Миниатюрист - Джесси Бёртон

У Неллы подпрыгивает сердечко.

– Вы о чем? – Ответа она не получает. – Йохан, но почему Господь так поступил именно сейчас?

Он отделывается коротким вздохом:

– Ох, Нелла.

– Почему Джек так поступил? И зачем Меерманс ему помогает?

Она ждет от него честных ответов, ждет, что он поговорит с ней как с равной, но ей достается лишь ставший привычным холодный «совиный» взгляд. Он уверен, что она ничего не знает, это же хорошо видно по двум серым блюдцам, поблескивающим в тюремных сумерках.

– Жизнь – это правда, усиленная ложью. – Он берет ее за руку. – Не успеешь сообразить, как ложь уже превратилась в правду. Или наоборот?

Она молчит.

– В любом случае я рад, что ты пришла.

Ей приятно это слышать, вот только в его словах маловато тепла. Она уже не испытывает такого давления, но душа ее не утешилась. Он все еще держит ее руку в своей, и их переплетенные пальцы создают обманчивый образ супругов. Ну, пусть хоть так, если уж нельзя быть любимой. Ее старая игра: подыскивание замены чему-то настоящему. Она высвобождает руку и нащупывает сухую солому. Подобрав юбки, садится на тюфяк. Оба ощущают, как все далеко зашло. Он усаживается рядом.

– Если я не признаюсь, через несколько недель будет суд, – говорит он. – В любом случае, Нелла, живым я отсюда не выйду. Я сделаю распоряжения относительно тебя, а также Марин и Корнелии. И Отто, если он вдруг вернется. – Он заговорил сухо, по-деловому, как нотариус, оглашающий завещание. – Мировым судьей дело не ограничится. Будет назначено малое жюри присяжных. Амстердамцы забросают меня камнями.

– Но почему?

– Потому что это я. Слишком серьезные обвинения. Чем скандальнее дело, тем больше резонанс. Но все это быстро закончится.

– Йохан…

– Суровые обвинения обычно заканчиваются смертью, – он успевает сделать акцент на последнем слове, – а мировой судья предпочитает умыть руки. Чем больше людей участвуют в ритуале, тем праведнее он выглядит.

– Я поговорю с Джеком, – обещает она. – Я заплачу ему, чтобы он молчал.

– Нелла, деньги нам уже не помогут. – Он прокашливается. – Здесь есть человек по кличке Кровавый Пастух. – Йохан сжимает ее руку. – По профессии священник, по природе монстр.

Последнее слово повисает в сыром воздухе – огромное, непобедимое. Свободной рукой она трогает замерзшее лицо: «Как он сумел выжить тут целых два дня? Я бы и часа не выдержала».

– Мимо меня проносили его жертв, – продолжает Йохан. – С вывернутыми костями – назад уже не вправишь, с болтающимися, как у куклы, руками и ногами. Это те, кто не умер на дыбе. Они станут выкручивать мне конечности, чтобы я во всем признался. И я признаюсь, Нелла. На этом все закончится.

– Вы не признаетесь. Вы сильный.

Он зажимает себе рот, она его обнимает, и Йохан зарывается ей в плечо так, что она чувствует костяк носа, и острые скулы, и выпуклость лба. От его грязных, сальных волос разит пóтом, и ей хочется его вымыть, чтобы он пах лавандой.

– Йохан, – шепчет она. – Йохан. У вас ведь есть жена. Разве этого не достаточно?

– Нет, – бормочет он ей в плечо. – Этого недостаточно.

Одна мышь шлепается на пол.

– Как жаль, что меня оказалось не достаточно.

Йохан, отстранившись, смотрит ей в глаза.

– Не тебя, нет. Ты… ты…

Йохан отваливается к каменной стене, и из-за призрачного света из высокого оконца в его лице проскальзывает что-то дьявольское.

– Ты чудесная. – Помолчав, он добавляет: – Двадцать лет, что ты хочешь.

– Но мне только девятнадцать.

– Я о Джеке. Ты спросила, почему он это сделал. Праведный гнев. Ему кажется, что он заслуживал большего. Он решил наказать меня за то, что его не приняли в круг избранных. Забавно, ведь я сам не принадлежу к этому кругу. Я был обязан вас защитить – тебя, Марин, Корнелию, Отто. И вот к чему это привело.

Нелла не согласна с этим утверждением. Это Марин всячески пыталась его защитить. Тридцатидвухлетняя Марин, не принадлежащая ни к каким кругам, но вот уж кого душит гнев… Йохан вскидывает руки и тем самым обрывает ее мысли.

– Джек требовал от меня больше, чем я мог ему дать, – он все-таки нашел хоть какое-то оправдание поступку своего юного любовника.

В камере сделалось еще темнее, скоро вернется тюремщик. Так долго она не была наедине со своим мужем за четыре месяца их брака. Нелла вспомнила ужасное объяснение на пороге его кабинета после возвращения из гильдии, когда она призналась, что в нем есть что-то загадочное. А ведь и правда есть. В его знаниях, в холодном признании положения дел, в желании оставаться самим собой. Он протянул ладонь к горящей свече. Его пергаментная кожа почти прекрасна, как и слабые, словно точеные, костлявые пальцы. Как же ей хочется, чтобы он жил, чтобы эти кости снова обросли мясом.

А еще ей хочется рассказать ему о миниатюристке, о том, что ответы – по поводу преображения и судьбы, выбора и близости смерти, приносящей облегчение, – следует искать на Калверстраат и в кукольном доме. Вряд ли Йохан испугается, узнав про художественные поделки и сопроводительные записочки, предсказывающие потери и осложнения, заряженные удивительной магией. Его, творца собственной судьбы, наверняка эта тема увлечет.

– Джек не говорил тебе, чьи заказы он выполняет? – спрашивает Нелла.

– Разных людей. В том числе мои.

– А про Калверстраат он что-нибудь рассказывал?

Йохан надкусывает сладкий пончик и зажигает свечу на столике.

– Как там Корнелия? – спрашивает он. – Я ей солгал, что скоро вернусь.

– Вы вообще любите прибегать ко лжи, – она многозначительно посмотрела на мужа, но тот сразу же отвернулся. – А Бог видит правду.

– Как и бургомистр, – парирует он.

– Она ждет вашего возвращения.

Это вызывает у него смех.

– Не моего, а кого-то другого.

Теперь уже она опускает глаза, почувствовав на себе пронизывающий взгляд.

– Иногда мне кажется, что я уже умер.

– Нет, – успокаивает она его. – Я же с вами разговариваю.

– Ты уверена? Почем ты знаешь?

– Йохан, прекратите. Я знаю, что вы живой.

Он пожимает плечами.

– Странный мир, где люди убеждают друг друга, что они живы, что это пончик, а это кирпич, а это мышь. Объясняют, радость это или печаль. – Он со вздохом трет лицо. – Это произошло после ухода Отто. Насколько я мог судить, я превратился в труп. Нелла?

– Да?

Он простирает худющие руки, точно сломанные крылья ветряной мельницы, а потом опускает одну, невесомую, как лист, на ее плечо.

– Эта клетка станет компасом моей новой жизни, – говорит он. – За кирпичной кладкой откроются другие горизонты, вот увидишь.

Нелла уходит. Желание рассказать о миниатюристке пропало, подавленное грандиозностью предстоящего ему испытания. Она больше не в силах выносить эту поросшую мхом клетушку с новорожденными мышами, с воплями в соседних камерах, похожими на птичьи крики, – можно подумать, что Йохан заперт в вольере, огромный филин среди ворон. Она кое-как выбирается к солнцу и только тут дает волю слезам, приткнувшись к тюремной стене.

Verkeerspel[13]

Нелла бродит по дому так, словно она здесь одна. Общие помещения кажутся необитаемыми, пути трех человек почти не пересекаются, так что всем правят предметы и обстановка: панели красного дерева, картины, китайские вазы, инкрустации из слоновой кости и серебра, раковины моллюсков, гобелены с библейскими сюжетами. Сейчас Нелла разгуливает свободно, смело заходя куда ей заблагорассудится.

Корнелия оттащила колыбель наверх в хозяйскую спальню, где та ждет своего часа, занимая большую часть пространства среди черепов, птичьих перьев и географических карт. А еще она тщательно убрала кабинет Йохана. Распахнула окна, хотя и побаивалась холода, и бодрящий февральский воздух развеял спертые зимние запахи. Расставила повсюду восковые свечи и горелки с лавандой, протерла уксусом стеклянные поверхности, сбрызнула лимонным соком свежие простыни. И кабинет обрел вид гостевой комнаты, ждущей хозяина.

– Это Марин тебе приказала? – полюбопытствовала Нелла, но Корнелия только склонила голову набок.

Нелла случайно подслушала ее разговор с хозяйкой.

– Я превратилась в кита, – сказала Марин.

– С Ионой во чреве, – благоговейно проговорила служанка, хватаясь за вековые образы среди творящегося хаоса. Утрата Йохана и Отто кардинально изменила отношение Корнелии к домашней тайне, и эта метаморфоза произошла в ней гораздо быстрее, чем в Марин. Чудо вынашиваемого младенца явилось для нее свежим воздухом, который она вдыхает полной грудью.

Марин по-прежнему не произносит вслух имени Отто, и служанка поддерживает ее, словно боясь спугнуть свое хрупкое счастье. Что касается Неллы, то она его в отличие от Йохана даже в своем воображении не видит – он просто сгинул. Его исчезновение повисло таким вопросом, на который никто из женщин не отваживается ответить. Всякий раз, когда Корнелия уходит из дома, Нелле кажется, что та отправилась в Старую церковь помолиться Николаю Угоднику, покровителю мореплавателей, вот только сама она не верит, что Отто может вернуться.