Миниатюрист - Джесси Бёртон

Он переворачивается на спину и вперяет взор в потолок. А Нелла продолжает:

– Я не знаю, что будет дальше, но она правда предвидит будущее. Она также посылает свои поделки этой сумасшедшей Лийк…

– Лийк всегда была сумасшедшей.

– И она ходит за мной. Как будто хочет мне что-то сказать.

Он садится, превозмогая боль, и берет ее руки в свои.

– Нелла, послушай. Ты устала. Мы очень осложнили твою жизнь.

– Но…

– Эта женщина… обыкновенная женщина. Джек иногда работал на нее. Она не связана с гильдией и не входит в городскую юрисдикцию. Можно сказать, она там жила вне закона. Она вроде Джека, оба иностранцы. Все, чем она занимается, – это левые дела.

Нелла протягивает ему открытую ладонь.

– Дайте мне маленькую Резеки. Она ведь у вас?

Он смотрит на нее затуманенным взглядом.

– Девочка, тебе надо успокоиться. Все это так глупо.

– Йохан, вы многого не знаете. Она у вас? Я вам сейчас докажу.

Он лезет в карман и дрожащей рукой достает миниатюру, которая перекочевывает к жене, а та подносит собачку к его глазам.

– Смотрите, – она показывает на загривок. – Здесь есть отметина. И она была там еще до того, как ваша собака умерла.

– Какая отметина? Ничего там нет.

– А это что? – И тут она видит, что он прав. Кровавый след, который она никак не могла оттереть, исчез. – Вы ее стерли. Вам было больно на нее смотреть.

– Нелла, я к ней не притрагивался.

Маленькая Резеки сидит у нее на ладони.

– Красивая штука, – признает он. – И Резеки была красавицей. Я был тронут, когда ты мне ее отдала.

– Но…

– Иди домой, детка. Ты устала. Ты мне уже ничем не можешь помочь.

Роды

Марин поджидает их, нервно расхаживая в холле. Воздух пропитан страхом. В сумеречном свете ее лицо кажется зеленым и осунувшимся. Руки она сложила перед собой – не то молится, не то держит в них воображаемые цветы.

– Что с ним собираются сделать? – спрашивает она без предисловий.

– Пока не знаем. Но разве вы не говорили с Меермансом? Разве вы не сказали ему, что в этом нет вины Йохана?

– Нелла, в том, что погубили партию сахара, есть прямая вина Йохана. Он этим не занимался… думал о чем-то своем. И теперь Лийк ему мстит – не только за сахар… за свою жизнь без любви, без уважения людей своего круга, без дела, которое перешло к мужу…

– Но как можно из-за какого-то сахара отнять человеческую жизнь? – Нелла повышает голос. – Если бы вы видели, что стало с его ногами, с его телом…

Марин берет ее за плечи.

– Ты же понимаешь, Нелла, что дело не только в сахаре. Надо знать Лийк. Она точно рассчитала, какую боль причинит мне, если заберут моего брата.

– Так поговорите с ней.

– Чтобы она меня вот такую увидела? – Марин вдруг хватается за живот и делает судорожный вдох. – Так колотится сердце, – жалуется она. Нелла прикладывает пальцы к ее сонной артерии. Пульс в самом деле бешеный.

– Что происходит? – спрашивает Марин. – Меня как будто молния бьет.

В сумраке холла проглядывает лицо-маска, на котором лежит печать страха. Это Корнелия.

– Поднимемся наверх? – предлагает Нелла. Она старается говорить спокойно, хотя у нее самой от ужаса сердце грозит выскочить из груди. Повитуха им сейчас точно бы не помешала. – В мою комнату?

Марин поняла, зачем ее приглашают.

– Я умру. – Она изо всех сил стискивает руку Неллы, словно цепляясь за жизнь, словно это ее последняя надежда на то, что все обойдется. – Этот ребенок меня убьет.

– Не убьет, – успокаивает ее Нелла. – Все женщины рожают.

– И при этом умирают.

– Если Лийк смогла, то и вы сможете.

Марин кивает, стиснув зубы.

– Я принесу горячую воду, – с этими словами Корнелия убегает на кухню.

– Ты знаешь, что полагается делать, Петронелла? Мое время пришло?

– Я все знаю.

На самом деле ей было девять, когда родился Карел, и всего три годика, когда из материнского живота вытащили Арабеллу. Она помнит вопли, одышку и мычание – она тогда думала, что по дому гуляет корова. Простыни в бесстыжих пятнах крови позже свалили в кучу во дворе, чтобы сжечь. Она помнит отблески света на влажном лице матери и ошарашенное лицо отца. И еще были мертворожденные, но к тому времени она уже подросла. Нелла закрывает глаза и пытается вспомнить, что же делали бабки-пупорезницы.

– Это хорошо, – говорит Марин. – Да будет Господь к нам милостив.

Два часа Марин, сварливая, раздражительная, расхаживает взад-вперед по комнате. Всякий раз, когда у нее в животе прокатывается гром, она судорожно втягивает в себя воздух. Нелла то и дело подходит к окну с мыслями о Йохане на соломенном тюфяке и об Отто в открытом море, куда он совсем не рвался. Интересно, где сейчас миниатюристка и что она знает про их будущее. Краем глаза она видит свой кукольный дом, уже обставленный и обжитой. А за окном все идет своим чередом: баржевики, корзинки с сельдью, играющие дети. Дерутся собаки. Рыжевато-коричневая кошачья шерсть смотрится размытым пятном. Все, что происходит в «Расфуйсе», кажется ей ненастоящим, как и то, что происходит в этой комнате.

Внезапная вонь заставляет Неллу обернуться. Марин застыла посреди комнаты с неописуемым ужасом на лице, глядя себе под ноги, а на полу лежат окровавленные дымящиеся экскременты.

– О боже. Нет! – Марин закрыла лицо руками. Это уже выше ее сил. Нелла направляет ее к кровати. – Это не мое тело… я даже не могу… оно само…

– Забудьте. Это хороший знак.

– Что происходит? Я распадаюсь на кусочки. К тому времени, когда он родится, от меня ничего не останется.

Нелла собирает нечистоты в полотенце, которое бросает в огонь. Развернувшись, она видит, что Марин легла бочком и подтянула ноги.

– Я не так себе это представляла, – бормочет она в подушки.

– Это всегда застает женщину врасплох, – говорит Нелла, подавая ей чистое влажное полотенце. Марин крошит в кулаке высушенную лаванду, вдыхая ее вместе со странным запахом горящего полотенца и ароматом восковых свечей.

– Как же я устала, – бормочет Марин. – До самых костей.

– Все будет хорошо, – подбадривает ее Нелла, прекрасно понимая, что это пустые слова.

– Как она? – шепотом спрашивает у нее Корнелия в холле, куда Нелла ненадолго сбежала от гнетущей атмосферы, проникнутой страхом, а заодно подышать свежим воздухом. – Надо вызвать повитуху.

– Она ее выставит, – отмахивается Нелла. – Ничего, все обойдется.

Корнелия улыбается и неожиданно пожимает ей руку.

– Какое счастье, что вы здесь.

С наступлением вечера волны боли накатывают на Марин с завидной регулярностью. Мучительная агония пронзает ее спиралью. Она кажется себе кровавой тучей, одной большой незаживающей раной. Одновременно сосудом боли и самой болью. Полное перерождение. Смачивая ей лоб и втирая в виски душистое масло, Нелла видит перед собой гору, огромную, неподвижную. А внутри нее ребенок-странник, ползущий то вверх, то вниз по склонам, и каждое его притоптывание, каждый удар дорожного посоха еще больше укрепляют его власть над ней.

Марин стенает, вся красная, истерзанная, словно без кожи. Волосы прилипли ко лбу, обычно гладкое лицо в каких-то припухлостях. Вдруг свесилась с кровати, и ее стошнило на ковер.

– Нам нужна профессиональная помощь. – В глазах Корнелии, уставшей и издерганной, поблескивает лихорадочный страх.

– Нет. Об этом не должен знать никто из посторонних. – Нелла бросает полотенце в жидкую лужицу.

– Что мы в этом понимаем? – шипит Корнелия. – Разве это нормально, что ее так рвет?

– Где он? – бормочет Марин, утирая рот подушкой.

Нелла дает ей пососать уголок влажной салфетки для лица.

– Надо заглянуть ей под нижние юбки, – говорит Нелла.

Корнелия побледнела.

– Она меня убьет. Она запрещала мне смотреть даже на ее голую спину.

– Надо понять, что происходит. Нормальные ли это боли.

– Нет, я не могу. Давайте уж вы сами.

У Марин вдруг начинают трепетать веки, откуда-то из желудка вырывается утробный звук, все повышаясь и повышаясь, пока не превращается в голос охотничьего рожка. Корнелия выпучила глаза. После еще одной такой рулады Нелла опускается на колени и задирает подол нижней юбки. Заглянуть Марин между ног… какое святотатство.

Она ныряет в спертое пространство и вглядывается… То, что она увидела, на многие годы останется сильнейшим впечатлением. Это не похоже ни на рыбу, ни на птицу и вроде бы не связано ни с божественной природой, ни с человеческой, – но странным образом соединило в себе все перечисленное. Нечто неведомое. Маленькие губки, растянувшиеся до размеров огромного багряного волосатого рта, из которого торчит детская макушка.

Ее подташнивает в этой разогретой атмосфере.

– Я вижу его, – пытается прокричать Нелла, оживившись при виде этой маленькой макушки.

– Правда? – спрашивает Марин.

Нелла выныривает.