Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Яков Ильич Корман

потоки / Забот о человеке» = «Он пожелал мне доброй ночи на прощанье, / Согнал назойливую муху мне с плеча».

Теперь проведем параллели между «Палачом» и «Разбойничьей» (1975).

В обоих случаях описывается последний день лирического героя перед казнью: «Ну, а день последний-то — / К ночи злей муторней. / Не поспеть к обедне-то, / Даже и к заутренней» (АР-13-106) = «Не ночь пред казнью, а души отдохновенье! / А я уже дождаться утра не могу».

Кстати, работа над «Палачом» была начата в том же году, в котором написана «Разбойничья», — в 1975-м. Именно этим временем датируются первые наброски к «Палачу»: «.Люди с делом пришли и с собой принесли / Всё для казни, для пытки, для порки» /5; 474/. Сравним в «Разбойничьей»: «Лобным местом ты красна / Да веревкой склизкою!..» /5; 64/ (а лобное место будет упомянуто и в стихотворении «Упрямо я стремлюсь ко дну…», 1977: «Мы умудрились много знать, / Повсюду мест наделать лобных»). Поэтому закономерно, что данные произведения объединяют общие мотивы — с той лишь разницей, что в песне о главном герое говорится в третьем лице, а в стихотворении он сам ведет речь.

И в «Разбойничьей», и в «Палаче» герою предстоит казнь через повешенье: «Сколь веревочка ни вейся — / А совьешься ты в петлю!» /5; 65/ = «Я кричу: “Я совсем не желаю петлю!”. / “Это, батенька, плохо, пора привыкать!”» /5; 474/. Причем в черновиках «Разбойничьей» тоже упоминается палач, и не один: «Палачи не мешкают <.. > Больно рано вешают» (АР-13-106).

733 РГУАШ. Ф. 3000. On. 1. Ед. хх. 37. 1об.

Другой общий мотив: «Лучше ляг да обогрейся — / Я, мол, казни не просплю» = «Он сказал мне: “Приляг, / Успокойся, не плачь”. / Он сказал: “Я — не враг, / Я — твой верный палач”».

И сам герой ведет себе одинаково: «Ты не вой, не плачь, а смейся — / Слез-то нынче не простят» /5; 65/ = «Я в отчаянье выл, грыз запястья в тщете» /5; 474/.

Необходимо также сопоставить с «Палачом» «Балладу о гипсе» (1972), поскольку и там, и там герой иронически говорит о своем везении — что ему раздробил скелет самосвал и что он провел предсмертную ночь с палачом: «Повезло, наконец, повезло! / Видит бог, что дошел я до точки» = «Но мне хотя бы перед смертью повезло — / Такую ночь провел, не каждому досталось!»; «Самосвал в тридцать тысяч кило / Мне скелет раздробил на кусочки» = «Когда я об стену разбил лицо и члены…» (как видим, функцию стены в балладе выполняет самосвал).

Рассказывая о заботе со стороны врачей и палача, герой сравнивает себя с ребенком: «Зато я, как ребенок, весь спеленутый до пят» = «Я был настолько этим жестом ошарашен, / Что сразу смолк и шмыгнул носом, как дитя» (АР-16-188).

Сарказм достигает предела, что связано с мотивом авторского самобичевания: «Ах, это наслажденье — гипс на теле!» = «Ах, да неужто ли подобное возможно! <…> Не ночь пред казнью, а души отдохновенье!»: «Как жаль, что не роняли вам на череп утюгов!» = «Как жаль, недолго мне хранить воспоминанье / И образ доброго чудного палача»; «Жаль, был коротким миг, когда наехал грузовик» = «Когда он станет жечь меня и гнуть в дугу. / Я крикну весело: “Остановись, мгновенье.”».

Если в «Балладе о гипсе» герой признаётся: «Но счастлив я и плачу от восторга — вот в чем соль», — то и в «Палаче» он ведет себя соответственно: «От умиленья я всплакнул и лег ничком» (вспомним еще раз песню «Ошибка вышла»: «От благодарности к нему / Я тихо зарыдал»™). Этот же прием автосарказма, хотя и в несколько иных контекстах, возникает в черновиках «Милицейского протокола» (1971) и песни «Про второе “я”» (1969): «Рыдал не с горя — от умиленья» /3; 343/, «Тогда я начинаю петь фальцетом / И плачу, гладя кошек и собак» /2; 469/.

Идентичность ситуации в «Балладе о гипсе» и «Палаче» видна также из следующих цитат: «Всё отдельно — спасибо врачам. <.. > Вокруг меня — внимание и ласка!» /3; 185 — 186/ = «“Рубить и резать — это грубые глаголы, / Намного ласковей и легче — отделить”» (СЗТ-2-468), «Всё так нестрашно — и палач как добрый врач» /5; М3/ («отдельно» = «отделить»; «врачам» = «врач»; «ласка» = «ласковей»).

Однако сквозь иронию и сарказм прорывается трагизм положения, в котором оказался лирический герой: «Все чувства заменили — боль сплошная, как туман. / Недобежав. я потерпел фиаско» /3; 186/ = «Хоть боль единая меня в тот миг томила, / Что завтра — пытка, завтра — казнь, и кончен бег…» /5 475/. Однако, несмотря на это, герой проникся подобным положением дел: «Но счастлив я и плачу от восторга — вот в чем соль» /3; 186/ = «Но он залез в меня, сей странный человек, — / И не навязчиво, и как-то даже мило» /5; 475/.

Более того, в «Балладе о гипсе», в песне «Ошибка вышла», в «Палаче» и в «Райских яблоках» встречаются одинаковые конструкции, объединенные мотивом авторского самобичевания: «Ах! Что за наслажденье — гипс на деле! <…> Всё отдельно — спасибо врачам» /3; 185/, «Ах, как я их благодарю, / Взяв лучший из жгутов…» /5; 378/, «Ах, да неужто ли подобное возможно! / От умиленья я всплакнул и лег ничком» /5; МО/, «Ай да рай для меня — словно я у развесистой клюквы» (АР-17-202).

В «Балладе о гипсе» героя заключили в гипс, в «Истории болезни» его прооперировали, в «Райских яблоках» поместили в лагерную зону, а в «Палаче» подготовили к смертной казни, и во всех этих случаях он испытывает благодарность и любовь к врачам, к палачу и лагерному «раю».

734 РРАЛЛ. Ф. ЗООО.Оп. 1. Ее. хр. 33. Л. 10.

Следующее произведение на лагерную тему, которое содержит множество параллелей с «Палачом», — это только что упомянутые «Райские яблоки» (1977).

В «Палаче» герой, находясь в тюрьме, «об стену разбил лицо и члены», после чего появился палач, а в «Райских яблоках» героя сначала убивают, после чего он также разбивает лицо: «В грязь ударю лицом. — и попадает в «райский» лагерь.

И палач, и «ангелы» (лагерные надзиратели) вызывают у героя отвращение: «Противен мне безвкусный, пошлый ваш наряд» (АР-16-188) = «…ангел окает с вышки — отвратно» (АР-17-200). При этом наряд палача напоминает обстановку в лагерной зоне: «И