Карточная игра в России. Конец XVI – начало XX века. История игры и история общества - Вячеслав Вениаминович Шевцов

использование символики креста, призывающего имя Божие («Врешь, кикимора! Если ты играть не будешь, я на тебя крести надену!»[538]; «Вот дед карты потихоньку под стол – и перекрестил; глядь – у него в руках туз, король, валет козырей…»[539]).

Учитывая, что генетически «восприемник силы тождественен ее дарителю»[540], а за образом антагониста героя скрывается тотемный персонаж, можно сказать, что игра в сказке восходит к ситуации мифологического противостояния родовых тотемов.

Преодоление сказочным героем враждебности и силы чужого героя-тотема посредством игрового поединка, с последующим повышением его социального статуса, вскрывает еще одно существенное архаическое значение игры как преодоления смерти и последу-ющего обновления. «Враг» – это носитель образа смерти, тот аспект тотема, который будет побежден в рукопашной и умрет», – писала О.М. Фрейденберг в работе о мифологическом содержании форм античной литературы. Существование первобытного коллектива, его жизнь или смерть в значительной степени зависели от природных условий; он находился в состоянии «постоянной и ожесточенной борьбы с природой», и эта борьба – «единственная категория восприятия мира в первобытно-охотничьем сознании, единственное семантическое содержание его космогонии и всех действ, ее воспроизводящих».

Совершая те или иные обряды, можно было символическим образом изменить течение природных процессов в желательную сторону: «Тождество и повторения ставят знак равенства между тем, что происходит во внешнем мире и в жизни самого общества; пере-осмысляя реальность, это общество начинает компоновать новую реальность, иллюзорную, в виде репродукции того же самого, что оно интерпретирует: это и есть то, что мы называем обрядом и что в мертвом виде становится обычаем, праздником, игрой и тому подобным. Мышление, орудующее повторениями, является предпосылкой к тотемистическому миросозерцанию, в котором человек и окружающая действительность, коллектив и индивидуальность слиты; а в силу этой слитности общество, считающее себя природой, повторяет в своей повседневности жизнь этой самой природы, то есть, говоря на нашем языке, разыгрывает свечение солнца, рождение растительности, наступление темноты и так далее»[541].

Иными словами, если следовать логике рассуждений О.М. Фрейденберг, игра как вид деятельности вырастает из ритуала, который, в свою очередь, являлся порождением особенностей первобытного мышления, допускающего возможность влияния на природные процессы путем их «разыгрывания». Й. Хейзинга, напротив, утверждал, что ритуал вырастает из игры: «Только на более поздней стадии общественного развития с этой игрой связывается представление, что она что-то выражает, а именно представление о жизни… Культ прививается к игре. Однако игра сама по себе была фактом первичным, исходным, изначальным»[542]. По форме игра имеет много общего с ритуалом, и архаическое сознание, вероятно, не разграничивало эти действия. Гораздо важнее здесь не установление первичности (подобно хрестоматийному спору о курице и яйце), а факт тесной связи игры с ритуализированным поведением, воссоздающим сакральную ситуацию столкновения жизненного начала (выигрыш) со смертным началом (проигрыш), относящуюся к «фундаментальным мифологическим противоположностям»[543].

Так, игры во время погребения должны были способствовать обновлению и возрождению покойника: «…на земле проделывается все то же, что он делает, как солнце, под землей: здесь бег коней и людей с факелами, рукопашная гладиаторов, кулачный поединок, игра в мяч и метание диска. Победивший получает одежду или вещь покойного, потому что он сам уподобляется тому, кто победил смерть, и потому что в его лице уже побеждает и начинает заново жить покойник»[544]. Многочисленные почести, которые получал победитель древнегреческих Олимпийских игр, восходили к обрядам борьбы нового кругооборота со старым во время дней солнцестояния и равноденствия: «…это было новое божество, в рукопашной умертвившее старого бога и теперь ставшее новым царем, новым годом, новым женихом». Гладиаторские игры в Древнем Риме «происходили в праздники, были посвящены богам, находились в ведении сакральных коллегий, – более того, они отвращали бедствие и приносили стране избавление от несчастья». В случае победы гладиатор (приговоренный к смерти, раб, пленный) обретал право жизни, в случае же поражения «его добивали жесточайшим образом в особой мертвецкой при амфитеатре, куда его выносили на специальных дрогах замаскированные в маску смерти служители через ворота богини Смерти»[545]. В обычном праве вышедший победителем из поединка считался невиновным, поскольку его поддержали потусторонние силы: «В обряде и обычае суд вовсе не связан с правом, с системой наказаний: он сопутствует всякому состязанию, всякому поединку, и его функция – присуждать победу; не преступления в его компетенции, но агоны; кто кого одолел, за кем победа – вот он что решает… Суд при помощи поединка прошел через все Средние века… и трудно поверить, что в этом суде правым оказывался тот, кто оставался жить, виновным – умерший»[546].

Игра в кости, распространенная у многих народов, также являлась одной из метафор смерти, которая ожидала в случае проигрыша.

Метанием костей определялась судьба, доля, дикту-емая высшими силами. Дополняя высказывание Й. Хейзинги о сакральном значении игры в кости[547], можно высказать предположение, что оно было связано с материалом, из которого они изготовлялись, – кости как части убитого тотемного животного.

В столице Тибета – Лхасе – Царь Годов, олицетворявший старый год и искупительную жертву, изгонялся из города после проигрыша в кости представителю далай-ламы, олицетворявшему его обновление и новый год. Чтобы боги ненароком не ошиблись в своем выборе и не повернули круг времени вспять, игра-ющим давались фальшивые кости и поединок принимал формальный характер (единицы против шестерок)[548]. Кости со счастливыми номерами были обнаружены в катакомбных захоронениях первых христиан, вероятно, как символ победы над смертью[549]. При помощи костей выбирал жертву языческим богам князь Владимир[550]. В обычном праве распределение земельных наделов, раздел имущества, установление вины или невиновности часто определялись при помощи жребия[551]. В вытянувшем жребий при выборе общинного засевальщика «видели проявление милости божьей, он принимался счастливым на веру; бывало, что эту функцию выполнял священник»[552].

Акт борьбы жизни и смерти реализовывался в гадании: «…вопрос задается космическим силам, божеству (звездам, воде, огню, растительности, птицам, животным и т. д.), которое отвечает положительно (жизнь) или отрицательно (смерть); вот почему загадывание, как и гадание, происходит в храмах и прорицалищах божеств и сопутствует таким праздникам, как рождение божества, рождение нового года, воскресение из смерти и т. д. Загадывают и разгадывают при помощи небесных светил, злаков, плодов, растений; дольше всего удерживаются бобы, переходящие в кости, шахматы и пр., и древнее действо жизни и смерти обращается в игру с выигрышем или проигрышем, тоже происходящую в святилищах, во время праздников, а по мифу – в преисподней»[553]. Христианская церковь, признавая жребий и «Божий суд», никогда не признавала этого первоначального, языческого и