Холодное солнце - Анита Шивакумаран

– Как вы докажете свою невиновность?

Голдблум на минуту задумался. Затем глаза его просияли.

– Конечно, – сказал он. – Спорим, вы не найдете моих отпечатков в конюшне.

– Перчатки, – парировал Патель.

– Наверняка там есть видеонаблюдение. Это же часть ипподрома, так?

– Есть, но вместо камеры там просто муляж.

– Но откуда мне знать, как надевать на женщину сари?

– Вы были женаты на женщине из Индии.

– Хорошо, вы меня арестуете, – сказал Голдблум. – Через пару часов я выйду. У меня есть алиби по каждому из этих убийств. А пока вы почиваете на лаврах, он убьет еще кого-нибудь, этот ваш приятель. И на сей раз это будет нечто особенное. Он сотворит что-нибудь мерзкое, и вы заплатите за это, Патель. Это конец вашей карьеры, пресса вас уничтожит.

Патель задумался. Порядок действий очевиден. Ему следовало арестовать Голдблума. Он был единственным, кто имел непосредственное отношение к одному из убийств, единственной рыбиной в их сетях. При этом Голдблум явно говорил правду. Кроме того, он не знал о похищении Кадамбри. Патель просмотрел в самолете вечерние газеты; новости о журналистке не разошлись за пределы Карнатаки. Первые полосы были отведены под предвыборную гонку, развод голливудской актрисы и вылет индийской команды из Мирового кубка.

Сержант принял решение. По существу, он не имел полномочий определять, виновен ли Голдблум. Оставалось полагаться на интуицию, но, черт возьми, он в Индии. Здесь все дозволено.

– Ладно, – сказал Патель. – Убирайтесь в Лондон ближайшим рейсом. Больше никаких шестнадцатилетних потаскух.

– Я бы… – начал Голдблум.

Сержант отвел здоровую руку, сжал кулак и зарядил Голдблуму в мясистый подбородок. Тот взвыл и рухнул на пол, схватившись за челюсть.

– Презент от Скотленд-Ярда, – сказал Патель и вышел.

Глава 26

Пока самолет катил по рулежке, Патель включил телефон. Всего одно голосовое от Чандры. Глухим голосом, лишенным какой-либо окраски, словно она констатировала избитый факт: «Нашли ее».

Следуя указаниям Чандры, он добрался до места на машине. Бридж-роуд была оцеплена. Перед ограждением толпились люди. Несомненно, новости распространялись стараниями болтливых копов. Ему не пришлось доставать удостоверение: полицейские, охранявшие оцепление, и так узнали его. Неудивительно – слава его опережала. Теперь уже дурная слава.

Какой-то идиот, наверняка Раджкумар, впустил прессу за оцепление. Пателя обступили журналисты, засыпая вопросами и пихая микрофоны под нос; один даже стукнулся ему о подбородок. Вопросы звучали в основном провокационные. «Полагаете, это ваш промах, мистер Патель?»; «Считаете, вы не уберегли Кадамбри?»

Сержант молча продвигался вперед. Репортеры становились все настойчивее, они практически висли на нем. «Вы чувствуете за собой вину?» «Ее кровь на ваших руках, Патель?» Он чувствовал себя как мистер Исключительный, мультяшный супергерой, пойманный в подводном логове своего заклятого врага, называющего себя Синдромом. Он пытается бежать, но его обстреливают черными пузырями, которые липнут к нему, растут и тяжелеют. Облепленный пузырями, мистер Исключительный переходит на шаг, затем ползет на четвереньках, падает и в конечном счете сдается. Патель испытывал то же самое, прокладывая себе путь к сводчатому зданию в конце Бридж-роуд.

Так и не проронив ни слова, вконец изнуренный, он добрался до следующего оцепления вокруг Оперного театра. Туда репортеров уже не пускали, и копы держали наготове дубинки. Чандра дожидалась у входа.

– Что тебе известно? – спросил Патель.

– Не больше твоего.

– Ты ее видела?

– Да, – Чандра отвела взгляд. – На этот раз все иначе.

Пока оставалось лишь догадываться, что она имела в виду. Патель шагнул за тент, натянутый перед входом и призванный заслонять двери от всевидящих объективов.

Он стал натягивать перчатки. Желудок протестовал. Тогда, в Дейлсе, Патель ждал за кухонным столом в обществе учтивого старика, в то время как полиция не особо спешила. Он молился. Пожалуйста, никогда больше. Какие только мерзости не рождает человеческий ум… Закоулки разума. И какое отношение имеет к этому гендер? Хотя власть над беззащитными развращала лучших из мужей, ему и в голову не пришло бы назвать Кадамбри беззащитной. Или из того, что он вычитал о ней в прессе, Сабу Хан. В тот вечер в сонной деревушке Тирск он молился и надеялся, что Господь услышит и вознаградит его молитвы.

– Чем быстрее, тем лучше, – шепнула Чандра.

Патель осознал, что замер с натянутой наполовину перчаткой.

Некогда величественное строение теперь было заброшено. У входа и в коридоре выстроились полицейские с каменными лицами. На всех были защитные костюмы или их подобие. Вокруг суетились рабочие, таскали лампы, наспех устраивали освещение. Пришлось подождать, пока протянут кабели.

– А почему Оперный театр? – спросил Патель.

– Потому что это он и есть. Старый оперный театр. Принадлежал радже. Потом каким-то образом оказался в собственности некоего Н. С. Рама. Тот умер в пятидесятом. Правительство хотело выкупить здание ради культурного наследия и даже выкупило. Правда, ненадолго: наследники затеяли судебные тяжбы. Никто не может прикоснуться к нему, пока стороны не достигнут компромисса, при этом все только и мечтают снести его к чертям и выстроить бизнес-центр в несколько этажей. Во всем Бангалоре не найдется недвижимости дороже.

Им дали знак, что можно входить.

В зале светили мощные прожекторы, хоть ставни на окнах были открыты. Кабели тянулись через окна наружу, к питающим генераторам. Перед сценой полукругом тянулись ярусы сидений в красной бархатной обивке, изъеденных молью. Всюду лежал слой пыли, копившейся здесь годами.

На сцене возилась женщина в белом халате и шлепанцах, снимая отпечатки. Когда она захлопнула металлический кейс, звук гулким эхом разнесся по залу. Женщина выпрямилась, подняла тяжелый ящик и направилась к выходу, взбивая клубы пыли ребристыми подошвами. Патель обвел взглядом сцену: одни лишь декорации. На заднем плане, завешенная полиэтиленовой пленкой, стояла статуя тантрической богини. Сквозь пленку сержант смог лишь различить женскую фигуру и ее атрибуты, обмазанные пестрыми маслами и выложенные цветами. Слишком вульгарно. Такое украшательство не укладывалось в его представления об «оперном театре» в традиционном смысле. Впрочем, искусство, подобно кухне, вбирает в себя элементы множества культур. Патель недоумевал, почему женщина снимала там отпечатки, и повернулся спросить Чандру, но та была вовлечена в разговор с офицером, из которого он сам ни слова не понимал. Тела не наблюдалось ни на сцене, ни между рядами. Тогда зачем криминалистам снимать отпечатки с декораций?

Патель оставил Чандру и, спустившись по центральному проходу, вспрыгнул на сцену. Затаив дыхание, дрожащей рукой сдвинул полиэтиленовую пленку. Он полагал, это декорация, как традиционные плакаты, знакомые из школьного курса по индуистским религиям или из больших иллюстрированных книг о тантрических богинях. Однако то, что предстало его взору, не было ни