Человек маркизы - Ян Вайлер

эту тему Папен, было бы: «Хм. Да. Конечно, это неслыханное дело». «Неслыханное дело» могло у него значить и что-то исключительно хорошее, но и что-то очень плохое. Укроп в жареной колбаске? Неслыханное дело. Пробка на А40? Неслыханное дело. Опять новая вода в луже? Неслыханное дело. Семь необорудованных балконов в одном доме? Неслыханное дело.

– Ещё одна неделя, и каникулы закончатся, – сказал Алик.

Мы сортировали пустые бутылки по ящикам и приводили бар в порядок. Слава о Бич-Клубе к этому времени уже донеслась и до шофёров транспортной экспедиции, и некоторые из них стали заходить к нам на пиво в конце рабочего дня. Клаус теперь обслуживал иногда до шести платёжеспособных клиентов за раз. Мы и на улице установили указательный щит, и к нам во двор стали заворачивать и некоторые чужие. Кажется, я внесла оживление не только в бизнес моего отца.

Алик поставил полный ящик на прилавок.

– Как же всё будет дальше?

– Что как будет дальше?

– Когда закончатся каникулы. Ты уедешь домой. Тебя больше не будет.

– Да, жаль, – сказала я.

– Но ты могла бы остаться и здесь, – сказал Алик после паузы. – Переведёшься в гимназию Макса Планка, где учусь я. Будешь здесь жить, и мы и дальше будем видеться каждый день. Или почти каждый день. Каждый день я тебя и не выдержу, – он улыбнулся.

Об этом я ещё не думала. Эти шесть недель я рассматривала только как каникулы, вначале как погубленные, потом как удавшиеся. Но я никогда всерьёз не задумывалась о том, чтобы просто остаться здесь. Ведь не остаёшься же в Шарм-эль-Шейхе или на Ибице, когда заканчивается отпуск.

– Да это же чушь, – сказала я. – Я живу в Кёльне, а не здесь.

– Но могла бы жить и здесь, – настаивал Алик. А поскольку я не понимала, как это было важно для него, и потому что я вообще не понимала, как он боялся меня потерять, и потому что мне было шестнадцать и я не знала, что я для него значу, и потому что я лишь медленно начала учиться, как надо обходиться с чувствами других, я не нашла ничего лучшего и более разумного, как сказать:

– Не думаешь же ты всерьёз, что я стану здесь жить, если меня не заставят.

Это же было место каникул. Я не хотела сказать ничего обидного. Но для Алика, которому так сильно хотелось, чтобы я осталась с ним, мой ответ был сродни катастрофе. Он-то здесь жил. Он не был здесь на каникулах. Металлолом и красно-коричневая земля, бурьян по колено, затхлый запах из канала, тяжёлый воздух перед грозой и этот продуваемый всеми ветрами домик его родителей – были его родиной. Она была достаточно хороша для него, но явно недостаточно хороша для меня.

Он неуверенно вытирал тряпкой прилавок и боролся со слезами. В конце концов бросил тряпку на пол и пошёл к своему велосипеду. И как будто всего этого было мало, я крикнула ему вдогонку:

– Да хватит притворяться-то!

Но он уже сел и укатил.

В середине дня на склад заглянул Лютц. Мой отец как раз был занят тем, что готовил плёнку, потому что он действительно прельстил одну старую даму, и она за шестьдесят евро купила у него защитный чехол для ковра. Теперь он возился с этим чехлом, и у него было довольно дурное настроение, потому что оказалось очень непросто выкроить плёнку точно по мерке, да ещё и вдеть в края резинку, не повредив при этом хлипкий материал. Возможно, до него стало доходить, что эта производственная идея ещё не вполне созрела.

– Нам надо поддержать Октопуса, – сказал Лютц тоном, не допускающим возражений, о чём бы ни шла речь.

– И в чём же? – спросила я.

– Сегодня состоится турнир по скату. Проводит Общество рабочей благотворительности в Рейнхаузене. Он участвует. И мы поспорили.

– Кто на что поспорил?

– Я сказал, что он вылетит на первом круге. Ахим считает, что он войдёт в первую десятку. А сам Октопус поставил сотню на собственный выигрыш.

– Я считаю, это очень оптимистично, – сказал Рональд Папен. – Ну, тогда пойдёмте.

– Начало в тринадцать часов, – сказал Лютц. – Ты повезёшь.

Разумеется.

Турнир «Рабочей благотворительности» состоялся в зале пивной, и по дороге Ахим объяснил значение этого мероприятия.

– В Мюнхене проходят Олимпийские игры, в Лондоне есть Эйфелева башня, в Рио-де-Жанейро – карнавал. А в Рейнхаузене – турнир рабочей благотворительности по скату. Силами померяются лучшие из лучших. Некоторые едут больше двадцати километров, только чтобы принять участие. И Нюпер, конечно, всех сметёт.

«Нюпер» был чем-то вроде финалиста World of Warcraft. Нечеловеческая скат-машина из Хамборна, каждый год приносившая домой с чемпионата большой окорок. Окорок был легендарным главным призом весом в добрых двенадцать кило, пожертвование здешнего мясника. Нюпер не выигрывал его только один раз за последние семнадцать лет, потому что в день проведения чемпионата у него в доме случилась авария с водопроводом. Прорвало трубу в подвале. Случайность? Ну, не важно. Что поделаешь. Кто пожелал бы выиграть гигантский окорок мясной лавки Фрёлиха, тот должен был обыграть Нюпера. И ещё пятьдесят участников, которые собрались в ресторанчике «Келья Мартинуса» без опоздания, чтобы пройти жеребьёвку по столам.

Когда мы приехали, в зале уже почти ничего не было видно из-за никотинового тумана. Здесь курилось поразительно много сигар, что позволяло сделать выводы о жизненном опыте и игровом стаже большинства участников. Когда мой отец походя заметил, что эта курильня оказывает очень вредное действие, Лютц поучительно сказал:

– Картон, ты в этом ничего не понимаешь. Скат – это вид спорта. А тут требуется спортивное питание. Курение для игроков в скат – всё равно что глюкоза для легкоатлетов.

И пиво тут было обязательно в качестве спортивного напитка. Ахим утверждал, что стакан пива содержит столько же витаминов, как большой сборный салат. И это ни в коем случае не его личное мнение, а вывод специалистов. Можно даже поспорить. Но никто на это не повёлся.

Через некоторое время мы обнаружили Октопуса, он сидел за столом один и ждал своих противников. Ради праздника он надел подтяжки, во рту торчала короткая сигара. На вопрос Ахима, не помассировать ли ему плечи, Октопус ответил, что он в отличной форме как умственно, так и физически. Он действительно заявился в качестве участника состязаний как «Октопус» и не выказал беспокойства, когда к нему подвели его соигроков: двоих робких первокурсников университета Меркатора.

– Буржуазные сыночки, – прошептал Лютц, – выглядят красиво, но для такого, как Октопус, они просто пушечное мясо.

Мальчики, возможно, ещё в гимназии