Лже-Нерон. Иеффай и его дочь - Лион Фейхтвангер

Он, Кнопс, – голова, и притом мытая в семи водах. Человек менее хитрый, знай он так много, как Кнопс, отправился бы в Антиохию и дал бы показания против Нерона-Теренция. За это губернатор Цейоний признал бы его свободным и назначил в награду солидную сумму. Человек менее хитрый сказал бы себе, что лучше быть скромным вольноотпущенником под властью Тита, чем государственным секретарем при Нероне. В глубине души Кнопс убежден, что безрассудно смелая авантюра, в которую пустился мастер горшечного цеха Теренций, дерзнувший объявить себя римским императором, не может хорошо кончиться. Но так как Кнопс – голова, он метит еще этажом выше. Тот же внутренний голос, который удерживал его около Теренция даже в те времена, когда дела обстояли очень плачевно, говорит ему, что его Нерон поднимется гораздо выше и что из него можно будет выжать еще гораздо больше. Поэтому Кнопс не выходит из игры и настолько увлечен ею, что порой даже начинает сомневаться, кто же все-таки его хозяин – Нерон или Теренций. Но в сокровенных глубинах своего сознания Кнопс всегда начеку, он все время принюхивается. У него отличный нюх. Он сразу учует приближение конца и сумеет заблаговременно унести ноги.

Он расхаживает по красивому залу, вынимает из шкафов то свиток, то книгу, у него хорошо на душе. Он думает о своем приятеле Горионе, ухмыляется добродушно и с сознанием превосходства. Этому-то он показал себя! Поговорку о трех «к» он опроверг основательно. Но он по-прежнему расположен к Гориону. За высокую мзду он переписал на его имя фабрику на Красной улице и предоставил ему еще и другие источники дохода. Малютке Иалте исполнилось четырнадцать лет, она в расцвете своей юности. Возможно, он на ней и в самом деле женится, как обещал Гориону. Он так высоко стоит теперь, что может себе это позволить. Во всяком случае, если он как-нибудь улучит свободный часок, он переспит с девчонкой. Старик Горион и за это должен быть ему благодарен.

Эти приятные размышления прервал приход капитана Требония. На Требонии было одеяние с пурпурной полосой и красные башмаки сенатора с черным ремнем и высокой подметкой. Он явно чувствовал себя еще неловко в новом облачении. Кнопс называл его про себя вороной в павлиньих перьях. Требоний чувствовал, что Кнопс в глубине души относится к нему с пренебрежением. Этот нахал с первой минуты одновременно и отталкивал и привлекал его. Он решил установить с Кнопсом приятельские отношения, так как тот, видимо, имел влияние на императора, но при этом быть постоянно начеку.

Сверкая великолепием одежд, Требоний широко расселся в кресле, Кнопс, худой и юркий, бегал взад и вперед. Третьего дня вечером они вместе здорово кутнули и наблудили в кабачке «Большой журавль». Они прекрасно спелись там. В ожидании прихода остальных Кнопс расписывал, как они с Требонием, взяв Антиохию, перевернут вверх дном аристократическое предместье Дафне. Требоний с удовольствием представлял себе, какие забавные штуки они будут откалывать, измываясь над Цейонием и его пленными приверженцами; Кнопс умелым штрихом довершал картины, нарисованные разнузданным воображением капитана.

– Вы действительно голова, мой Кнопс, – признавал Требоний и раскатисто смеялся своим громким жирным смехом. Однако он коротко произносил звук «о», и это отравило Кнопсу все удовольствие от комплимента.

В эту минуту вошли царь Филипп и Варрон, и раздражение Кнопса быстро исчезло, – он почувствовал себя заодно с Требонием и против вошедших. За несколько дней эти четыре человека, составлявшие ближайшее окружение Нерона, успели разделиться на две партии. С одной стороны, знатные господа – сенатор Варрон и царь Филипп: они были представителями той либеральной, космополитически настроенной аристократии, которая всегда была сторонницей Нерона. Требоний же и Кнопс мнили себя представителями народа, тех миллионов, которые и прежде и теперь рукоплескали императору за то, что, при всем своем блеске и императорском величии, он не гнушался ими; за то, что он столь великолепен и бесстыден в своем комедиантстве и своей преступности, что он столь широк и трогателен, что он не брезгал спускаться к толпе и показывать ей свое искусство; за то, что он столь беспощадно посылал на казнь тысячи людей, но предпочитал казнить родовитых и знатных, а не простой народ; за то, наконец, что он был последний из дома великого Юлия Цезаря.

Царь Филипп и Варрон были одеты просто и скромно, их платье отвечало благородству Библиотечного зала. Сам Кнопс также одет был не броско. Ему было досадно, что Требоний вырядился, как настоящий выскочка, но, несмотря на легкую неприязнь, он именно поэтому чувствовал себя в союзе с ним.

Вошел Теренций. Несколько развинченной походкой скучающего Нерона он подошел к ожидавшим, на ходу без церемоний обнял каждого, открыл заседание, предложил приступить, без долгих проволочек, к делу. Он быстро и великолепно научился всюду быть первым, с корректной пресыщенностью человека, с юности привыкшего всюду первенствовать. Но Варрон и Кнопс очень хорошо знали, что их Нерон жаждет поклонения, как иссохшее поле дождя. Варрона позабавило, как Нерон пригласил его доложить о положении дел, – дружески вежливо, но с легкой ноткой властности в голосе. Однако нельзя было не признать – Теренций нашел правильный тон.

Варрон начал свой доклад. Пока все идет хорошо. Кассы полны. Большие доходы приносят императорские владения, месопотамские царьки не скупятся. Торговля, правда, страдает: римские таможенные чиновники строят всякие каверзы. Кое-кто из крупных купцов подумывает уже вернуть транспорты со своими товарами.

Нерон слушал вежливо, но почти безучастно: именно так, по его сведениям, выслушивал доклады своих министров Нерон. Подперев голову рукой, он сказал небрежно:

– Благодарю вас, мой Варрон. Какой же генеральной линии вы рекомендуете нам держаться в нашей политике на ближайшие недели?

Варрон ответил:

– До тех пор пока Великий царь Артабан не окажет нам помощи людьми и деньгами, мне кажется, что правильно будет избегать всяких провокаций, как во внешней, так и во внутренней политике. Пока мы не подадим повода, Цейоний не осмелится пойти против нас. Поэтому я настоятельно рекомендовал бы, чтобы наша армия ограничилась удержанием уже завоеванных городов и не предпринимала, в опьянении достигнутыми успехами, новых походов. Что касается нашей внутренней политики, то я рекомендую не сеять более