Право быть - Вероника Иванова

- Я ведь много раз видел ее при дворе, издалека, правда, но мне и не хотелось подходить. Да, она красивая, очень красивая, но меня к ней, веришь, ни разу не тянуло, а вчера, когда она вдруг оказалась рядом… когда прижалась ко мне, словно прося о помощи… Я не знаю, что произошло. Не понимаю. И от этого мне больно, больно внутри, вот здесь, понимаешь? - Рыжий стукнул себя кулаком в грудь.

Понимаю. А еще догадываюсь, что, даже если предложить тебе быстрое и надежное избавление от такой боли, ты не согласишься. Ни за какие сокровища мира. И я не соглашусь.

- Нужно время, Борги. Немного времени. Или много.

- И что потом?

- Потом ты все поймешь точно.

- Уверен? Сам-то пробовал?

Не один раз. И, что забавно, с каждой новой попыткой словно самостоятельно набираясь опыта, промежуток, необходимый для принятия решения, сокращался все больше и больше, пока не стало достаточно одного-единственного взгляда.

Взгляда в пепельно-серые глаза. -Да.

- И как сейчас? Понимаешь, любишь или нет?

- Понимаю.

Утренний ветерок стих окончательно, и в наступившем безмолвии хрипловатое приветствие гройга прозвучало со двора, как гром:

- Доброго дня, прекрасная госпожа! Что вам угодно в моих скромных владениях?

- Мне угодно видеть моего супруга.

Смысл сказанного дошел до меня лишь спустя вечность, потому что звуки голоса, раздавшегося снизу, жили в трех временах одновременно.

В прошлом.

В настоящем.

В будущем.

«Мне угодно…» пронзило начало летнего дня, пронеслось сквозь и без того теплый воздух, еще сильнее раскаляя все, что успевало задеть своими стремительными крыльями.

«Видеть…» было напитано леностью рассеивающейся ночи, покорно сдающей бразды правления юному утру.

«Моего супруга…» ускользало, как дымка поднимающегося над водой тумана, который, кажется, еще чуть-чуть, и можно будет сжать в ладонях, но момент обретения никак не желает наступать, все дальше и дальше убегая к горизонту будущего, возможному и недоступному.

- Супруга? О ком вы говорите, прекрасная госпожа?

- Это ко мне!

Самому показалось, что крикнул, до ушей долетело что-то сдавленное, больше похожее на стон, но меня услышали, потому что вскоре на лестнице раздались шаги, легкие, неторопливые, нерешительные и все же не замедляющиеся.

Нужно было подбежать к двери, распахнуть ее, поклонить-

ся нежданной гостье, приветствовать… Словом, следовало выполнить множество действий, которые могли бы успешно скрыть замешательство и удивление. Обязательно нужно было. Но я никак не мог заставить себя сделать шаг из прошлого в настоящее. Тот шаг, на который решилась она.

Россыпь жемчужин в бездонной черноте волос, словно звезды на небе, но не те, что ярко мерцают в полуночи, а те, что мягко греют своим светом сердце, замершее в ожидании рассвета. Пепельно-голубой шелк платья окутывает стройную фигуру, как дым, и кажется, что стоит подуть, и его невесомые клочья улетят прочь, обнажая…

- Ты никогда не говорил, что женат,- оторопело укорил меня Борг, глядя на женщину, королевой переступившую порог комнаты.

Королевой, у которой мог быть и был всего лишь один подданный. Я.

Не говорил? Да я и сам не знал. Вернее, знал, но не верил. И сейчас не верю. Не могу.

- Договорим как-нибудь потом, хорошо?

Вопрос растворился в воздухе, так и не дождавшись ответа с моей стороны. Рыжий вспомнил навыки полевого агента и с крылся с глаз так стремительно, что я не заметил его исчезновения, но сразу почувствовал: мы остались наедине. Мы? Нет, псе еще не вместе, а по отдельности. Я и Шеррит. Шеррит и я.

- Почему ты…

Пришла? Дурацкий вопрос! Просто решила прийти, и никто не смог бы помешать ей. Никто бы не посмел помешать.

- Почему ты назвала меня…

Слово упорно не хочет слезать с языка, цепляется сотней крохотных крючков, и выдрать его из меня можно только с кровью, но женщина, пришедшая вместе с утром, почему-то не хочет кровопролития и спешит ответить:

- Потому что для тебя у меня нет другого слова.

Не любимый, не ненавистный, не презираемый, не драгоценный… Просто супруг. Бесстрастное, равнодушное, обязывающее и принуждающее. Но кого? Ее или меня? А может быть, нас обоих? Цепь, сковывающая навеки? Я больше не хочу оков! Ни для кого на свете. Я только-только получил возможность быть свободным, а на меня снова надевают ошейник?

Пусть. Согласен на все что угодно, если с глади глядящих на меня серых озер сойдет лед усталой обреченности. Но он только крепнет, тяжелея с каждой минутой…

- Тебе велели прийти?

- Разве это важно? Я не могла поступить иначе.

«Я не могла не попробовать тебя убить» - вот о чем она говорит, и я согласно киваю, прежде чем осознаю суть, прячущуюся за словами, а потом, уже зная и понимая, киваю еще раз, намного увереннее. Хотелось бы ободряюще кивнуть, сказать, что никто не мешает совершить еще одну попытку, которая непременно окажется удачной, ведь жертва будет вполне счастлива сознавать, что своей смертью освобождает убийцу от рабства… Хотелось бы. Но еще больше хочется смотреть в серые озера, спокойные, принявшие свою судьбу, смотреть и продолжать хотя бы надеяться, если верить по-прежнему невозможно.

- Я не хочу лишать тебя свободы.

- Это не в твоей власти. И не в моей.

Она права. Нити Гобелена переплелись причудливым узором, ставшим приговором на двоих. Но я привык терпеть боль, а почему должна страдать Шеррит? Почему в уголках ее глаз сверкнули… Слезы? Нет, ты не должна плакать, драгоценная! Ни сейчас, никогда!

Как говорил Борг?

Обнять, прижать к себе и не отпускать ни на миг? Я знаю границы моего мира. Я могу защитить их.

Я никому не позволю причинять боль моему миру!

Пустота рванулась наружу через двери, открытые яростью, наполнила пространство вокруг меня своими алчными языками, но не остановилась, как бывало прежде, послушная и покорная моей воле, а продолжила свой путь. Путь разрушения.

Вот невидимое лезвие чиркнуло по ножке стола, и тот начал заваливаться на сторону. Вот жалобно заскрипела, повиснув на одной петле, ставня. Вот в досках пола пролегли борозды, оставленные когтями зверя, никогда не виденного глазами живых.

Я смогу защитить мой мир!

Сотни вихрей, втягивающих в себя древесную труху, обрывки ниток и пыль штукатуренных стен, заплясали по ком-

нате, сталкиваясь друг с другом, чтобы в конце концов слиться воедино, окружая меня и Шеррит. Шеррит…

Она не сводила с моего лица взгляда, в котором отчетливо читался страх. Ужас, нарастающий с каждой минутой. И все же дочь Дома Пронзающих не двигалась с места. А потом, словно достигнув последнего предела прочности, в какое-то незаметное ни миру, ни богам мгновение серые озера перестали бояться, превратившись… В зеркала, отразившие мой нзгляд.