Санкт-Петербург (СИ) - Леккор Михаил

Так же, кстати, и по конопле. Крестьяне ведь с древности выращивали. Раз Петру Алексеевичу надо (то есть государству), просто дал сигнал — сеять больше. И самому уделить внимание, конопля ведь берет много питательных веществ из почвы, надо компенсировать навозом, золой, даже компостом, то есть в данном случае, сохранной в земле травой.

Все пока, — с сожалением подумал Дмитрий, — сейчас по времени уже Петр I начнет активную внешнюю политику. Или, наоборот, Карл XII, наконец, опамятовался, повернул на восток, а Петр стал защищаться. То есть, хрен его знает, этих монархов, а вот ему попаданцу, жителю XXI века, надо на войну. Одно хорошо, может в битву при Лесной попадет. И уж точно в Полтавское сражение. Если не убьют, конечно, но тут уж как придется. Ведь даже солеварню не увидел, хотя там стали меньше брать соли, явный признак какой-то проблемы.

Да, про свое вотчинное хозяйство опять придется забыть. Черт возьми, сколько денег прилетает мимо, охренеть, если не больше!Хотя, конечно, в будущем потомки не вспомнят, зато все петровские реформы и победы несколько раз припомнят, государственники хреновы!

Из-за этих мыслей домой приехал не только усталый, но и в негативном настрое, хоть водки опять пей бутылями! Впрочем, уже на крыльце его встретила жена Даша, не смущаясь слуг, обняла его, поинтересовалась:

— Как съездил, как результаты, милый?

Даша обычно не интересовалась мужскими действиями, считая, что каждый должен заниматься своим. Поэтому, Дмитрий учел такую вежливость жены, чмокнул ее в щеку в ответным чувством

— Пойдем к столу, как раз к ужину успел, — потянула она домой, — заодно вести свежие расскажу.

— И что же такое? — соизволил удивиться Дмитрий, умываясь над маленьким тазиком, принесенной служанкой, — али опять война будет скоро?

— Про то нам не говорено, — произнесла Даша нараспев, — только герр Питер приходил со своей метрессой Мартой Скавронской. Ой, чувствуя я, окрутит она его. Вас, мужиков, так легко затащить в амурные альковы. И все, вы из холостяков обращаетесь в семейных мужей.

— Конечно, — подколол он жену, — ты хороший пример, эдакая паучиха, утащившая маленького наивного паучка.

— Да-а, — глаза Даши затуманились романтичной пленки, — если говорить прямо, я бы ее раз утащила с собой. Сначала в церковь, а потом в постель. А что, милый, тебе со мной плохо?

Дмитрий прекратил ужинать, взял жену за руку, поцеловал ее, убежденно сказал:

— Конечно нет, дорогая. И вообще, семейный мужчина — спасенный мужчина.

Даша этим удовлетворилась, притянула чашу с супом, мило улыбнулась:

— Я тебе не это хотела сказать, государь тебя похвалил за рудники и, особенно за золото. Дескать, хоть жила и небольшая, но дорогая, все бы так приносили. Вручил мне золотой перстень, вот!

Она гордо показала левую руку с золотым перстнем.

«А ведь я даже не похвалил ее за новую безделушку, — обругал себя Дмитрий, — совсем плохой стал. Так ведь и разрываются семьи».

Он легко перехватил прелестную руку жены. Даша поначалу обиделась, надула губы, в конце сказала: «Фу», что бы говорило, «как я вами недовольна, сударь! Немедленно отпустите мою руку!»

Но Дима так трепетно, так влюблено поцеловал этот объект, что он только томно вздохнула. А муж после этого, как ни в чем не бывало сказал:

— Вот бы не сказал, что у царя Петра так много золота, что он готов переправлял его в женские драгоценности.

— А вот и нет! — обиделась Даша за царя, — он приказал вычеканить лишь два таких замечательных перстня — только своей Марте и мне! Знаешь, почему?

— Ты тоже стала его метресса? — предположил, улыбаясь, Дмитрий.

На этот раз обиделась серьезно. Попаданец подумал, что его лишь остановила его улыбка, но он ошибся. Она громко и отчетливо, как говорят только с дурачками, сказала:

— Царь Петр дал только потому, что я твоя жена, понял, болтун? А не потому, что я посиживала с ним по амурным альковам, дурак!

А-гхм, как-то она так ругаться стала. Или он так сильно обидел? Пришлось менять тему разговора и поминутно ее хвалить. Дмитрии ведь по-настоящему испугался, что Дашенька возьмет и уйдет. То есть разойтись им не даст церковь. За несколько веков она только считанное количество раз разрешала и то только монархам. Самый известный и самый близкий пример — развод Петра I и Евдокии Лопухиной. А уж князю и княгине Хилковым никто не даст разойтись. Тот же Петр просто запретит.

А вот уйти Даша может. У ней характер стальной или хотя бы гранитный. Она немудрено пройдет сына Александра и окажется у отца. А еще хитрее, она будет в Москве. Даша такая, она и отца Александра Никитича уговорит, и сына Александра Дмитриевича.

Такое развитие событий Дмитрий ни за что не хотел. И он предложил, обольстительно улыбаясь:

— Дашенька, а не пойти ли нам на ассамблею? Царь Петр, наверное, там. И отпразднуем, и ты, если хочешь, покажешь свой наряд, в котором ты хочешь быть на верфи. А я с царем поговорю, зачем он в наш дом ходил, не для же вручения золотого перстня?

Даша поморщилась при слове Дмитрия верфь, но представив, какой она будет в этом костюме, она задумалась. Она ведь на работу не хотела, соромно ей было и страшновато. А вот наряд ей даже очень нравится. И она решительно сказала:

— А, пожалуй, пойдем. А то я все дома и дома, так уж и мхом зарасту.

Муж и жена, наконец, разрешили конфликт к обоюдному согласию (и Дашиному тоже). Казалось бы, можно было спокойно идти, но они забыли третью сторону разговора — сына Александра. Он тоже хотел идти на празднество с непонятным, но звонким названием ассамблея.

И когда мама Даша строго запретила, то он оглушительно заревел. Ничто его не остановило — ни няня, ни обещание скоро прийти, ни даже, в конце концов, обещание мамы остаться дома, она уже и не собиралась идти на ассамблею.

Ха, а ведь сынишка у нее будет более стойким, чем ее жена. Вот Даша, смотри, кого вырастила, — с определенным злорадством подумал Дмитрий и предложил Даше взять сына. И оказалось вдруг, что она сама хотела брать Александра на ассамблею, но не знала, как ответит муж. Ха, а он почему-то не думал, что у него такой авторитет!

В общем, они втроем оказалось на придворной ассамблее. Там был какой-то праздник, о котором быстро забыли. Во всяком случае, когда они явились (а они явно опоздали), то никто не вспоминал о нем, все весело болтали.

— О, а вот и Димитрий! — почти сразу же увидел его царь Петр Алексеевич. Он быстро прошел, небрежно разбрасывая придворных, — я его, понимаешь, ищу дома, не знаю как, а он по ассамблеям шатается. А женка у тебя где, князь?

Петр посмотрел на попаданца с таким лютым любопытством, что Дмитрий решил ответить. А то еще врежет нечаянно, потом составляй — не составляй списки невиноубиенных, как делал его предшествующий коллега (Иван IV Грозный), а мертвых уже не вернешь.

— Так вот же она, государь! — показал он в спину какого-то незнакомца, очень не похожего не только на княгиню Дарью Хилкова, но и на женщин вообще, ведь одета она была совсем не по моде XVIII века — приталенная тужурка, узкая юбка, такая короткая, что аж (ужас!) была лишь до щиколоток. Не зря царь не признал в ней женщину.

Но это была все же Дарья. Кое-как успокоив сынишку Александра, который на ассамблею-то рвался, но на самом празднестве так перепугался, что громко разревелся. Пришлось ей заниматься самым обычным занятием мамы — утихомириванием отпрыска.

Петра она, конечно, узнала, но стараясь потишить громкость сына, не могла повернуться. Ибо ор стоял такой, как будто кого-то либо резали, либо, как минимум, угрожали. И только потом она показала свое красивое личико.

— Ха, действительно княгиня! — поразился царь, — немецкая ли мода? Что-то не в мочь мне признать?

Дарья сама не знала и посмотрела на мужа. А уж тот постарался. Студентом он как-то раз участвовал в студенческой самодеятельности и там ему, с точки зрения юмора, конечно, пришлось рассказывать про западную моду. Здесь врать приходилось не меньше, да еще стараться не смеятся.