Миниатюрист - Джесси Бёртон

И все равно ее туда тянет.

«Я не хотела ее спугнуть, – думает Нелла. – Но чего мы все ожидали? Мы посчитали себя избранными».

Зал судебных заседаний в «Расфуйсе» представляет собой небольшое квадратное помещение с высокими окнами и галеркой – нечто среднее между тюремной камерой и часовней. Ни позолоты, ни бархата, никаких излишеств, четыре ослепительно-белых стены, простые предметы обстановки темных тонов. Нелла с Корнелией, усевшись на галерке, разглядывают ряд пока пустых стульев для членов суда и длинный стол на козлах, где они разложат свои бумаги.

Марин осталась дома. У нее, по ее расчетам, пошел девятый месяц, что видно по всем внешним признакам. Глазастая Лийк поняла бы это с первого взгляда.

Присяжные и мировой судья Барбис начинают занимать свои места. Малое жюри присяжных состоит из шести мужчин разного возраста и сословий. У одних грубые, мозолистые руки мастеровых, другие выглядят посолиднее и в целом почище. При этом, в отличие от судьи, перепоясанного лентами, все в повседневной одежде, а в руках шляпы, которые они держат как игрушки. Присяжные оглядывают помещение с нескрываемым интересом, ничуть не напоминая уверенного в себе Барбиса. Впрочем, известность – это городское проклятье, и Нелла опасается, что очень быстро они превратятся в безликую массу фарисеев.

Нелла не в силах смотреть на Барбиса. Ну просто вылитая жаба: широченный рот, одутловатая физиономия. Она оглядывается. Галерка постепенно заполняется городскими зеваками. Уже человек двадцать, в основном женщины, пара подростков. Она узнает двух оиковских клерков, не пускавших ее в контору к мужу. Один из них перехватывает ее взгляд, и она сразу вспыхивает. Здесь же кондитер Арно Мааквреде с женой Ханной, пытающейся обратить на себя внимание Корнелии. А вон слева Лийк ван Кампен в своих мехах. Кажется, с декабря она еще похудела. Она в сильном возбуждении: кружевная лента на голове сбилась набок, ногти искусаны, жемчужины потускнели, в одежде какая-то неряшливость. Корнелия вытаращилась на нее, словно глазам своим не верит.

А в заднем ряду обнаруживается ее супруг, Ганс Меерманс, в своей широкополой шляпе. Интересно, спрашивает себя Нелла, почему они не сидят вместе. Лицо у него потное, глаза слегка навыкате. Он нервно одергивает камзол, как будто ему в нем тесно.

При появлении Йохана Нелла невольно зажимает рот рукой. Он с трудом передвигается на вывернутых ступнях. Галерка хором говорит «ааа!» и подается вперед. Присяжные разглядывают его с напряженными лицами. Судя по всему, Йохану выкручивали конечности, как он и предполагал. Кровавый Пастух покуражился вволю, однако заключенный не выдал никаких секретов, настаивая на своей невиновности. В противном случае не было бы никакого судебного разбирательства.

Человек в форме поддерживает его под локоть с деликатностью, которую не ждешь от надсмотрщика из «Расфуйса». Если на миг забыть о неуклюжей походке и дикой худобе, то Йохан держится достойно. На него устремлены все взгляды, и он это отлично понимает.

Корнелия ахает.

– Почему ему не дали костыли?

– Он бы отказался, – отвечает Нелла, наблюдая за дрожащими пальцами Йохана. – Он хочет, чтобы все видели, что с ним сделали. – Она испытывает гордость за мужа. Она ведь долго думала, что он лишил сестру радостей любви. А на самом деле он проявил к ней братскую любовь, оградив ее от брака, которого та хотела избежать. Марин попробовала неуклюже, в своем стиле, вернуть должок, однако не получилось.

– Добропорядочные амстердамцы, мы счастливые люди, – начинает свою речь Барбис.

У мирового судьи звучный, уверенный голос и свободно льющаяся речь, что явилось для Неллы некоторой неожиданностью. А впрочем, отчего бы ему не быть уверенным в себе – мужчина в расцвете сил, на вершине судебной власти, держащий судьбы людей в своих руках. Надо думать, он хорошо ест, крепко спит и ужасы тюрьмы «Расфуйс» так же далеки от него, как Молуккские острова.

– Мы сделали наш город преуспевающим, – голос Барбиса гремит в стенах небольшого зала. По галерке прокатился гордый рокот одобрения, и присяжные согласно закивали. – Мы обернули природные катастрофы всеобщим процветанием, мы приручили эту землю и вкушаем от ее щедрот. Мы живем в праведности и избегаем излишеств, если их предлагает нам удача. Но! – Барбис делает паузу, подняв вверх указательный палец. – Но… – Его палец утыкается в Йохана. – Перед вами человек, которого обуяло тщеславие. Он решил, что он выше семьи и сограждан, выше церкви и государства. Выше Бога. – Судья дает время каждому осознать весомость сказанного. – Йохан Брандт – это человек, который считает, что все можно купить. Что все имеет свою цену. Даже совесть юноши, чьим молодым телом он наслаждался и чье молчание он попытался оплатить.

По залу прокатилась горячая волна. Тщеславие, наслаждение, тело – эти запрещенные слова действуют на людей возбуждающе.

– Вы не вправе бросать такие обвинения, – подает голос Йохан. Люди вытянули шеи, повернули к нему головы. Его голос звучит глухо, хрипло. – Вы не вправе выносить решение за присяжных. Отдайте им должное, господин судья. Они разумные люди.

Нелла переводит глаза на присяжных – те прямо-таки излучают важность, а на Йохана глядят со смешанным чувством уважения и брезгливости.

– Йохан Маттеус Брандт, – возглашает Барбис. – Вы отвергаете обвинение в содомии?

Галерка замерла от слова, которого все ждали. Со-до-ми-я. Нелла физически почувствовала, как его втянули в себя коллективные легкие. Но, произнесенное вслух, оно тут же утратило свою силу. Люди печально выдохнули и уже ждут нового опиата.

– Отвергаю. – Йохан переставляет искалеченные ноги. – Несмотря на все ваши старания.

– Пожалуйста, короткие ответы, – осаживает его Барбис, роясь в бумагах. – Господин Брандт, одиннадцатого января сего года в пакгаузе на Восточных островах вы, по утверждению англичанина Джека Филипса из Бермондси, напали на него и изнасиловали. Он получил тяжелые увечья и с трудом мог ходить.

Галерка взрывается. Нелла переводит взгляд налево. Лийк молча подалась вперед, вцепившись в перила побелевшими пальцами, следя за перипетиями с зоркостью стервятника.

– Тихо! – просит Барбис. – Я прошу тишины в зале.

– Это был не я, – из-за общего шума Йохан вынужден повысить голос.

– Свидетель поклянется на Священном Писании, что видел вас.

– Он так хорошо со мной знаком, чтобы меня опознать?

– Вы известный человек, господин Брандт, не надо разыгрывать из себя скромника. Bewindhebber[14] ОИК, влиятельны, богаты, заметная фигура. Вас часто видят в порту, в пакгаузах, на верфи.

– И что из этого следует?

– Мы не можем позволить, чтобы наши лидеры вели себя неподобающим образом. Совершенный вами акт…

– …якобы совершенный…

– …противоречит понятиям нравственности и добра. Вы забыли о семье, о городе, о стране.

Йохан обратил взор к идеальному квадрату голубого неба в оконном проеме. Пока он молчит, присяжные беспокойно ерзают на узких стульях.

– Моя совесть чиста, – тихо произносит он. – Все, в чем вы меня обвиняете, так же фальшиво, как ваши зубы.

Зрители на галерке дружно ахнули, кто-то захихикал, а один из присяжных поспешил спрятать ухмылку в лежащие перед ним официальные бумаги.

– Оскорбление суда в придачу к содомии…

– Вы сами на него напросились, господин Барбис. Это сфабрикованное обвинение в содомии, как вам известно, означает для меня смертный приговор. И что теперь? За то, что я указал на ваше тщеславие, вы утопите меня дважды?

– Когда вам задают вопрос, вы, как всякий гражданин, должны проявлять уважение к закону.

– Ну так давайте, Барбис. Задайте мне вопрос, и я решу, заслуживает ли он моего уважения.

Присяжные явно получают удовольствие от этой перепалки. Нелле же приятно видеть, что Барбис не в силах скрыть своего раздражения.

– Вы женаты? – спрашивает он.

– Да.

Нелла снова откинулась на спинку стула. Лийк встретилась с ней взглядом, и на ее губах заиграла улыбка.

– И какой же вы супруг?

– Какой есть, а что, не видно?

На галерке засмеялись, Йохан поднял голову и, увидев жену, улыбнулся ей, а вот у нее улыбнуться в ответ не получилось. Тут он заметил рядом двух оиковских клерков, и глаза у него округлились.

– Вы не ответили на мой вопрос, – Барбис немного повысил голос. – Вы хороший или плохой супруг?

Йохан пожимает плечами:

– По-моему, хороший. Жена довольна. Чувствует себя богатой, защищенной.

– Ответ купца. Чувствовать себя богатой еще не значит быть довольной.

– Ах да, я забыл про ваши терзания, Барбис. Скажите это заморскому купцу, который поддерживает республику на плаву, а сам кое-как расплачивается со своим лендлордом за проживание. Скажите ему, что чувствовать себя богатым еще не значит быть довольным.