Исповедь - Юра Мариненков

держа икону, в него будет целиться такой же христианин. На некоторое время даже хотелось сказать ему тогда – стреляй, но всё же трусость давала напомнить о себе. Направленное дуло трясущегося, недоверчивого деда сейчас выглядело очень даже опасно.

Он поднял выше трясущуюся и мокрую от потных рук икону, и стал молиться. Он старался без особого страха креститься, ощущая холод, который доносился вместе с тяжелым дыханием этого пожилого человека. Сейчас хотелось, чтобы Господь помог. И не ему, а этому человеку, ведь больше всего было жаль именно его. Вероятно, одинокого и оставленного теперь ещё без жилища старика, чей вид уже почти напоминал смерть.

– Что ты делаешь, идиот? Думаешь, меня так заманить можно? Думаешь, я поведусь на твои уловки? И не таких видал. Из трех лагерей сбежал. Тебе, сопляку, такие вещи даже и не снились, так что не возьмут меня такие штучки. Лучше не делай этого. Это моё, – громче сказал дед, лишь больше начиная волноваться и заводиться.

Ситуация становилась такая, что с каждой секундой ясность дальнейшей развязки событий становилась понятнее. Дыхание ощущалось лишь глубже, а пот тек с обоих тел всё быстрее.

Резкий звон, заставивший Рому упасть на пол и сжать свою голову как можно сильнее, прозвучал так неожиданно и так больно, что на какую-то долю секунды ему показалось, как стреляли в него. Лишь только когда сильный звон приобрел постоянное место и боль начала расходиться лишь по голове, стало ясно, что его не задело.

Пронизывающие всё тело боль в ушах иногда впускала в его мозг какие-то крики, очень похожие на голос Артура. Освободить свои уши от рук и поднять голову с пола сейчас как-то не особо представлялось возможным, поэтому эта мысль отходила на второй план, всё же давая боли преимущество.

Это продолжалось примерно секунд десять, пока его волосы не схватила чья-то рука и резким движением дернула, как можно выше. Только тогда его болезненное тело смогло встать и голова уже начинала быстро оглядывать все те лица, смотрящие на него. Артур стоял ближе всех и что-то кричал, донося до него лишь небольшие отрывки и свои слюни, часто долетающие прямо до его глаз.

Вдруг, он схватил их непутевого товарища за воротник и наклонив свой взгляд на его руку, сначала замер, а потом, всё же, спустя пару секунд, снова оживился и первым резким движением зарядил своим кулаком прямо в ту самую звенящую голову.

– Мудак! Лучше бы тебя нацыки грохнули, тварь, – это было первым, что услышал он после того, как слух, по всей видимости, вернулся.

Это случилось почти сразу после удара. То-ли от него, то-ли от бетона, об который голова ударилась довольно не слабо. Хотя, сейчас не это было столь важным.

Его полусидящее тело уже закрывал командир, а Леша пытался где-то там отвести того паникера как можно дальше. Оглянувшись назад он видел того самого деда, а точнее его бездыханно лежащее на входе тело, с которого немного струился ручей крови прямо в его сторону. Ничто не могло сейчас быть для него таким болезненным, как это. Особенно, грудную боль и ком в горле усиливал его крест, который сейчас висел наружу, немного отдавая своим серебренным блеском.

Там, сзади, Артур всё ещё что-то кричал в его сторону, но это уже не так сильно волновало. В какой-то степени он даже был готов к тому, чтобы с ним сделали тоже самое.

Большая, грубая рука подняла его с пола, поставив на ватные ноги. Во всех их взглядах было видно много чего, но одно имелось у всех них точно – понимание Роминой вины. У Артура, по-видимому, оно было своим, а у Сереги и Леши своим.

Какая-то суета ещё продолжалась минут десять, после чего весь этого балаган сменили бегающие и быстро собирающиеся фигуры тел, смотреть на которые ему всё ещё никак не хотелось. Того деда было жалко так, как никогда. По возрасту он примерно напоминал отца Михаила, но только более худой и почему-то не такой уверенный. Вторгнуться в его дом, а потом ещё и убить… Хуже и быть не может. Внутри всё казалось примерно тоже, что тогда, до сна, на улице. Что-то очень непонятное и неизведанное, ведь такого раньше никогда в его жизни не происходило. Самый страшный грех произошел прямо на его глазах и отчасти от самого него. Понимание, что теперь ему уже точно уготовлена дорога в самое страшное место, приходило лишь чаще, но всё же что-то в этом сознании было другим. Что-то, что во всяком случае держало его в руках или хотя бы на ногах. Раньше он и представить себе не мог, что такие вещи будут происходить с ним, а теперь, он не мог понять, как они могут быть именно такими? Такими, что-ли, простыми и легкими для кого-то.

– Командир, прошу тебя, давай оставим его. Ну что тебе стоит? Чего он тебе дался? Накой хрен он нам нужен? Это уже не первым раз. Мы так даже до следующей точки не дойдем, – слышились вопросы знакомого голоса откуда-то из другого угла, ответа на который не было.

Вдруг, остановившиеся прямо под его носом ботинки, заставили поднять свою голову. Там сверху стоял Серега, один, по всей видимости, ожидая именно его.

– Давай, вставай уже, – спокойным голосом сказал он полуживому телу и протянул свою большую и теплую руку.

Теперь почему-то других мыслей, кроме того, как просто идти за командиром, не было. Он шел на выход, упершись своим взглядом прямо в его спину. Возле выхода его мозг всё же дал ему команду остановиться и теперь, как бы не пытался он хоть что-то перебороть внутри себя, никакая часть тела, кроме глаз, не подчинялась ему.

Серега развернулся, подошел к нему и протяжно посмотрев в глаза, сказал – «забудь, он мертв», после чего развернулся и зашагал дальше, даже не собираясь ещё раз оборачиваться, по всей видимости, откуда-то зная дальнейших исход событий.

* * *

На улице оказалось очень мерзко. Ледяной воздух ещё никогда раньше не казался ему таким тяжелым, как сейчас. Никак не отпускающие болезненные чувства всего того, что было ещё некоторое время назад, усиливало свою тяжесть очень тяжелым и каким-то не таким воздухом. Дышать было почти не возможно. В нем чувствовалось что-то такое, что раньше ещё никогда не удавалось воспринимать. Оноимело необычный привкус, остававшийся на губах и отдающих какой-то кислотой, а глубже, почти сразу же, заполняющий легкие бетоном. Тут же он вспомнил, как старец всегда заставлял носить