, Миронова с событием на Митькинском шоссе 17 марта 2005 года, — все тщетно. Все экспертизы подтверждают лишь одно, что никакого отношения подсудимые к тем событиям не имеют.

Гигантская орда — сотни! — вооруженных современнейшей дорогущей техникой следователей, дознавателей, прокуроров, криминалистов и как долго — годы! — тратит на то, чтобы собирать волосы и окурки, обонять пахучие следы, исследовать чужие трусы, рыться в мусоре, и все ради того, чтобы обслужить шкурные интересы одного лишь «потерпевшего» Чубайса, когда в это время реальные преступники безнаказанно подрывают метро, жилые дома, убивают, убивают, убивают! и их никто не находит — жуть берет! 

Генерал чубаров: «11 килограммов тротила разнесли бы шоссе» (Заседание тридцать девятое)

Вот ведь как случается в нашей полной бурь жизни: ложится человек ввечеру почивать свободным и счастливым, а утром встает с постели обвиняемым. И если рядом с ним не оказалось ни одной живой души, которая могла бы удостоверить мирный сон бедняги, то дело пропащее: нет у несчастного алиби. Алиби — сегодня самое дорогое в жизни, дороже квартиры, машины, дачи и счета в банке, ведь все приобретения эти не будут стоить и ломаного гроша, если обладатель лишится главного — свободы. Так что без алиби век свободы не видать — это уж точно. Подсудимый Яшин предъявил присяжным свидетеля своего алиби — Ефремова Александра Николаевича.

Приставы бережливо ввели в зал парализованного пожилого человека, правая рука у него болталась плетью, правая нога еле двигалась. Свидетель Ефремов с трудом прибился к трибуне, чувствовалось, что каждое движение ему дается с трудом. С тем же усилием Ефремов говорил: «Я знаю Яшина Роберта Петровича с конца девяностых. Я являлся главным редактором журнала «Радонеж», он вел в нашем журнале военную тематику. Встречались на работе, он и домой ко мне заглядывал. Особенно, когда в 2002-м умерла жена, и меня парализовало».

Адвокат Яшина Закалюжный спросил свидетеля о событиях 17 марта 2005 года.

Ефремов: «Яшин прибыл ко мне накануне дня, когда было совершено покушение. Это я потом, по телевизору, утром узнал, что были эти события. Мы поговорили, выпили, он у меня ночевал, часов в 12 дня ушел».

Закалюжный: «В 9-10 часов утра Яшин еще с Вами находился?»

Ефремов: «Да. Потом разбежались: он — на метро, я — в магазин».

Закалюжный: «Яшин ездил в Чечню?»

Ефремов кивает: «Да, ездил. Привозил материалы для журнала».

Закалюжный: «Какими документами он пользовался для поездки? У него было журналистское удостоверение?»

Ефремов: «Было, на имя Степанова».

Закалюжный: «Вы получали от Яшина фотоматериалы для журнала?»

Ефремов: «Да».

Адвокат Першин: «С какой целью выписываются журналистские удостоверения на псевдоним?»

Ефремов: «Это часто бывает, когда специалисту нельзя засвечиваться, что он работает как журналист».

Защита, жалея инвалида, отступает с вопросами, и в допрос тут же напористо вклинивается прокурор Каверин: «В какой роли Яшин работал в Вашем журнале?»

Ефремов объясняет роль военного консультанта в журнале: «Он участник войны в Афганистане, военный человек. Я его и привел для освещения реального положения в армии».

Прокурор: «Контракт у Вас с ним был?»

Ефремов: «Нет, контракта не было. У нас такого не бывает. Приходите, приносите материал, если подходит — будет опубликован».

Прокурор: «У Яшина было журналистское образование?»

Ефремов с нарастающим усилием выговаривает: «Вот этого я не знаю».

Прокурор: «Вы удостоверение Яшина видели?»

Ефремов: «Видел».

Прокурор: «Назовите дату, когда Вы с Яшиным находились дома?»

Ефремов: «Не могу сказать точно. Просто я сидел с ним, а потом узнал, что в это время было покушение».

Прокурор: «А до того дня Яшин оставался у Вас ночевать?»

Ефремов уже порядком устал, бормочет с трудом: «Бывало. Приходил помочь, приносил чего-то. Бытовые вопросы решал, меня ведь парализовало».

Прокурор безжалостно: «Когда в тот день Вас посещал Яшин, кто его еще видел?»

Ефремов в изнеможении: «Никто. Дети спали у себя в комнате».

Прокурор не отпускает его из цепких когтей допроса: «Можете уточнить время, когда к Вам Яшин приехал?»

Ефремов: «Вечером уже. Часов в 22».

Прокурор: «Утром его кто-нибудь видел?»

Ефремов тяжко вздыхает: «Думаю, нет. Дети в школу ушли».

Прокурор ядовито: «Когда же Яшин проснулся?»

Ефремов, приподняв здоровое плечо: «Может, часов в девять».

Прокурор буквально въедается в больного: «В котором часу Вы репортаж по телевизору видели?»

Ефремов вяло отбивается: «Часов в 11–12».

Прокурор не отстает: «Яшин у Вас дома был или уже ушел?»

Ефремов почти на издыхании: «Точно не помню».

Прокурор: «Вы с Яшиным после этого еще встречались?»

Ефремов: «Нет, до ареста не встречались».

Эстафету допроса тут же подхватывает молоденькая Колоскова, подручная прокурора, в голосе которой скептицизм вибрирует мелодичными, но жестокими нотами: «Для чего к Вам Яшин в тот день приходил?»

Ефремов бесхитростно: «Он достал деньги для журнала».

Колоскова испытующе: «Вы воспользовались этими деньгами?»

Ефремов: «Да, они пошли на выпуск журнала ко Дню Победы — это было пять или семь тысяч рублей».

Колоскова ускоряет темп допроса: «Яшин в тот вечер много выпил?»

У Ефремова впервые на лице что-то вроде улыбки: «Да как Вам сказать — по граммам или в каком состоянии он был? Нормально выпил».

Колоскова не сбавляет темпа: «Яшин всегда носил бороду?»

Хорошо заметно, что Ефремову невмочь уже стоять у трибуны: «Нет, не всегда. Тогда у меня он был без бороды».

Колоскова: «В тот вечер он почему остался ночевать?»

Ефремов: «Поздно было и нетрезв. Метро уже не ходило».

Экзекуцию допроса продолжил Шугаев: «Что-то непонятно. Вы сказали, что выпили бутылку коньяка, почему же тогда Яшин был так пьян? Он что, падал у Вас на глазах? Он что, не мог добраться домой?»

Ефремов помолчал, не без уважения оценивая тучную комплекцию чубайсовского адвоката, которого и две бутылки не свалят с ног. С Яшиным по количеству алкоголя на килограмм веса не сравнить: «Видимо, не мог».

Шугаев, как опытный допросчик, резко меняет тему, чтобы застать свидетеля врасплох: «В чем Яшин был одет?»

Ефремов даже пытается усмехнуться: «Я не помню во что я был одет».

Шугаев: «Яшин состоял в каких-либо экстремистских организациях?»