Наин - Чхон Соллан

шагал по ветвям, не понимая, корни это или что-то другое, и вошел в свою комнату. Мать закрыла за ним дверь.

Тохён сел на стул. Положил рюкзак на стол и попытался достать учебник, но с потолка капнула красная жидкость. Он взглянул вверх и увидел, как со стены, будто бы пропитанной влагой, как прошлым летом, когда в классной комнате протекала крыша, падают вниз капли какой-то жидкости. Вода или кровь? Наверное, просто красная вода. И это, должно быть, видит только он. Тохён продолжил вынимать из рюкзака учебники, решив, что это скоро пройдет. Как всегда, все пройдет само собой. Как любил повторять пастор: это будет забыто; неважно; все можно пережить; это просто скучная рутина.

Но на душе было неспокойно. Каждый раз, когда Тохён хотел, чтобы время пролетело быстрее, он ощущал неопределенный страх перед чем-то огромным, что ждало его впереди. Что это? Сколько бы ни думал, он не мог понять природу этого беспокойства и страха. Ведь по логике пастора, все должно было поскорее пройти.

Отец вернулся домой за полночь. Тохён понял, что тот сильно пьян, по его тяжелому дыханию и особенно резким шагам. Он собирался надеть наушники, но крики пастора, ворвавшиеся в комнату даже через плотно закрытую дверь, успели достичь его ушей:

– Если бы не этот гнилой ублюдок, я бы не страдал так!

Директор велела пастору прекратить нести чепуху и пойти помыться и лечь спать, но пастор в ответ только повысил голос:

– У этого щенка с самого начала не было никаких задатков. У него мозги набекрень. Отец приходит домой, а он даже не показывается! Что тут может нравиться? Хоть бы наполовину был похож на своего брата. Такого надо в тюрьму сажать!

– Еще раз скажешь что-то подобное, и я тебя не прощу! – воскликнула директор, почти переходя на крик. – Каждый раз, когда ты напиваешься, несешь эту чушь, а потом боишься, что где-нибудь снова пьяный язык тебя подведет.

Тохён все же надел наушники, но полностью отстраниться от криков родителей было невозможно. Звуки разлетались по комнате, оглушая его. Уши сильно болели. С потолка все еще капала красная жидкость, и Тохён подумал, что нужно бы ее стереть. Он провел по учебнику тыльной стороной ладони и смазал алые капли. Жидкость была теплой и влажной, напомнив, что он уже чувствовал подобное на своей ладони раньше. Это была не вода, а что-то с большей вязкостью, не липкое, но обволакивающее.

Тохён тер так сильно, что порвал страницу. Но не остановился. Он рвал страницу за страницей, одну за другой. Что еще оставалось делать? Он должен был сосредоточиться на чем-то, чтобы не слышать крики из-за двери. Шум был невыносим. Он хотел бы вырвать себе уши, лишь бы больше не терпеть его. Может, это и стоило сделать. Если вырезать уши, то звуки ведь перестанут до него доходить? Если он продолжит рвать учебник, его снова назовут сумасшедшим, так что, возможно, лучше действительно вырвать уши, чтобы больше этого не слышать. Или еще лучше – вырвать еще и глаза. Тогда он не увидит и не услышит ничего, и будет так легко…

Тохён остановился. Он попытался вытереть красную жидкость с рук об одежду, но она никак не хотела сходить, как клеймо. Он принялся лихорадочно искать влажные салфетки. Обычно они лежали на столе, но сейчас пачки на месте не было. Из его рта вырвалось ругательство. Он рыскал по столу, усыпанному насекомыми, перебирал учебники, тетради, письменные принадлежности, но салфеток не находил. Надо просто сжечь все это, подумал он. Сжечь растения, насекомых, все, что покрывало его комнату.

«Хочешь, я закрою тебе уши?»

Тохён остановился. Голос звучал знакомым.

«Или хочешь, я буду шептать тебе на ухо и ты ничего больше не услышишь?»

Тохён посмотрел в угол комнаты, где уже сидел, обняв колени, Пак Вону. Он всегда появлялся на этом месте. Его губы не двигались, но Тохён слышал голос. Вону просто смотрел. Ничего не делал…

«Как тогда, – подумал Тохён. – Ты же тогда тоже сказал, что поможешь мне».

Но сейчас манера Вону говорить отличалась от обычной. Что-то было не так. Прошло много времени, но Тохён не мог забыть, как он разговаривал.

«Помнишь, что ты говорил? „Хочешь, чтобы я ударил тебя? Если я ударю тебя по голове, это поможет?“ Ты же так мне говорил, верно? Я тоже могу тебе помочь. Закрою уши, чтобы ты ничего не слышал».

Тохён царапал уши до тех пор, пока не пошла кровь.

На следующий день Минхо и Уджун сказали, что Тохён выглядит потерянным. Они хихикали, спрашивая, что же такого он смотрел перед сном, и продолжали легонько ударять его по спине, пытаясь привести в чувство. Это раздражало. Тохён смертельно устал, а эти парни не переставали смеяться и шуметь. Почему бы им не быть потише? Если он выглядит усталым, почему бы им просто не оставить его в покое? Тохён сдерживал гнев, кусая внутреннюю сторону щеки. Вкус крови заполнил его рот, но ему было все равно. С каких это пор эти ублюдки стали так фамильярно с ним общаться? Стоило немного пойти им навстречу, как они потеряли всякое уважение. Тохён сжал кулаки, глядя им в спины. Но вскоре расслабил руки. Драка не принесла бы ему ничего хорошего.

Теперь он уже понимал, что не стоило связываться с этими двумя. Пастор говорил, что их рты он сам сумеет заткнуть, если что, а Тохён должен просто держать их в хорошем настроении. Не стоит устраивать детские разборки и командовать ими, указывая, как себя вести, лучше жить мирно. Но разве это настоящая мирная жизнь? Это скорее означало, что одна сторона просто выгодно перевернула ситуацию в свою пользу. Тохён беспрекословно следовал наказу пастора. Хотя ему было обидно, хотя изнутри точило раздражение, он знал: если те двое сговорятся, для него все будет кончено. Они наплетут с три короба, что пытались его удержать, что хотели помочь, что отец Тохёна надавил на них, чтобы заставить молчать. Тогда у Тохёна не останется выхода. И будет еще более обидно, ведь все повесят на него. Но чувства, которые на самом деле испытывал Тохён, отличались от обиды. Возможно, это был гнев из-за того, что ситуация обернулась против него.

Тохён долго смотрел на беззаботно болтающих между собой приятелей, а затем спросил:

– Вы что, ничего не слышите?

Никакого шепота.

– Что?

Они явно не понимали, о чем говорит Тохён. Он замялся и сказал: «Ничего».

После того случая у столовой Ю Наин больше не