Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Яков Ильич Корман

Далее выясняется, что палач — это не кто иной, как «апостол Петр», который владеет ключами от лагерной зоны: «Мы гоняли чаи — / Вдруг палач зарыдал» /5; М2/, «Я почти раздавил свой неострый кадык, / Когда в келью вошел этот милый старик» /5; 474/ = «Я узнал старика по слезам на щеках его дряблых: / Это Петр Святой — он апостол, а я — остолоп» /5; 506/. Об этом же «старике» и его «щеках» говорилось в черновиках «Пятен на Солнце» (1973) применительно к «уродам», которым «власть и слава не претили»: «Вот и другой пустился в пляс, / Узнав старушечие щеки» (АР-14-130)[2376] [2377] [2378] [2379]. Как отмечает М. Надель-Червиньска: «Ключи от рая находятся в руках самого главного старика, т. е. хозяина — хозяина советского рая и лагерей. Таковым, как известно, был сам Сталин, только он все держал в руках, тоже дряблых. Его же называли хозяином, а также, за глаза, стариком. В этом контексте непогрешимый апостол сродни пресловутому эпитету-идеологеме “отец народов”»7-36.

Саркастическое сравнение советских чиновников с апостолами присутствует и в одной из картин, понравившихся Высоцкому: «Однажды мы с Володей и Мариной поехали к Олегу Целкову, — вспоминает Вадим Туманов. — Я снова увидел его яркие, словно подсвеченные изнутри полотна. Особенно потрясла меня стоявшая на полу огромная по размерам “Тайная вечеря”: двенадцать апостолов с оскаленными зубами, и с ними их Христос, у которого на венчике рюмка водки. Это не было богохульством. Я увидел на его картине заседание Политбюро ЦК КПСС или Совета министров, любое другое собрание бандитов, которые правят нами, на которых мы должны были молиться. Когда мы вышли, Володя с горечью сказал о Целкове: “Таких людей выталкивают из России!”. Целков скоро уехал во Францию»737.

И в «Райских яблоках», и в «Палаче» действия власти характеризуются при помощи редкого глагола: «Съезжу на дармовых, если в спину сподобят ножом» (С5Т-4-100) = «До беседы сподобился / Чудный старик, / Чтобы я приспос<обился / И> пооб-вык»738; а также представлен мотив старости советских чиновников. Вспомним более ранние тексты: «Престарелый кровосос / Встал у изголовия» (АР-13-38), «Кот ведь вправду очень стар» /2; 38/, «И грозит он старику двухтыщелетнему» /2; 33/ (то есть тому же «седовласому старику», коим является «апостол Петр»), «Хоть он возрастом и древний, / Хоть годов ему — тыщ шесть…»/2; 72/.

При этом характеристика «седовласый старик» напоминает песню «Сколько чудес за туманами кроется…»: «Сторож седой охраняет — туман». Здесь он охраняет чудеса, а «апостол Петр» и подчиненные ему сторожа («ангелы») охраняют райские яблоки, то есть те же чудеса: «Жаль, сады сторожат и стреляют без промаха в лоб».

И в «Палаче», и в «Райских яблоках» саркастически говорится о чистоте и аккуратности власти: «А грязи нет — у нас ковровые дорожки» /5; 140/ = «…ангел выстрелил в лоб аккуратно»[2380] [2381] /5; 507/. Такая же картина — в «Сказочной истории»: «Аккуратно на банкетах: / Там салфетки в туалетах» (СЗТ-З-178); в «Гербарии»: «Под всеми экспонатами — / Эмалевые планочки. / Всё строго по-научному — / Указан класс и вид»; и в стихотворении «Я не успел»: «Пришла пора всезнающих невежд, / Всё выстроено в стройные шеренги» (позднее «всезнающие невежды» будут упомянуты в стихотворении 1979 года: «Мы умникам секреты доверяем, / А мы, даст бог, походим в дураках» /5; 240/; да и палач назван «мудрейшим из всех палачей»; АР-16-192).

А лирический герой проникается подобным положением дел: «Ах, да неужто ли подобное возможно! / От умиленья я всплакнул и лег ничком» = «Лепоты полон рот, и ругательства трудно сказать». Правда, во втором случае он, как и все остальные зэки, оказался пропитан этой лепотой насильно («.. все уснули в чаду благовонном») и никакой любви к ней не испытывает.

В обоих произведениях высмеивается единение с властью: «Друг другу льем — беседа льется — благодать!» /5; 474/ = «И как ринулись все в распрекрасную ту благодать!)^0. С таким же сарказмом описывается сама власть: «И исчез к палачу / Неоправданный страх, / Оказаться хочу / В его нежных руках» (СЗТ-2-468) = «Херувимы кружат, ангел выстрелил в лоб аккуратно» /5; 510/. А мотив нежности представителей власти (знакомый нам, в частности, по «Маршу футбольной команды “Медведей”»: «А впрочем, мы — ребята нежные») присутствует и в «Дне без единой смерти», где «тот свет» также контролируется властью: «И лился с неба нежный свет, / И хоры ангельские пели, — / И люди быстро обнаглели: / Твори, что хочешь, — смерти нет!»

В «Палаче» лирического героя казнят на этом свете, а в «Райских яблоках» его убивают и на этом, и на том. Причем в обоих случаях героя после его убийства хотят похоронить тайно: «А палач говорит: “Похороним тайком”» /5; 474/ = «Молчать негоже, братахороня <.. > Хотите тайно! — Ишь, чего удумали!» /5; 508/.

Различие же связано с отношением лирического героя к предстоящим пыткам. В черновиках «Райских яблок» он намерен сопротивляться: «Я не дам себя жечь или мучить» (АР-3-157), а в «Палаче» он воспринимает их с радостью: «Когда он станет жечь меня и гнуть в дугу, / Я крикну весело: “Остановись, мгновенье!”».

Следующая лагерная песня, которую необходимо сопоставить с «Палачом», — это «Побег на рывок» (1977): «Был побег на рывок, / Спурт отчаянный был» (АР-413) = «Я в отчаянье выл, грыз запястья в тщете» /5; 474/; «Прохрипел: “Как зовут-то / И какая статья?”» = «Когда я об стену разбил лицо и члены / И всё, что только было можно, прохрипел…» (АР-16-190); «Положен строй в порядке образцовом» = «“А грязи нет — у нас ковровые дорожки”»; «Псы покропили землю языками / И разбрелись, слизав его мозги» = «Чтоб не стать мне собачьей добычей гнилой, / Непригодное тело подцепят крюком» /5; 474/; «Там у стрелков мы дергались в прицеле» = «Я щекотки боюсь / И ногами сучу»; «Я нахально леплю, / Сам себя сатаня: / “Я не очень люблю, / Когда душат меня”» (АР-16-192) = «Приподнялся и я, / Белый свет стервеня, / И гляжу — кумовья / Поджидают меня» (обратим внимание на одинаковый стихотворный размер, подчеркивающий единство темы).

В ранней редакции «Палача» (1975) есть такие строки: «“Шприц — это мерзость, — посочувствовал палач. — / А может, сразу в переносицу кастетом?” —