Огненный воздух - Александр Александрович Тамоников

ночь вот так медленно опускается на землю и темнота окутывает всё вокруг, думать начинаешь уже иначе. В этом молчаливом мгновении, оглядываясь по сторонам и слыша отчаянное биение своего сердца, ты начинаешь размышлять о вещах, посторонних для твоего задания, для создавшейся ситуации.

Ты начинаешь невольно думать, как тяжело умирать здесь, на этой незнакомой, чужой земле. Если задуматься, то все здесь чужое. А теперь еще, когда ты окружен врагами, которые хотят тебя убить, то каждый камень, каждый клочок травы кажется враждебным, отталкивающим. Здесь меня не ждут, здесь нет улыбающихся друзей, нет теплого ветра родных полей. И невольно ты мысленно переносишься в далекую, дорогую сердцу деревушку, где провел детство у бабушки, в свой двор в твоем городе. Как сладки воспоминания о родных просторах, о наших бесконечных зеленых лугах и бескрайних полях пшеницы. Там, дома, с молодости я готовился к мирной жизни, хотел любить, создавать семью, строить будущее. Но война забрала все это.

И все же смерть на чужой земле – это все равно смерть за свою Родину. – Шелестов провел пальцами по холодному металлу автомата и сказал себе: – Я помню, почему я здесь, почему держу в руках оружие и готов биться до последнего дыхания. Мы защищаем не просто территорию, не просто границы. Мы защищаем наш образ жизни, наши традиции, нашу культуру. Мы боремся за наших близких, за их право жить в мире и свободе. В каждом ударе моего сердца, в каждом вздохе слышится однозначный голос: “Это ради них”.

Да, – думал Шелестов, – я знаю, что мой народ ждет нас, верит в нас. И даже если я сейчас умру здесь, неизвестный, не помнящий дороги домой, я знаю одно: моя жертва не напрасна. Моя смерть – это часть великой борьбы за нашу Родину. Каждая капля моей крови, пролившаяся на эту чужую землю, несет в себе частичку нашей свободы. Мы – отражение всего народа, нашей силы, нашей воли».

Максим посмотрел на чистое ночное звездное небо, такое красивое и бездонное. Звезды на небе кажутся такими далекими, и все же он уверен, что вся наша страна смотрит на своих солдат, где бы они ни находились сейчас, поддерживает их. И даже здесь, на заброшенной мельнице, можно чувствовать себя частью чего-то великого, чего-то вечного. «Что ж, мы знали, на что шли, – думал он, – мы с самого начала готовы были принять свою судьбу, зная, что наша смерть – это вклад в общее дело, в будущее моего народа.

Пусть эта земля станет для меня последним приютом, но я умру с осознанием того, что сделал все возможное, чтобы защитить свою Родину. И хотя здесь нет родных лиц, я знаю, что в моем сердце живет любовь к моей земле, к моему народу. Во имя этого я готов идти до конца».

Два часа пролетели незаметно. Коган проснулся сам, как будто внутри у него сработали биологические часы. Он потянулся, сразу встал и сделал несколько гимнастических упражнений, прогоняя сон и квелость. Шелестов сказал, что все тихо, и растянулся на деревянной лавке, на которую они бросили старый брезент. Сон не шел, а потом Максим как будто провалился в него. И тут же его разбудил Коган, оказывается, просто прошло два очередных часа.

Рассвет и тихое утро не принесли ничего нового. Разведчики вместе со словаками перекусили, в том числе и найденным в немецкой машине солдатским НЗ. И когда солнце поднялось выше, стало слышно, что где-то рядом возник звук автомобильного мотора. Потом еще одного. Кто-то наверху подъехал на машинах. Может быть, Юнге, а может, он просто прислал еще солдат с приказом атаковать русских. Если бы сейчас там, наверху, разразился бой, это было бы самой приятной музыкой для слуха. Это бы означало, что словаки пришли помочь русским товарищам. Но это были не словацкие подпольщики.

В начале десятого утра немцы снова решили атаковать мельницу. Их было много, человек тридцать. Спуск к мельнице был узким, там негде рассыпаться в атакующей цепи, там негде укрываться, если атака захлебнется. Только укатанная дорога и редкие кустики. Вот и вся полоса наступления шириной около ста метров. И немцы пошли перебежками, очень осторожно. За первой цепью пошла вторая, и в ней уже были расчеты ручных пулеметов MG-42. Пулеметчики тоже перебегали, падали и занимали позицию, готовясь открыть огонь. От верха склона до мосточка, который вчера взорвал Томаш, не больше двухсот метров. Шелестов приказал подпустить немцев на расстояние сто метров и открыть огонь.

Четыре автомата ударили дружно. Били короткими очередями, старательно целясь. Несколько солдат упали, и немцы сразу залегли. Защелкали винтовочные выстрелы, а потом заработали немецкие «косторезы». Пули прошивали доски стен возле окна, но разведчики предвидели это и позиции занимали там, где толстые балки защищали от винтовочных и пулеметных пуль. Они пригибались, выжидали и открывали огонь с новой позиции. Ладислав умудрился уничтожить один пулеметный расчет, и немцам стало сразу не очень уютно. Разведчики тотчас ужесточили огонь именно на том краю, где у немцев замолчал пулемет и солдаты стали отступать. Они стреляли, вскакивали, отбегали назад на несколько метров и снова ложились. И снова вставали, но уже не все, и отбегали назад. И через несколько минут немцы побежали назад, оставив почти половину своего состава на дороге.

– Так они нас не возьмут! – крикнул Коган. – Придется им что-то придумывать. А пока думают, время идет. Сейчас для нас самый важный фактор – это время!

– Ладислав! – позвал Шелестов. – Все внимание на реку! Немцы могут и катера найти, и десантные лодки.

«Могут, – решил для себя Шелестов. – Только если у них получится подойти к берегу и высадиться, то им снова придется по открытой местности топать до протоки, где когда-то стояло и работало мельничное колесо. И ее преодолевать! Хуже всего, если Юнге прикажет сжечь мельницу. Глупой будет смерть».

Ольга пробралась через лес и буквально упала на руки Буторина с ободранными коленями и локтями. Но девушка улыбалась.

– Откуда ты такая? – удивился Виктор, стащил со своих плеч куртку и накинул ее на плечи девушки.

– Да, спасибо, – кивнула Ольга. – Я сейчас расскажу. Специально шла сложным путем, чтобы не попасться немцам. Мне обязательно надо было до вас добраться и передать сведения! Я сейчас отдышусь…

– Ну, если улыбается, значит, новости хорошие, – тихо сказал Сосновский. – И хорошая новость, что она смогла к нам пробраться, значит, мы не окружены. По крайней мере, не плотным кольцом.

– Да, неплотным, – подтвердила Ольга. – Я так далеко обходила, чтобы наверняка, но немцев близко