Наполеон. Изгнание из Москвы - Рональд Фредерик Делдерфилд

все продолжался и продолжался, ярость в голосе императора то нарастала, то затихала, порой его слова теряли всякий смысл. «Бывало и намного хуже. При Маренго до шести часов вечера меня били. На следующий день я был господином всей Италии. При Эсслинге я стал господином Австрии…. Я не мог остановить Дунай, который за ночь поднялся на 16 футов… но на этом австрийская монархия закончилась. В России то же самое. Я не могу остановить холод!»

После этого он шесть раз прощался, но никто не уходил, поэтому он продолжал свой сбивчивый монолог: «Наши норманнские лошади не выдерживают больше девяти градусов мороза. То же самое с людьми… можно сказать, что я слишком долго оставался в Москве. Возможно. Но это было прекрасно. Зима наступила раньше, чем обычно…»

Из этих путаных речей, состоявших из хвастовства и полуправды, было просто заключить, что рассудок Наполеона помутился от ужасов и усталости во время отступления. Аббат и другие слышавшие отрывистый рассказа императора в кабинете грязного варшавского отеля, скорее всего, тогда так и решили. Но последующие события доказали обратное. Все, что было нужно Наполеону в тот момент, он получил — полную уважения, покорную публику, отчаянная потребность в которой преследовала его всю дорогу до Парижа. На самом деле его задачей было успокоить самого себя.

На это особенно указывают его воспоминания о прошлых опасностях, таких, как сражение при Маренго, чуть было не ставшее последней из всех его битв, или сражение при Эсслинге, когда Дунай смыл мосты, состоявшие из лодок, и часть армии оказалась отрезанной от остальных сил. Наполеон успешно справился с этими опасностями и вновь сделает так же. Именно это он и пытался внушить самому себе. Для того чтобы эта попытка увенчалась успехом, требовался ум гения.

«Мое здоровье, — сказал Наполеон, уезжая, — еще никогда не было лучше, чем сейчас. И сам черт мне не брат!» Бросив этот прощальный выпад, Наполеон отпустил де Прадта и остальных, забрался в сани и тронулся с места. Когда он выезжал из внутреннего двора отеля, сани, наехав на что-то, чуть было не опрокинулись от резкого толчка.

3

Наполеон миновал Силезию, рискнув проехать через страну, где уже давно назревал бунт, где в каждой роще могла таиться прусская засада. Коленкур, попутчик императора, сильно боялся опасности, но Наполеон, казалось, не относился к ней слишком серьезно. Он напомнил своему другу слова Карла XII, короля Швеции, который по тем же причинам предупреждал о похожих опасностях, сказав, что берлинцы сегодня рассуждают, что бы они сделали с ним, если бы поймали его вчера. В то же самое время Наполеон готовился начать бой, если сани остановят, пошутив, что пруссаки, поймай они его, передадут англичанам. «Вы можете представить, Коленкур, — сказал император, — как вы будете выглядеть, сидя в железной клетке в лондонском Тауэре?» После того как Коленкур сказал, что не будет жаловаться, если ему придется разделить свою судьбу с императором, Наполеон добавил: «Вопрос не в том, что вы будете жаловаться, а в том, что это может произойти в любой момент — и что за фигуру вы будете представлять собой, сидя в клетке, запертый, как жалкий негр, которого, намазав медом, бросили на съедение мухам!»

Жуткая картина, которую он вызвал в своем воображении, развеселила Наполеона. Он не переставал смеяться четверть часа.

Несмотря на это, не все его замечания были легкомысленными. Он рассказывал о своем детстве на Корсике, ученичестве в Бриенне, о своих любовных интригах с женщинами вроде польской графини Валевской, мимо дома которой они проехали и где император собирался сделать остановку, но передумал и поехал дальше.

Он признался, что жаждет мира, и рассказывал, что будет делать, если мир когда-нибудь будет заключен. «Каждый год мы будем проводить несколько месяцев, проезжая по стране, — сказал Наполеон, оживившись, — я поеду в простой почтовой карете на собственных лошадях. Я увижу, как живут простые французы. Я хочу проверить департаменты, до которых трудно добраться, чтобы построить там каналы и дороги, способствовать торговле, поддержать промышленность. Во Франции многим можно заняться, во многих департаментах полно непаханой земли».

Бесконечное путешествие продолжалось, беглецы миновали Познань, затем Дрезден, проехали через Саксонию, а затем Тюрингию и добрались до Эрфурта. До Дрездена они добрались 14 декабря, и здесь Наполеон встретил своего самого преданного союзника, старого короля Саксонского, искренне любившего его больше как человека, чем как императора. Здесь Наполеон остановился, чтобы написать письмо королю Пруссии и Францу Австрийскому, своему тестю-императору, а затем, поменяв сани на кареты короля Саксонии, отряд императора — крохотная часть Великой армии — помчался во Франкфурт и далее в Майнц. Наполеон продолжал рассказывать о своем детстве, друзьях, политике и победах на любовном фронте. Особенно о последних рассказывал он, ничего не скрывая. Как будто бы Коленкур был его психоаналитиком, готовым стать добровольным вместилищем проблем умнейшего человека Европы.

Узнав, что он недалеко, Жером Бонапарт, король Вестфалии, написал Наполеону, предложив присоединиться к нему в Париже. Только оказавшись в Париже 29 декабря, Наполеон написал короткую записку, в которой говорил молодому человеку, провалившему первую стадию русской кампании, что от него будет больше пользы в его мишурном королевстве Вестфалии, если Жером приведет крепость Магдебург в состояние боевой готовности, чтобы защититься от вторжения, которое весной последует с востока.

* * *

За 15 минут до полуночи 18 декабря беглецы приблизились к воротам дворца Тюильри, где дворцовая охрана спросила у них пароль и даже попыталась стрелять.

29-й бюллетень опередил императора на 48 часов. Вести о поражении наполнили улицы Парижа. Никто, даже императрица, не признал в мрачной, бледной, небритой фигуре, с топаньем вошедшей в подбитых мехом сапогах в королевские покои, императора. В дверях галереи, открывавшейся в сад, они встретили привратника в ночной рубашке, державшего гаснувшую свечу. Приехавшие привели его в такое замешательство, что он позвал свою жену, которая едва узнала Коленкура, сунув свечу ему прямо под нос.

Опасения жены привратника можно было понять. Коленкур имел довольно длинную бороду и костюм настолько нелепый, что мог возбудить сильнейшие подозрения не только в его личности, но и в намерениях, особенно после недавней паники, которую произвел заговор Мале. Поэтому привратник, чтобы убедиться в своей правоте, послал еще и за лакеем.

Императрица в этот момент как раз готовилась ко сну, но Коленкур подозвал двух женщин из ее свиты и попросил передать ее величеству, что прибыл император. После чего возник Наполеон, и маленькая группа, состоявшая из прислуги, воззрилась на него так, будто бы он вернулся с того