Руководство джентльмена по пороку и добродетели - Маккензи Ли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Фелисити грозно напускается на него:
– Так зачем вы отдали ему шкатулку?
– Если он добудет сердце, отца выпустят из тюрьмы. Но все это бессмысленно. – Он пытается горько рассмеяться, но так взвинчен, что его смех звучит безумно. – Мы не знаем, как открыть шкатулку. Герцог отвез ее к себе в Париж, надеясь, что придворные криптографы найдут способ ее открыть, но ключ знает только отец. А если бы он знал, что мы сделали… – Он с надеждой оглядывает нас, будто не зная, как быть, и надеясь, что кто-то ему подскажет. – Он запретил нам отдавать ее герцогу. Заставил поклясться, что не отдадим.
– И не сказал вам кодовое слово? – спрашиваю я.
Данте качает головой.
– Ни мне, ни Элене. Она же… она рассказала, где усыпальница. Герцогу. Отец понимает, что Элена готова обменять шкатулку на его свободу… думаю, поэтому он и спрятал ключ в шкатулку… чтобы Элена не добралась. Она боготворит… Они с мамой всегда ссорились, всегда… Но отец ее защищал. И теперь… она пытается защитить его. – Данте потирает затылок и, поджав губы, сплетает на нем пальцы. – После смерти матери отец стал одержим… мыслями, как ее вернуть… или дать ей умереть. По-настоящему. Сами видите… – Он обводит рукой всевозможные ритуальные предметы, которыми увешаны стены. – Элена говорила… с тех пор как он стал одержим, она будто потеряла обоих родителей. И она… она винила в этом… мать.
– Если вам он не сказал, – произношу я, – может быть, мне скажет?
Фелисити, не удержавшись, громко смеется. Обидно, знаете ли.
– Это за какие заслуги он тебе что-то скажет?
– Мы ведь можем ему помочь, – продолжаю я. – Остров тонет, если его жену в ближайшее время не вывезти, она погибнет навсегда, даже если панацеей так никто и не воспользуется. Если мы ему все это сообщим, может, он скажет нам шифр и вы сможете ее забрать. – Очень сложно с уверенным видом нести чепуху: если мы все-таки сможем открыть шкатулку и добраться до вожделенной панацеи, у меня на нее совершенно определенные планы. Но Данте наш замысел точно не понравится.
Если точнее, замысел не наш, а мой. Перси и Фелисити смотрят на меня с таким видом, что мне явно придется прорубаться сквозь эти джунгли самому.
А вот Данте же вдруг загорается как спичка.
– Мы… думаете… сработает? А как же Элена?
– Ей лучше не говорить, что мы задумали, – отвечаю я. – Если она не узнает, что у нас есть кодовое слово, она не сможет выдать его Бурбону.
Данте постукивает кончиками пальцев друг о друга и едва не подпрыгивает на стуле.
– Надо протащить вас в тюрьму. К нему не пускают посетителей. Но он здесь… здесь, в Барселоне. Всех политических заключенных держат вместе. Вы… вы правда готовы на это? Ради меня?
– Как только узнаем шифр, – вмешивается Фелисити, – мы уезжаем. Немедленно. Все это слишком опасно.
– Согласен, – говорит Перси.
Я киваю. Если в Венеции нас действительно ждет панацея, если она действительно способна вылечить его раз и навсегда, чтобы ему не надо было уезжать в Голландию, тогда я хочу немедленно убраться отсюда и поскорее двинуться к цели.
На улице, у самых дверей, с грохотом тормозит карета. Фелисити приоткрывает штору и выглядывает наружу.
– А вот и Элена.
Данте вскакивает, цепляет ногой свисающий из какого-то ящика оловянный крестик и с грохотом выворачивает ящик из стола.
– Не говорите ей, что я вам все рассказал. И что мы… что мы встретимся… с отцом. Она меня убьет. – Непонятно, правда это или фигура речи. Данте так напуган, что я не удивлюсь ни тому ни другому.
Открывается входная дверь, потом дверь кабинета. На пороге вырастает Элена – ее силуэт ярко чернеет в темноте коридора, будто чернила в масляной краске. Тусклого света, падающего ей на лицо, как раз достаточно, чтобы увидеть: первым делом ее взгляд останавливается на шкатулке Базеджо, так и стоящей на столе, и только потом она оглядывает нас.
– Вы уже здесь, – замечает она.
Никто, похоже, не горит желанием что-то ей объяснять, и удар берет на себя Перси.
– Мне стало дурно, – произносит он.
Я жду, что за этим последует убедительная история о том, чем он таким болен, что нам пришлось сопровождать его домой втроем, но он ничего больше не говорит. Вновь воцарившуюся тишину можно резать ножом.
– Как вам сегодняшняя опера? – спрашивает Фелисити.
– Меня от опер в сон клонит, – отвечает Элена и снова смотрит на шкатулку. – Данте, можно тебя на пару слов?
Мы понимаем намек и выходим из кабинета. Данте напоследок кидает на меня умоляющий взгляд, я в ответ поднимаю бровь: дескать, не вздумай проговориться. Он, может, и твердо решил не отдавать сердце матери в руки Бурбонов, но мы уже знаем, что на него достаточно хорошенько надавить.
Перси сразу уходит в спальню, я следую было за ним, но меня зовет Фелисити. Взглянув вниз, не вышли ли из кабинета Элена с Данте, она спрашивает:
– Что ты замышляешь?
– Замышлять что-то не в моем духе.
– Ты с тех пор, как мы сюда приехали, непрерывно что-то замышляешь. Чего это ты вызвался добыть у Матеу Роблеса ключ от шкатулки? Как-то слишком великодушно с твоей стороны.
– Ты меня оскорбила, я самый великодушный человек в мире.
– Монти!
– Самый-самый великодушный.
– Не притворяйся, я тебя раскусила.
Теперь я оглядываюсь: не идут ли сюда Роблесы – и признаюсь:
– Если мы сможем открыть шкатулку и достать Лазарев ключ, то поедем в Венецию, найдем панацею и вылечим Перси от падучей. Ни к чему ему ехать в бедлам.
– Есть куча более простых способов туда не ехать. Для этого не нужно никого убивать. И, кстати, ты для этого тоже не нужен. – Фелисити пихает меня в грудь. – Ты тут вообще ни при чем, решать должен Перси. Может, ему все это незачем.
– Да почему незачем? Он будет здоров. Его жизнь станет…
Фелисити поднимает бровь.
– Какой станет его жизнь? Полноценной? Ты это хотел сказать?
– Не совсем так.
– Если забыть о бедламе, по-моему, у него и так все неплохо.
– Это не…
– Это правда. Он болен уже два года, а ты только узнал. Он как-то живет дальше. И у него получается.
– Но… – Я не знаю, что сказать. Он уедет в Голландию. Я не знаю, как ему помочь, если не панацеей. Но, может, ему и так хорошо, а мне-то как быть? – Мне кажется, все равно надо поговорить с Матеу Роблесом. Даже если… Перси не согласится… тогда… мы все равно можем помочь… хоть кому-то.
– Ага, кому-то.
– Завтра мы с ним поговорим, так?
– А потом надо быстро уезжать, в Венецию или назад в Марсель, искать Локвуда. Неважно, но здесь больше оставаться нельзя. Мы ввязались в слишком опасные дела.
И Фелисити начинает подниматься наверх, но я останавливаю ее кратким:
– Ты, значит, с Данте?..
Она оборачивается, и
