Прежде, чем их повесят - Джо Аберкромби

Страх

До края мира путь долог, в этом не было никаких сомнений. Долгий, одинокий и тревожный путь. Вид трупов на равнине обеспокоил всех. Проезжавшие мимо всадники всё усугубили. Неудобства путешествия ничуть не уменьшались. Джезаль постоянно был голоден, обычно мёрз, часто промокал насквозь, и, скорее всего, от седла у него задница будет болеть до конца дней. Каждую ночь он вытягивался на жёсткой неровной земле, засыпа́л и видел во сне дом, только чтобы проснуться бледным утром ещё более уставшим и больным, чем ложился. Кожа облезала, вся покрылась ссадинами и саднила от непривычного слоя грязи. И он был вынужден признать, что вонял теперь почти так же отвратительно, как и остальные. Одно это уже могло бы свести цивилизованного человека с ума, а теперь, ко всему добавилось постоянное ощущение опасности.

С этой точки зрения местность была против Джезаля. В надежде оторваться от любых преследователей Байяз несколькими днями ранее приказал уехать в сторону от реки. Теперь древняя дорога вилась по глубоким шрамам равнины, по скалистым оврагам, через тенистые ущелья, вдоль журчащих ручьёв в глубоких долинах.

Джезаль уже почти с ностальгией вспоминал об унылой бескрайней равнине. По крайней мере, там не приходилось смотреть на каждый камень, куст и яму в земле и думать, не спряталась ли там толпа кровожадных врагов. Он сгрыз ногти почти до крови. Каждый звук заставлял его прикусывать язык и крутиться в седле, хватаясь за шпаги, выискивая убийцу, который оказывался птицей в кустах. Конечно, это был не страх, поскольку, как он говорил себе, Джезаль дан Луфар смеётся в лицо опасности. Засада, битва или изматывающая погоня по равнинам — всё это, как он себе представлял, Джезаль мог перенести легко. Но бесконечное ожидание, бессмысленное напряжение, безжалостное течение медленных минут было почти невыносимым.

Было бы легче, если бы можно было поделиться с кем-нибудь своими тревогами, но в отношениях со спутниками немногое менялось. Телега всё так же катилась по разбитой старой дороге, а Ки мрачно и молча сидел на своём месте. Байяз не произносил ничего, кроме редких лекций о характерных особенностях великого лидера, особенностях, которые, судя по всему, в нём самом отсутствовали. Длинноногий уезжал на разведку маршрута, появляясь лишь раз в день или в два, чтобы рассказать о том, как умело он этим занимается. Ферро хмуро смотрела на всё вокруг, словно всё было её личным врагом, и иногда казалось, что Джезаль более всего — и её руки всегда находились поблизости от оружия. Говорила она редко и то лишь с Девятипалым, рычала что-то о засадах, или о том, что нужно лучше прятать следы, или о том, что их, возможно преследуют.

Сам северянин был какой-то загадкой. Когда Джезаль впервые его увидел, когда тот стоял, раззявив рот, перед воротами Агрионта, он показался ему всего лишь животным. Но здесь, в диких землях, были другие правила. Здесь нельзя было просто отойти от человека, который тебе не нравился, а потом изо всех сил избегать его, принижать в компании и оскорблять его за спиной. Здесь надо было держаться тех спутников, что имелись, и в связке с северянином Джезаль постепенно стал понимать, что Девятипалый, в конце концов, просто человек. Да, с виду глупый, страшный и жутко уродливый. По части ума и культуры он был на ступеньку ниже самого отсталого крестьянина на полях Союза, но Джезаль вынужден был признать, что из всей группы северянин был тем, кого он ненавидел меньше всех. Он не был таким помпезным, как Байяз, или настороженным, как Ки, или хвастливым, как Длинноногий, или просто злобным, как Ферро. Джезаль не постыдился бы спросить мнение фермера о том, как выращивать зерно, или мнение кузнеца о том, как делать оружие, какими бы грязными, низкими или низкорожденными они не были. Так почему не проконсультироваться у закоренелого убийцы на тему насилия?

— Как я понимаю, ты водил людей в битву, — попробовал начать Джезаль.

Северянин потемнел, медленно посмотрев на него.

— И не раз.

— И сражался в поединках.

— Ага. — Он почесал неровные шрамы на покрытой щетиной щеке. — Я так выгляжу не потому, что руки тряслись, когда брился.

— Если б у тебя так тряслись руки, ты, наверное, отрастил бы бороду.

Девятипалый хмыкнул. Джезаль уже почти привык к его внешнему виду. Конечно, это всё ещё было жутковато, но теперь северянин больше походил на добродушную обезьяну, чем на безумного убийцу.

— Наверное, — сказал он.

Джезаль немного подумал. Ему не хотелось показаться слабым, но честность может завоевать доверие простеца. Если сработало с собаками, то почему бы не попробовать и с северянином?

— Сам я, — попробовал он, — ни разу не сражался в настоящей битве.

— Да ну?

— Правда. Мои друзья сейчас в Инглии, сражаются с Бетодом и с его дикарями. — Девятипалый покосился на него. — Я имею в виду… как сказать… сражаются с Бетодом. Я бы тоже был с ними, если бы Байяз не попросил меня отправиться в это… путешествие.

— Для них утрата, для нас приобретение.

Джезаль быстро посмотрел на него. Из более утонченного источника это звучало бы почти как сарказм.

— Эту войну, разумеется, развязал Бетод. Бесчестное и ничем не спровоцированное деяние.

— На этот счёт никаких возражений ты от меня не услышишь. У Бетода особый дар развязывать войны. Лучше этого ему удается только заканчивать их.

Джезаль рассмеялся.

— Не хочешь же ты сказать, что думаешь, будто он может победить Союз?

— Он побеждал и в худших условиях, но тебе виднее. Не у всех есть твой опыт.

Смех застрял в горле Джезаля. Он был почти уверен, что в словах северянина ему послышалась ирония, и это заставило его на миг задуматься. Может, Девятипалый смотрит сейчас на него из-под этой покрытой шрамами, медлительной, избитой маски и думает: "ну что за дурачок"? Неужели Байяз был прав? Что в конце концов от северянина можно чему-то научиться? Был лишь один способ это узнать.

— На что похожа битва? — спросил он.

— Битвы как люди. Не бывает двух совсем одинаковых.

— Что ты имеешь в виду?

— Представь, что просыпаешься ночью и слышишь грохот и крики, вылезаешь из шатра на снег, штаны падают, и ты видишь, что люди вокруг убивают друг друга. В лунном свете ничего не видать, и никак не понять, где враги, а где друзья, и нечем сражаться.

— Затруднительное положение, — сказал Джезаль.

— Точно. Или представь, что ползёшь в грязи, среди топающих сапог, пытаясь убраться прочь, но не знаешь куда, со стрелой в спине и порезом от меча на заднице, визжишь как свинья и ждёшь, что сейчас копьё проткнет тебя насквозь, копьё, которого ты никогда не увидишь.