Зелень. Трава. Благодать. - Шон Макбрайд

— Господи, — говорит он, — я специально плачу человеку доллар сверху, чтобы он следил за газоном и приводил его в порядок. Мистер Тухи, идите, скажите этим идиотам, чтобы они не топтались на траве, особенно вон той жирной девке в теннисках.

Я иду туда, где Эйс с ребятами позируют перед фотокамерой, выстроившись в ряд, как солдаты. Эйс, с лица которого уже успела сойти недавняя мертвенная бледность, положил руки на плечи стоящему впереди него Бобби Джеймсу. Их фотографирует миссис Джеймс.

— Бобби Джеймс, поправь галстук, — говорит она.

— Выкуси, мам, — отвечает ей он.

Она тут же кидается на него, но друзья жениха успевают ее удержать.

— Мне бы очень не хотелось прерывать веселье, — говорю я им, — но святой отец просит всех убраться с газона.

— Хочешь сфотографироваться вместе со всеми? — спрашивает миссис Джеймс — единственная из всех, кто обратил на меня хоть какое-то внимание.

— А, ладно, хрен с ним, давайте, — быстро соглашаюсь я. Всегда готов украсить собой любую фотографию.

Свидетель поднимает меня за лодыжки вверх тормашками и держит слегка на отлете, словно рыбак, поймавший здоровенную, но странную рыбину, у которой вся передняя часть туловища закрыта робой католического служки. Миссис Джеймс щелкает кадр. Все смеются, глядя, как меня роняют на землю, и я тут же начинаю причесываться. Для следующего кадра я надеваю вуаль Джинни — она такая мягкая — и позирую вдвоем с Эйсом. Следующий кадр: Бобби Джеймс замахивается на меня распятьем для процессии, которое он только что вырвал из рук у Гарри. Потом, коль скоро я все равно уже валяюсь на земле, кто-то кидает мне пустую бутылку из-под алтарного вина, и я изображаю из себя мертвецки пьяного. Затем подружки невесты окружают нас с Бобби Джеймсом и принимаются зацеловывать разом со всех сторон. Грейс при виде этого неистово кидается на меня с кулаками, потом я надеваю пиджак Эйса, а она — вуаль Джинни, и в таком виде мы с ней фотографируемся. Святой отец высылает Гарри, чтобы он довел до конца начатое мной дело. Для завершающего снимка вся свадебная свита, плюс еще я, Грейс и Гарри, вместе встают в одну большую пирамиду. В конечном итоге к нам с улыбкой подходит сам святой отец и, после кадра, где он стоит в обнимку с девчонками, велит всем убираться с газона, отвешивает нам с Гарри по подзатыльнику, а затем за уши ведет нас к церковным ступеням. Сюда же Сесилия приволокла всю остальную нашу семью, чтобы выразить почтение святому отцу.

— Эй, святой отец, отличная служба, — говорит она.

— Привет, Сесилия, так уж прям и отличная? — улыбается он ей в ответ. — Привет, Фрэн, — приветствует он Фрэнсиса Младшего. — Что-то не больно тебя сегодня было заметно во время службы.

— Это потому, что меня на ней вообще не было, — грубо и нервно отвечает ему Фрэнсис Младший.

— Тогда все ясно, — снова улыбается святой отец. — Привет, Фрэнни.

— Как поживаете, святой отец? — отзывается Фрэнни.

— Тебя я видел на мессе, но ты все время стоял сзади, а после причастия так вообще пулей вылетел за дверь.

— А я и не отрицаю, святой отец, — говорит Фрэнни. — Только не принимайте, пожалуйста, на свой счет.

— Не будь я при исполнении, сам бы ушел еще раньше, — говорит святой отец. — Очень рад вас обоих здесь видеть. Я уже выучил всех Тухи до одного и успел стать вашим большим почитателем, — добавляет он, пялясь на сиськи Сесилии.

— Что, даже моим, святой отец? — спрашивает Сес. — Вы же говорили, что я как заноза в заднице.

— Такого я про вас не говорил, мисс Тухи.

— Нет, говорили, — возражает ему Сес. — Вы про меня это сказали в прошлом году сестре Томас Дороти, после того как рассказывали нам на уроке, что такое крещение. Вы сказали, что некрещеные младенцы, когда умирают, не могут попасть в рай и им приходится ждать в чистилище. А я сказала, что такого не может быть. Я спросила у вас, что же это за Бог такой, который заставляет детей сидеть и ждать в приемной только из-за того, что священник не сказал над ними пару латинских фраз и не пополоскал в воде, где они запросто могли утонуть? А потом я спросила: а что, если кто-нибудь говорил по-латыни на улице во время дождя, а ребенок весь промок, простудился и умер? Тогда он будет считаться крещеным или нет? И есть ли в раю специальные нянечки, чтобы ухаживать за грудными детьми? И разве не достаточное им наказание, если они умирают одни, без папы и мамы? Вы так мне и не ответили. Вместо этого вы отдали мел сестре Дороти, обозвали меня занозой в заднице и вышли вон из класса. Помните?

— Да куда уж мне, — говорит святой отец и улыбается моим родителям. — Я помню тот урок и что ты завалила меня кучей вопросов, только и всего. Ваши родители должны вами гордиться, Тухи. Вы все очень способные дети. Сестры как-то говорили мне, что Генри — самый умный ребенок из всех, кто у них когда-либо учился. Стивен — тот тоже не промах. Кстати, где он — что-то не видно его сегодня?

— Стивен? — переспрашивает Фрэнсис Младший, удивившись, что святой отец о нем заговорил.

— Да, Стивен, — повторяет святой отец. — Он что, все так же продолжает пить, Сесилия?

Фрэнсис Младший шлепает себя ладонью по лбу.

— Да, — отвечает она. — Вчера заявился пьяный и с разбитой головой после какой-то драки.

— А, верно, — говорит святой отец. — Вчера вечером на спортплощадке действительно была драка.

— Вот-вот, — говорит Сесилия. — Наверное, об этом он и пытался нам вчера рассказать.

— Что значит — пытался? — спрашивает святой отец. — То есть как это понимать — пытался?

— Ну, он начал было обо всем рассказывать, — говорит Сесилия, — но…

— …был так пьян, что двух слов связать не мог, — заканчивает за нее Фрэнсис Младший.

— Как ты относишься к тому, что он столько пьет, Фрэн? — спрашивает святой отец.

— Меня это просто в жопу бесит, святой отец, — отвечает Фрэнсис Младший. — Прошу прощения за «жопу».

— Ничего. Я сам матерюсь как сапожник. А даете ли вы ему каким-либо образом понять, что вас это в жопу бесит?

— Да, конечно, — отвечает Фрэнсис Младший, понемногу начиная дергаться.

— И каким же?

— Так и говорю ему все прямо в лицо, святой отец.

— Вы когда-нибудь били его?

— А что, если и так? Он уже взрослый.

— Взрослый? В самом деле? Когда вы говорите ему все прямо в лицо, как реагируют на это остальные домочадцы?

— Пожалуй, все по-разному, — говорит Фрэнсис Младший. — Послушайте, святой отец, парню ведь нужна помощь.

— Знаю.

— Я не из тех, кто отворачивается, когда кто-то близкий нуждается в помощи.

— Это заслуживает уважения, — говорит святой отец. — Ну и как — срабатывает? А как у вас дела с Сесилией?

— Слушайте, святой отец, я, конечно, понимаю, что у вас воротничок и все в этом духе, но не лезьте не в свое дело.

— О’кей, тогда забудем о том, что я спросил про вас с Сесилией, — говорит святой отец, а сам не отрываясь смотрит Фрэнсису Младшему прямо в глаза; тот тоже смотрит ему прямо в глаза, но теперь, когда святой отец заговорил о семье, уже не так уверенно, как раньше. — Давайте вернемся к Стивену. Мне бы очень хотелось помочь и ему, и вам.

— Помочь хотелось, да? Тогда вон он там. Позовите его сюда — и дело с концом, — огрызается Фрэнсис Младший.

— Хорошо, почему бы и нет, — говорит святой отец. — Стивен Тухи. Подойди сюда, сын мой.

Стивен, который стоит все там же, на Ав, оборачивается. И вот что он видит: его окликает священник. Рядом со священником стоит его драгоценный папаша вместе со старшим братом, оба убряхтанные в костюмы, из карманов которых вот-вот полетит моль. Здесь же рядом и мама: одной рукой прикуривает сигарету, другой поднимает с земли его маленькую сестренку. Наконец, здесь же рядом мы с Гарри Карраном, путаемся в наших безразмерных стихарях: я — причесываюсь, Гарри — отжимается на одной руке. Сзади угрожающе нависает громада церкви. В реакции Стивена лично для меня нет ничего удивительного: он разворачивается и переходит на другую сторону Ав под звуки недовольных автомобильных сигналов.

— Отлично, святой отец! Так и надо! — фыркает Фрэнсис Младший.

— Да бросьте вы уже, в конце концов, — говорит святой отец. — Мне нравится ваша семья. Вы все замечательные люди. Но нужно сделать так, чтобы вы перестали наконец между собой собачиться, иначе все это может очень плохо кончиться.

Перейдя через Ав, Стивен направляется в сторону Тэк-парка, но вдруг останавливается как бы в нерешительности. Резко поменяв направление, он теперь идет к дому, причем настолько быстро, что кажется, будто он бежит на два шага впереди своего мешковатого синего костюма, не сводя глаз с поношенных туфель на ногах. Оттуда, где стою я, кажется, что его просто ветром несет.

Хабиб О’Брайен, он же Ливанский Лепрекон[34], ведет студию танцев под названием «Танцуй или умри», что как раз по соседству с «Ювелирным Дивайни». Отцом ему стал коп-ирландец, а в роли матери оказалась школьная учительница родом с Ближнего Востока, — вот откуда такое ржачное дебильное имя. Уж не знаю, где они жили до этого, но уже лет десять, с тех пор как Хабиб открыл здесь свою студию, он ни разу не уезжал из района.