Зелень. Трава. Благодать. - Шон Макбрайд

— Не пытайтесь выставить меня дураком, Карран. Это всего лишь горький сарказм, и только.

— Аминь, — говорю я. Упс.

— Извините, я не расслышал: что вы секунду назад сказали, мистер Тухи? — переспрашивает святой отец.

— Простите, святой отец. А что я такого сказал? — спрашиваю я и непонимающе моргаю.

— Мне показалось, вы сказали «аминь», — не отступает он.

— Ах, вы об этом. Да, и впрямь сказал. Просто в тот момент я молился про себя. Должно быть, случайно вслух вырвалось.

В ответ святой отец хмурит брови. Он крайне раздосадован и осознает свое поражение: ему ничего другого не остается, кроме как поверить мне на слово. Ведь монашки да священники только и делают, что все время талдычат нам о том, что нужно про себя непрерывно молиться. С какой же тогда, спрашивается, стати мне не молиться именно в тот момент?

— Как там у Стивена? — спрашивает он.

— Думаю, все как обычно, — говорю я.

— Ты ведь не сказал отцу про то, что мы иногда с ним беседуем?

— Нет, не сказал.

— И про то, что мы иногда беседуем с твоей мамой, надеюсь, тоже не сказал?

— Нет, святой отец.

— Вот и хорошо. Они оба возмущаются поведением твоего папаши. А ты сам что думаешь по этому поводу?

— Я не знаю, святой отец. — Мое дыхание учащается: что-то, по-моему, стало душновато.

— Мистер Карран, — говорит святой отец, — вы не могли бы на минутку оставить нас и подождать за дверью?

— Конечно, святой отец, — отвечает Гарри, выходя в пустой дверной проем и переступая через осколки разбитой двери.

— Расскажи мне все как есть, Генри, — говорит священник, видя, что я хмурюсь и нервничаю.

— Все друг с другом грызутся и никто не хочет никого слушать, — говорю я.

— Как это?

— У Сесилии настроение меняется каждые две минуты. То она смеется, то плачет. Стоит ей рявкнуть на Фрэнсиса Младшего — тот обязательно рявкнет в ответ. Стивен никак не может забыть Мэган и поэтому пьет. Еще он ненавидит Фрэнсиса Младшего за то, что тот за спиной у Сесилии пялит миссис Куни. Фрэнсис Младший пялит миссис Куни, потому что несчастлив в браке. Сесилия тоже несчастлива, потому что ей приходится тянуть на себе четверых детей плюс еще одного в инвалидном кресле, а у нее на это не хватает денег, вдобавок муж тайком от нее пялит другую. Фрэнсис Младший утверждает, что бьет Стивена, чтобы заставить его наконец очнуться, но на самом деле он бесится из-за того, что Стивен бросил футбол, а для него это все равно как если бы он сам играл, а не Стивен. Ситуация говно, святой отец, говнее некуда, но у меня все под контролем, — на одном дыхании выпаливаю я, и на все про все у меня уходит секунд десять, не больше.

— Вот и отлично, мистер Тухи. Уверен, что так оно и есть. А теперь просто сделайте пару глубоких вдохов, — говорит он и ждет, пока я успокоюсь. — Вы можете снова вернуться к нам, мистер Карран. Давайте сменим тему на более приятную. Сколько девчонок придет сегодня на свадьбу?

— В максимальном списке приглашенных значится двести двадцать два человека, так что, по моим подсчетам, на свадьбе должно присутствовать не менее ста одиннадцати особ женского пола, — сообщает ему Гарри.

— Сто одиннадцать женщин. Я явно выбрал не ту профессию.

Святой отец, минуя разбитую дверь в ризницу, неспешно возвращается к себе в дом, откуда слышится милый приветственный смешок. Все нужные для работы и отдыха помещения соединяются между собой внутренними дверями, так что на улицу можно не выходить вообще. Работаешь без напряга, всего час в неделю, а все остальное время знай сиди себе да потягивай винцо, лупцуй детишек да тискай телок за сиськи. Время от времени можно послушать чьи-нибудь семейные тайны или длинные, как квитанции из прачечной, списки чужих грехов, а можно просто сесть в красную спортивную тачку и погонять по городу. Если кто видит особую разницу между Хью Хефнером[33] и католическим священником, то скажите мне, в чем она, потому что я, бля, сколько ни старался, так и не смог ее найти. Если святой отец возразит вам, что это не так, не позволяйте ему вас одурачить.

От вестибюля ризница отделена массивной дубовой дверью весом в добрую тысячу фунтов. Чем ближе к Богу, тем тяжелее двери. Вестибюль — это крест между квадратами археологических раскопов, это пещера и дом с привидениями. Здесь пахнет пылью, ладаном и вином. Куда ни глянь — везде католико-вудуистские страшилки: десятидюймовая статуя Христа, изгоняющего дьявола из пустыни; вощеные коробки с синими и красными свечами; кожаный с заклепками молитвенник; большие сломанные распятия; подушечки для коленопреклонения; приклеенные скотчем к стене изображения святых; старые священнические ризы; деревянные кафедры; какие-то длинные спичечные коробки; емкости с вином для алтаря; неосвященные просвиры в пластиковых упаковках по пятьдесят штук. Вестибюль охватывает алтарь дугой, почти как наушники голову: по узкому темному коридору с каждой стороны. Вниз из коридора ведет лестница в подвал, до отказа набитый костями священников и пингвинов: если хотите — поинтересуйтесь у Гарри Каррана, он вам расскажет, но лучше не стоит. Как бы там ни было, мы все равно не бываем в той части коридора. Вместо этого мы, бля, сейчас, впрочем, как и всегда, торчим здесь, в первой комнате перед вестибюлем, и ждем, когда начнется месса, а начнется она ровно через полчаса.

Я украдкой выглядываю в зал, где стоят скамьи. Пока никого нет, кроме Фрэнни, Сес и Сесилии: они всегда приходят в церковь первыми. Сесилия вся с головой ушла в молитву. После причастия она непременно осеняет себя крестным знамением и принимается горланить гимны. Фальшивит при том безбожно. Большинство других мамаш из нашего квартала делают в точности то же самое. Папаши, напротив: все побаиваются Бородатого Брата, который их просто на дух не переносит, как и они — мессу, и потому предпочитают толпиться при входе до последнего: оттягивать тугие воротнички на выходных рубашках и болтать друг с другом о спорте.

— Йоу, Генри, — кричит мне Сес через весь зал, заметив, что я выглядываю из двери.

Сесилия тут же шикает на нее, чтобы та замолчала. Помахав сестре в ответ, я возвращаюсь в вестибюль, где Гарри по-прежнему стоит в своем стихаре и трясется. Он кивает на бутылку с алтарным вином.

— Пил когда-нибудь эту бодягу до или сразу после мессы? — спрашивает он у меня.

— Не-а, — отвечаю я.

— Я тоже. Крэга Крамера знаешь? Так вот он однажды целую бутылку вылакал перед мессой.

— Да, он ничего, чувак нормальный, — смеюсь я в ответ. — Ты вчера далеко от свалки был?

— Я был в самом центре, — говорит он.

— Так, значит, видел, как их там избивали? — спрашиваю я.

— Да я в двух шагах был, конечно.

— Испугался?

— Нет вроде. Только сегодня страшно стало. А вчера так… смотрел, и все, — говорит он.

— Смотрел, и все? Просто стоял и спокойно смотрел?

— Будь я там сейчас, наверное, не стоял бы столбом, но в тот момент ничего не мог с собой поделать. Все раскрутилось слишком быстро. Не было времени.

— Да что ж ты такое говоришь?! Стоял там, смотрел, будто так и надо. Какого хрена. И даже не попытался никого от них оттащить, не побежал звать на помощь, просто стоял и смотрел! — кричу на него я.

— Спокойно, Генри, — говорит мне Гарри. — Ты сделал то же самое.

— Что? Да хрен там, то же самое, — говорю я уже тише.

— Чувак, успокойся. Ты не виноват. Стоял, не стоял — какая разница, все равно бы от этого ничего не изменилось, — говорит он. — Слушай, давай вообще о чем-нибудь другом. Ты вчера вечером с Грейс целовался?

Меня постепенно перестает трясти, я опускаю руки и улыбаюсь.

— Вижу, что целовался, — продолжает он. — Не иначе сегодня есть неплохой шанс повторить.

— Насчет своих шансов я был уверен еще до того, как мы поцеловались, — говорю ему я.

— У тебя это было в первый раз?

— Да, с Грейс в первый.

— Что, еще с кем-то успел попробовать?

— Нет, это был мой первый в жизни поцелуй с девушкой. Теперь доволен?

— Тяжело было? — спрашивает он.

— Что тяжело было? — переспрашиваю его я. — Ты, бля, вообще сейчас о чем?

— Сам знаешь. Целоваться тяжело было?

— А, не знаю. Не могу сказать. Грейс все сделала сама. На вкус как сигарета.

— Ну и как было? Потрясающе? — спрашивает Гарри.

— He-а, к тому же еще и невкусно, — отвечаю я. — Но я уговорю ее бросить. А то вдруг забеременеет — тогда бросать будет поздно.

— Ты прав, черт возьми, — соглашается Гарри.

Вот мы стоим, два взрослых ублюдка, и обсуждаем беременных телок.

— Генри, посмотри, сколько народу уже собралось?

Я снова выглядываю из двери. За двадцать минут до мессы заведение начинает заполняться народом. Фрэнсис Младший присоединяется к остальным — теперь все Тухи в сборе, кроме Стивена. Сзади у входа стоит Бобби Джеймс в смокинге и помогает рассаживаться старушкам. Он надувает пузырь и машет мне рукой, а сам тем временем тащит за собой полудохлую старушенцию, которая еще вдобавок и лупит его сумочкой по руке за то, что он идет слишком быстро. Грейс пока не видно.