Авиатор: назад в СССР 11 (СИ) - Дорин Михаил

— Как это не сразу? Я видел, что самолёт его не слушался. Значит, были неполадки. Возможно был отказ гидросистемы, — прервал я генерального конструктора.

— Хорошо. Вы говорили, что пожар начался с левой хвостовой части фюзеляжа, верно? Так вот, она пожаробезопасна.

Я прокрутил в голове ещё раз всё, что видел в тот день. Пожар начался с левого двигателя. Это верно, но не с самого двигателя, а с левого бокового обтекателя хвостовой части.

Точно! Подобный отказ практически невозможно выявить на земле и при испытаниях. Я начал излагать свою мысль Самсонову.

По моему мнению, произошёл отказ гидросистемы. Пошла утечка рабочей жидкости, которая, попав на горячее и воспламенилась. Поэтому, сначала был небольшой пожар, а затем стало отказывать управление.

— А жгуты управления идут как раз по борту самолёта, — задумчиво произнёс Пётр Михайлович. — Тогда почему, этот отказ нельзя было предотвратить на земле? Как проводятся осмотры и регламент?

— Регламентом не предусмотрено осматривать трубки гидросистемы в некоторых частях. Там и могла произойти утечка.

— Мистика, — прошептал Самсонов.

Он молча смотрел на меня и задумчиво кивал. В этот момент Пётр Михайлович прищурил глаза и придвинулся ко мне ближе. Как бы он сейчас и, правда, меня за пророка ни принял!

Пауза нарастала. Я уже был готов к тому, что он сейчас меня спросит — кто ты, мальчик? Не ты ли сам дырку сделал на трубке гидросистемы, чтобы дураком выставить генерального конструктора?

Главное, что я подал верную идею. Тот лётчик, который в будущем должен был погибнуть после этого отказа, возможно, останется жив. Да и с Морозова могут снять подозрения.

— Может, передумаешь к «микояновцам» идти? Я про тебя слышал от Садовникова. Он настаивал взять тебя в конструкторское бюро, — улыбнулся Самсонов.

Помнит меня ещё, Николай Фёдорович! Наш с ним разговор в Баграме сложно забыть. Да и совместные полёты — это отдельная история.

Мне не хотелось даже думать о таком поступке, как взять и поменять «коней на переправе» — взять и отказаться от места в КБ МиГ будет подло.

— Не передумаю. Мы закончили, Пётр Михайлович?

Самсонов поблагодарил меня, попрощался и отпустил. Выйдя из кабинета, я встретился с Гурцевичем. Он прикрыл дверь и спросил, как всё прошло.

— Поговорили, обсудили, разошлись.

— Хорошо. К Морозову больше не ходили?

Я вспомнил, что было в день нашего посещения. Рассказывать об этом Вячеславу Сергеевичу не стоит.

— Нет. Мы его маме сказали, чтобы она, если что обращалась.

— Ладно. Его скоро выпишут. Легко отделался. Врачи говорят, что скоро будет летать, — похлопал меня по плечу начальник школы и вошёл в кабинет.

Хорошие новости.

Я подошёл к окну в конце коридора, чтобы посмотреть на аэродром в этот жаркий летний день.

В небо резво уходил МиГ-29, сразу отворачивая в сторону от города. На полосе прогревался МиГ-31. Окрестности аэродрома в эти минуты были оглушены гулом двигателей.

На стоянке также стоял Су-27 накрытый чехлами. Пока эти самолёты не летают до выяснения причины отказа. В голове уже родилась мысль, что стоит провести ещё учебные бои с этим самолётом на МиГ-29. Но только когда и «Фланкер», и «Фалкрум», как их называют американцы, «окрепнут». Когда они будут доработаны и готовы во всеоружии.

Через месяц, завершилось обучение. Выпускной в школе испытателей — момент волнительный, но это не выпуск из военного училища. Построения нет, в небо не летят монеты и нет той грусти на лицах выпускников. Всё тихо и спокойно. Практически «по-семейному».

Однако, и к этому событию готовиться нужно очень ответственно. Вечером, я собрался прогладить костюм на завтрашнее торжественное вручение дипломов.

Пятничная телепрограмма не порадовала нас интересным показом фильма или передачей. Шла серия неизвестной мне кинокартины «Соль земли», где действие происходит в Западной Сибири конца 40х годов.

Вера, которой этот художественный фильм был неинтересен, внимательно наблюдала за тем, как я раскладываю белую рубашку, готовясь к глажке.

Как и любая супруга, она не может остаться в стороне и всеми способами пытается мне «помочь».

— Марлю сильнее смочи, — советует мне супруга, стоя рядом с гладильной доской.

Тяжёлый утюг от Московского «Электрозавода» постепенно нагрелся, и я приготовился к глажке.

— Ой, не так ты всё делаешь! — вздохнула Вера, подошла ко мне и сама начала гладить.

Утюг скользил по белой рубашке, разглаживая складки. Но удержаться от улыбки я не смог.

— Давить сильнее надо, а то не разгладится, — комментировал я каждое действие супруги.

Пару минут она молчала. Как только она закончила, то сразу перешла к подготовке брюк.

— Только аккуратнее, а то перед людьми стыдно будет, — продолжил я подтрунивать Веру.

— Серёжа, может в лётном комбинезоне пойдёшь? Он не мнётся, — улыбнулась она.

— Нет, дорогая. Твой муж должен выглядеть лучше всех. Там фотографировать будут. Коллеги посмотрят, а у меня штанина мятыя, — ответил я.

— Ой, всё, — фыркнула она, закончив гладить брюки. — Вешай, а я чай приготовлю.

Закончив с одеждой, я вошёл на кухню. Приятный аромат приготовленных щей мигом смешался с кофейным. Вера сделала себе кофе, а мне заварила «Чай со слоном» и поставила заварник на стол рядом с коробкой конфет «Птичье молоко».

— Как там Морозов себя чувствует?

— Нормально. Сказал, что через месяц ВЛК пройдёт и вернётся к полётам.

— Здорово. Жена к нему приехала? А то в больнице так и не навестила его ни разу, — спросила Вера, и я чуть не поперхнулся чаем.

Как же слухи быстро разносятся по городу!

— Приехала. Завтра увидишь её на вручении.

— Да больно нужно мне на неё смотреть! К мужу так и не пришла в больницу — что это за жена такая⁈

В семейной жизни Морозову не очень повезло. Зато в работе он оказался более удачлив.

Утром в актовом зале нам в торжественной обстановке вручали дипломы об окончании. Полный зал известных в испытательном мире людей. Генеральные конструкторы и старшие лётчики-испытатели конструкторских бюро, преподаватели, инструктора и руководство школы, а также представители научных институтов и Министерства Авиапрома. Интересно было бы сейчас посмотреть на Егора Алексеевича, но его среди гостей не было.

Нас рассадили на первом ряду, но не хватало ещё одного — Морозова. На сцене уже всё было готово к торжественному мероприятию. Мухаметов смотрел по сторонам и нервничал.

В этот момент и появился Николай. В зал он вошёл одним из последних. Морозов поздоровался с Мухаметовым и тихо сел в конце нашего ряда, не обратив ни на кого из нас внимания.

— Чё то с ним не так, — шепнул мне Чумаков.

Швабрин, сидевший по левую руку от меня, молчал. Но скрыть свою осведомлённость он не смог. На его лице было написано — «я знаю».

— Ваня, ничего рассказать не хочешь? — спросил я.

— Тут нет тайны. Я его разговор слышал с кем-то из «суховских» лётчиков. В Комсомольск его командируют. Пока не восстановится. Будет тренажёры облётывать.

Вот это действительно удар! Конечно, тут бы любой расстроился. Но мы здесь причём?

Причину аварии выявили. Вины Николая в ней нет. Руководство школы даже отправило документы на награждение. Возможно, сегодня и наградят. Только рад ли Морозов такой награде?

Гурцевич вышел к трибуне и открыл церемонию. Говорили со сцены многие гости. Даже Адмиралов высказал напутственные слова. Он всё так же бодр в свои 80 лет! Говорил он долго и очень весело. Зал ухахатывался с его фронтовой истории до слёз.

— Это всё смешно, сынки. Но впереди у вас новый этап. Жизнь, о которой многие мечтают. Работа, о которой слагают легенды. Но это работа! Лётчик-испытатель — это тяжёлый труд, — громко сказал Глеб Артакович под громкие аплодисменты зала.

Я посмотрел на Морозова. Он тоже похлопал Адмиралову, но выглядел заторможенным. Отрезанным от мира.