Не от мира сего - Иеромонах Дамаскин (Христенсен)

Архиеп. Иоанн хотел научить их ответственности за то, что они печатают. Иначе они прислушивались бы не к собственной совести, а к чьему‑нибудь мнению. Случись им ошибиться, ответят пред Господом сами, не появиться искушения свалить всё на других. В наше время, учил Владыка, чтобы сохранить христианство, все работающие на ниве Православия должны самостоятельно трудиться во имя Христа. Достойны похвалы те, кто не дожидается указаний, а действует смело.

- Кроме всего прочего, — подвел итог Владыка, — всё вами написанное сообразуется с мнением архиепископа Аверкия. И я, знаете ли, с ним согласен.

Так развеялись сомнения братии. Евгений лишь улыбнулся «счастливому концу», иного дух американца–первопроходца и не допускал. С того дня они с Глебом взяли на себя полную ответственность за печатное слово. Одобрение Владыки они более не спрашивали, хотя часто обращались к нему с тем или другим вопросом, и он им с любовью отвечал. Когда дело касалось богословия, он отсылал их написать архиеп. Аверкию, с кем находился в полном единении душ.

Много дал он им уроков самостоятельности. Так, например, всякий раз, когда он брал номер журнала, то платил за него.

- Владыка, Вы же глава нашей епархии! Берите бесплатно столько журналов, сколько нужно, — предлагали братия.

- Нет, нет, — улыбался архиеп. Иоанн, доставая из маленького кошелька монеты. — Это — ваша работа, и я ее поддерживаю.

Подвиг

Отдай кровь, получи дух.

Св. Петр Дамаскин.

КОГДА журнал только вышел в свет, Евгений опасался, что затраты не окупятся. Велик ли в наши дни спрос на такую литературу? Братия обратились в Джорданвилльский монастырь с просьбой прислать адреса всех, кого заинтересует православный журнал на английском. Нелегкая работа выпала старым русским батюшкам, но они постарались как могли: собрали 37 адресов. Обсуждая планы, Евгений спросил Глеба:

- А кто будет нашими постоянными читателями? На что Глеб ответил:

- Мы должны сами «взрастить» их.

Евгению понравилось. Что ж, вот и испытание силы и характера. И здесь начинать придется «с нуля» самим, лишь уповая на помощь Божью, а не за чей‑то счет, не чьими‑то трудами. Проторенным путем они не пойдут.

Отец Константин рассказал о выходе в свет их журнала в своем русскоязычном еженедельнике «Православная Русь», чем весьма помог. И продолжал сообщать о каждом новом выпуске вплоть до 20–го, непременно расхваливая злободневность тематики и изящное оформление нового издания.

На первом году удавалось продавать менее пятисот экземпляров каждого номера. В дальнейшем тираж возрос до трех тысяч, во многом благодаря тому, что журнал сам помогал расширить рынок англоязычной православной литературы.

Мать Глеба, однако, поначалу не верила в успех дела. Друзьям она говорила шутливо: «Мой сын сам переводит, сам печатает, сам набирает, сам переплетает журнал, сам разрезает страницы, а затем сам же его и читает!»

Некий русский священник, о. Н. М. предрекал братии, что они не смогут прокормиться миссионерской работой с американцами. Несколько времени спустя заглянул в лавку, желая удостовериться в своей правоте.

- Ну как дела? — усмехнувшись спросил он. — Небось нелегко свести концы с концами?

Глеб сознался, что в этом отношении не всё гладко. Священник злорадно потер руки.

- А что я вам говорил! По–моему и вышло! Я знал, что вы по миру пойдете! Затевать здесь такое дело немыслимо!

Когда священник ушел, Евгений постоял, посмотрел ему вслед, а затем ударил кулаком по столу:

- Скорее умру, но не отступлюсь!

В другой раз к братии заглянул сотрудник русской газеты, тоже священник, о. Алексей Павлович. Снисходительно посмотрел на работу братьев, видимо. Сравнивая их дедовские методы со своим хорошо оснащенным издательством. Вскоре в своей газете он напечатал статью о братии: «Воистину труд любви! Двое умных, образованных молодых людей, богословов, печатают журнал на станке XV века. В нашем XX веке люди поворачивают вспять ко временам Гуттенберга. Зачем?»

Прочитав, Глеб подумал: «Он представляет всё так, будто мы нарочно прибегаем к допотопным методам, будто нам по карману современная техника. Он, вероятно, полагает, что мы непременно берем деньги от епархии. Но в том‑то и дело — мы как раз этого и не хотим!»

Он подвел Евгения к иконному углу, велел перекреститься и прочитать статью. Просмотрев ее, Евгений решительно заявил: что бы там не писали про них, он хочет подвижничества. Только подвиг оправдает их работу, только подвиг наполнит жизнь содержанием.

Именно это чувство Глеб и хотел вызвать в друге. Он еще раз убедился, что брат готов и умеет страдать. На этом общем страдании во имя Бога и зиждилось их Братство. Евгений высказал великую истину: без подвига их труд тщетен. Было бы сущим лицемерием печатать на страницах журнала о добровольно взявших бремя страданий ради Царствия Божия и не приобщиться самим — хоть в малом! — этих страданий. Глеб и Евгений пришли к выводу, что без самопожертвования, без полного отречения от мира, их печатное слово не будет иметь духовной силы, не откликнется в душах читателей. «Но если слово это будет напитано нашим потом и слезами, тогда, пожалуй, оно не останется втуне», — говорил Глеб.

Неудивительно, что дьявол искушал братию отказаться от их подвига. Однажды, когда Евгений работал в лавке один (Глеб был в Монтерее), вошел человек и представился членом Общества православного образования. Общество, по его словам, высоко ценит просветительскую миссию журнала и хотело бы помочь братии пожертвованием в 10 тысяч долларов. Взамен Общество хотело бы разместить рекламу на задней обложке «Православного Слова».

В 1965 году десять тысяч долларов были большими деньгами. Братия смогли бы не только решить все текущие финансовые вопросы, но и купить кое–какое современное типографское оборудование. В конце недели, когда приехал Глеб, Евгений радостно поведал ему новость и спросил его мнение. «Что‑то здесь нечисто, — сказал тот, — как, говоришь, называется Общество?» Что могло быть безобиднее Общества православного образования? Но когда Глеб разобрался что к чему, выяснилось, что не так‑то всё и безобидно. Общество ставило своей целью проповедовать работы апостола Макракиса, греческого мыслителя начала нашего века, впавшего в нездоровый мистицизм и начавшего выступать с весьма странными, претендующими на истинность идеями. Поклонники вознесли его превыше всех святых Отцов прошлого, называя его работы «величайшими после Библии книгами». Вот их‑то и хотел рекламировать в «Православном Слове» недавний гость.

Братия поблагодарили Господа за то, что избавил их от искушения, написали вежливый отказ Обществу и продолжали по старинке, вручную набирать тексты[14].

Меж тем газетная статья о «допотопных» печатных методах братии получила весьма забавное продолжение. Как‑то к ним наведался русский, скупщик антиквариата. Прочитав, что братия работают на станке XV века, он возгорелся желанием посмотреть на такую музейную редкость. Велико же было его разочарование, когда взору его предстал дешевый простой станок, выпущенный в начале столетия.

ИТАК, ЕВГЕНИИ и Глеб продолжали свой подвиг, а двое других братий избрали иные пути. В конце концов они, как и Евгений с Глебом, стали иеромонахами: Владимир — Русской, а Антоний — Сербской Церкви, т. е. выполнили обет, данный на встрече Братства 12–го сентября 1964 года — посвятить всю жизнь служению Святой Православной Апостольской Церкви.

И всё же Евгению и Глебу грустно было видеть, как отходят от них былые друзья. Один покинул их внезапно, оставив лишь краткую записку. Узнав об этом, архиеп. Иоанн сказал лишь: «Значит, был нетвердым». А Евгений в летописи пришел к заключению, что «конечно же, Братство должно было пройти суровые испытания».

Второй брат–основатель охладевал мало–помалу. «Мне кажется, ему просто неинтересно наше Братство, — писал Евгений Глебу, — а посему нам с тобой надо работать еще усерднее».

Так и трудились они плечом к плечу до смерти Евгения. Более сотни людей прошло через Братство за эти годы, но лишь двое остались верны завету «держаться до последнего». Время показало, что лишь им посильно нести добровольное бремя.

Американская душа

Христианин любит ближнего своего потому, что видит в нем образ Божий, призванный к совершенству и вечной жизни в Боге; такая любовь не человеческая, но Божественная, прозревающая в людях не только земную смертность, но и небесное бессмертие.

Евгений Роуз.

ОДИН МОЛОДОИ православный, не раз бывавший в лавке, вспоминает: «Не скажу, чтобы я хорошо узнал душу Евгения. Он молчалив, погружен в себя, может, даже застенчив. Помню, никогда не заставал его в праздности. Всё время он бывал чем‑то занят, будь то дела книжной лавки, или участие в утренних и вечерних службах (Евгений ежедневно пел на клиросе в соборе неподалеку), или работа над «Православным Словом». Евгений не знал ни минуты отдыха».