Первая чаша - Zarylene

Орей разжал пальцы и выронил кинжал Оттара.

– Стойте! – прерывисто выдохнул он. – Это не я! Это...

Взъярившись, Арслан помчался к нему по тропе, следом бежали стражники. Испуганный Гурам не мог решиться подойти. Он был мертвецки бледен, глаза его округлились от ужаса, а пальцы вцепились в калитку. Дядя Фархат сочувственно положил руку на плечо юноши.

Арслан сбил пятившегося Орея с ног и повалил на клумбу перед крыльцом.

– Колдун! Убийца! А я поверил тебе! – он в исступлении махал кулаками, целясь в лицо.

Монах закрылся руками, пытался скинуть с себя селянина, но на помощь тому подоспели стражники и на и без того пострадавшее тело Орея со всех сторон посыпались удары. Били и руками, и ногами, умело и сильно. Он зажмурился, чтобы спасти свой уцелевший глаз, сжался в комок и молчал. И терпел каждый удар, до тех пор пока не раздался суровый голос дяди Фархата:

– Прекратите! Его должен судить староста! Не по закону вершить расправу самим!

Побитого монаха два стража вздернули на ноги и повлекли прочь со двора, а третий удерживал Арслана, который не желал останавливаться и продолжал вырываться, чтобы нанести ещё один удар.

Орей почти ничего не видел, только слышал хриплый истошный крик, летящий ему вслед:

– Убийца! Убийца моих братьев! Будь ты проклят!

Предположения и страхи подтверждались – Оттар был убит этой ночью. Но как только у Арслана хватает наглости, обвинять в этом Орея, когда сам он причина всех бед Шадиба?

На выходе со двора Орей встретился взглядами с Гурамом. В глазах юноши застыла ярость, и он вдруг плюнул в лицо монаху. Орей снова зажмурился, свет ненадолго померк. Разбитое лицо опухло, ноги еле передвигались, он бы даже не смог идти в таком состоянии, если бы стражники не волокли его под руки. Монах догадывался, куда его тащат — в сторону ратуши, на суд. И вердикт на том суде, будет явно не в его пользу.

Выход один — бежать без оглядки, но у Орея не осталось сил сопротивляться. Он безропотно принимал свою судьбу и не больше не пытался оправдываться, боясь сделать хуже. Он смолчал, даже когда его приволокли к ратуше, где собрались мужчины, взволнованные новостями о смерти Оттара. И не проронил ни слова, ни стона боли, только жмурился и отворачивался, когда со всех сторон полетели плевки и камни.

Но подозрения о суде не оправдались. Стражники протащили Орея сквозь толпу, добавившую ему боли и унижений, почти доволокли до двора позади ратуши и вдруг столкнули куда-то.

Монах упал в холодную темноту, напомнившую ему глубокий колодец. Орей плашмя рухнул на острые мокрые камни, и над головой что-то гулко громыхнуло тяжелой сталью.

Тут же раздался недовольный перепуганный писк брызнувших во все стороны крыс.

И все затихло, только отголоски криков ещё доносились откуда-то издали, сверху.

Орей со стоном перевернулся на спину, приоткрыл глаз. Ясное дневное небо исполосовали прутья железной решетки, которой закрыли колодец. Под спиной вытягивал последние крохи тепла из тела жесткий влажный камень.

– Колодец? – прошептал монах, чувствуя вкус крови на разбитых губах.

Особенно наглая, осмелевшая крыса запрыгнула ему на грудь и принялась обнюхивать. Он судорожно дернулся, отгоняя её, и тут же пожалел об этом. Отбитые ребра сразу дали о себе знать. Орей бессильно растянулся на неровном полу, слыша, как грызуны закопошились вокруг, учуяв его кровь, признав в нем добычу.

От плаща на плечах стало чуть теплее. Монах слабо улыбнулся, онемевшей рукой дотронувшись до тяжелой ткани.

– Зачем?.. Почему сейчас?

Он тяжело приподнялся и сел, осмотревшись. Крысы встали на задние лапки и с интересом разглядывали живого пленника, тихонько пищали. Они иногда осторожно, бесшумно подбирались к Орею, внимательно обнюхивали плащ и тут же отходили в сторону. Но вскоре и их писк затих – все они убежали через треугольные трещины в каменной кладке колодца. Просто исчезли, отказавшись пытаться сожрать монаха. Видимо, в их глазах Орей перестал быть возможным источником пищи, и скоро они потеряли интерес.

Монах вдруг очень захотел уменьшиться и последовать за ними — сбежать отсюда. Но он точно знал, что ему это не под силу. Что бы ни говорил Арслан, Орей не колдун и никогда им не был, а его сила, как и плащ, это наследие, доставшееся от отца.

– Отец, – произнес монах, глядя наверх. – Помоги мне! Если ты жив, если ты меня слышишь! Пожалуйста… – из его глаза вытекла слеза. – Прошу тебя, не бросай меня здесь одного! Я не совершил никакого преступления! Ты же знаешь это! Вытащи меня отсюда! Забери к себе, где бы ты ни был! Клянусь, я стану хорошим сыном, я никогда не помыслю дурного… Я… – его голос подвел. Накатило понимание, что никто, кроме крыс, не услышит этой мольбы, этой просьбы обращенной к отцу, которого уже наверное и в живых-то нет.

Отчаяние — хуже смерти. Это Орей знал из книг, но сполна ощутить смог только сейчас, в эту секунду одиночества.

– Папа, – глядя в небо, сквозь решетку, прохрипел он. – Пожалуйста… Если ты слышишь меня, то… хотя бы подай мне знак. Хоть что-нибудь! Пап… Неужели, ты просто бросил меня там, в монастыре много лет назад?

Небо оставалось неподвижным, дневной свет — ровным и ярким, а свобода по-прежнему — недосягаемой.

Никто не отвечал Орею, но он продолжал надеяться и, уперевшись лбом в острые камни, шептал:

– Папа, умоляю, забери меня! Помоги… Ты… ты не отвечаешь мне… Не хочешь?.. Или не можешь… А слышишь ли ты меня? – монах резко поднялся, сквозь боль в теле, распрямил плечи и, глядя в безжизненное небо, крикнул: – Высшие! Хоть вы меня слышите?!

И егоуслышали. Но это были не Высшие.

Его кровь кипела от ярости, и раздался голос внутри.

«Уничтожь решетку. Лети отсюда! Ты можешь!»

Орей готов был поклясться, что голос реален, и его сердце сжалось от ужаса.

«Страх? Нет. Он не поможет. Злоба,