Карточная игра в России. Конец XVI – начало XX века. История игры и история общества - Вячеслав Вениаминович Шевцов

форме[571] присутствовал среди ряженых – лиц, не принадлежавших к кругу деревенской молодежи[572] и представлявших собой «парад представителей чужого мира»[573]. Солдат, каким рисуют его сказки, – это бесстрашный и сметливый ловкач, скорый на помощь (одолевает колдуна, воскрешает умерших, расправляется с разбойниками), не требующий награды бессребреник и гуляка. Он пережидает плохую погоду в могиле, бесцеремонно изымает пищу у скупой хозяйки, рискует искажать приказы самого Бога, его не пускают ни в рай, ни в ад. В ответ на пожелание апостолов попросить у Христа царства небесного солдат отвечает, что хочет жить своим умом, и просит табак, кошель с деньгами и колоду карт, которая служит ему Библией и календарем.

Можно сказать, что рекрутчина, наряду с отходничеством, была одним из вариантов перехода традиционной сельской культуры в светскую городскую. Много повидавший и обладавший иным жизненным опытом отставной солдат привносил в родную деревню новые городские веяния. С введением всеобщей воинской повинности все больше крестьян волей-неволей оказывалось в новой для них, нестабильной ситуации, со своими уставными и внеуставными нормами, а уменьшенный срок службы способствовал их переносу на деревенскую почву.

Детали, связанные с военной службой, казарменным бытом и солдатским досугом, в изобилии встречаются в солдатских сказках. Именно в солдатской среде происходило обеднение сказочного стиля за счет вытеснения мифологического содержания реалистическими элементами: «…происходит как бы растворение фантастики в бытовых элементах солдатской сказки. В план волшебно-фантастической сказки врывается казарменная стихия и преобразует ее – происходит как бы некоторое снижение плана и стиля… Вместе с тем исчезает художественный реквизит старой сказки, заменяясь предметами казарменного и трактирного обихода… Неудачными соперниками становятся генералы, первым этапом на пути – питейное заведение, первым препятствием – игра в карты; чудесным предметом, помогающим обманутому герою снова выйти на белый свет, является не какой-нибудь волшебный рожок, дудка или гусли (как обычно в сказках этого типа), но предмет, тесно связанный с казарменным обиходом, – балалайка». В рассказ вводятся гостиницы, гулянки, карточные игры, картины пьянства, которые «обращаются даже в какой-то апофеоз пьяницы»[574]. Понятно, что подобный опыт не проходил бесследно и не оставался единичным с окончанием действительной службы. Как отмечал С.Е. Елпатьевский, крестьянин, «прослуживший в военной службе три года, остается на всю жизнь солдатом…»[575].

В сказках можно проследить две линии в отношении к игральным картам и игрокам. Карты как предмет повседневности для нечистой силы и стадиально более поздних социальных персонажей, обладающих равными вредоносными свойствами. Эти второстепенные действующие лица с их помощью избывают излишек свободного времени и денег: «В подполье черти… // В карты играют, // Костью бросают, // Деньги считают, // Груды переводят»[576]; «чертовское сонмище… шумит, пляшет, в карты играет и всякие скверны творит»[577]; «…купцы сидят, в карты поигрывают… А того и невдомек, что это не купцы, а все нечистые»[578]; «…идет под окном барыня богатая, денег страсть, и кричит: «Нет ли у вас охотника играть в карты?»[579]; «Начальство падуче в карты играть»[580]; «В этом клубе што делали… Купцы-миллионеры играли оцень задорно или азарно, приносили деньги порядошны»[581]. Главные герои сказки при встрече с этими искушенными игроками или уподобляясь им, чаще всего заканчивают игру проигрышем, играя обыкновенными картами[582].

Иное дело, когда карты выступают в ряду предметов потустороннего происхождения, наряду с шапкой-невидимкой, неисчерпаемым кошельком, скатертью-самобранкой и так далее («…и вынул из кармана свои однозолотные карты, что эдаких карт господа и на веку не видали»[583]; «…с кем ни станешь играть в эти карты – всякого обыграешь»[584]). С их помощью главный герой (как правило, солдат) одолевает нечистую силу, обыгрывает генералов, короля, принцессу и тем самым получает вознаграждение в виде денег, невесты из высших социальных слоев, государственного поста или права на казенный счет гулять по кабакам.

Такое восприятие игры в устной традиции было связано с двойственным отношением народа к своим мифологическим и социальным оппонентам. С одной стороны, осознание превосходства нечистой силы, социальных верхов над обыкновенным человеком, осуждение форм праздного проведения времени. В сказке эта проза жизни хотя и нечетко, но все же присутствует: «Сыграли. Выиграл черт… Щелконул солдата, хоть и не шибко, а тому все-таки больно. Сыграли второй раз. А разве черта обыграть?»[585] «На другой день стали боярские и купеческие дети задирать их, а они – полно терпеть! – как пошли сдачу давать… Тотчас прибежали караульные, связали их, добрых молодцев, и посадили в острог»[586]; «Зачем в наш трактир пришел? Сюда простые люди не ходят, а ходят министры да генералы, да сам король приезжает»[587]. С другой стороны, фантастический мир сказки тем и отличается от реальности, что в нем народный герой одерживает победу над чертями, генералами, министрами, а волшебные карты являются очень привлекательным предметом, при помощи которого можно было обеспечить неисчерпа-емый источник доходов и приблизиться к образу жизни вышестоящих слоев («Да чего в карты не гулять, если бы капитал был!»[588]; «Чем мне здесь плохо, вином поят, в карты играю»[589]).

В условиях, когда жизнь требовала от крестьянина быть предприимчивым и мобильным, можно было соответствовать этим требованиям в желаемом мире. Очень определенно по поводу пореформенных изменений в жизни крестьянства высказался С.В. Максимов: «Отошла пора жить на “авось да небось”, а делать как-нибудь: спасибо стуже – подживила ноги! Если и старое время учило надеяться на Бога, но самому не плошать, то новое время кладет эту заповедь крепко»[590].

Не случайно многие из сказок, описывая различные злоключения героя, определяли его как купеческого сына, который, несмотря на разорение, все же достигал богатства и удачной женитьбы. «Купеческий сын вытесняет прежнего богатыря-царевича, и часто герой-богатырь оказывается царевичем только по названию, являясь по существу типичным купеческим сыном», – писал советский фольклорист М.К. Азадовский. Купеческое дело и связанные с ним бытовые атрибуты были своего рода социальными ориентирами для среднего слоя крестьян, отсюда и восприятие купца как положительного героя, усиление интереса «к формам внешней жизни, к психологии персонажей»[591].

Таким образом, в традиционной крестьянской культуре игровые формы поведения были связаны с праздником, а также с образом жизни молодежи, для которой пространство праздника расширялось за счет будней. Игра носила коллективный, открытый характер и имела ряд не дифференцируемых ее участниками значений: развлекательное, социальное (способствовала процессу общения, снимала социальную напряженность, избавляла от избыточной энергии), обрядовое (преодоление смертного начала во всех его проявлениях, воспроизведение природного круговорота, обеспечение