Авиатор: назад в СССР 11 (СИ) - Дорин Михаил

Начинает гонять меня из стороны в сторону, не отпуская из поля зрения. Вот теперь мне совсем нелегко! За минуту я уже столько змеек сделал, что гигантского удава на индикаторе кругового обзора пункта наведения нарисовать можно.

Отворот вправо, и сразу выполняю переворот. Пикирую вниз, но Николай успевает перестроиться. Снова накрывает сверху и готовится атаковать. Ещё один резкий отворот влево, ручку управления на себя и начинаю косую петлю. Сблизились с Морозовым очень сильно. Он так и хочет мне на голову сесть.

Приходится ещё раз сделать переворот. Дышится не так спокойно, как в самом начале. Давление в области таза возрастает.

На приборы уже не смотрю. Знаю, что самолёт выдержит все критические режимы. Манёвр за манёвром, продолжаю изматывать Колю. Высота 6000, а он лезет ещё выше, чтобы меня накрыть. Неправильно, дядя Коля!

Морозов заходит на меня сверху справа. «Ныряю» под него и добавляю скорость. Он не успевает спикировать и остаётся сзади.

Однако, сделал он это очень быстро. Если добавит оборотов, то выйдет на линию атаки. Мне уже некомфортно! Его план сработал. Стало быть, надо рисковать.

Ручку управления на себя, скорость падает. Отклоняю правую педаль. Самолёт начинает вращение. Давно так не вертелся, а потому не сразу сориентировался в пространстве.

Вижу, как подо мной проскакивает Коля. Он тоже пытается затормозить, но тянет слишком сильно на себя. Его самолёт подымает нос.

Я уже выровнялся по горизонту, а он только пытается это сделать. Странно, что за Николаем чёрные следы дыма. Двигатель Су-27 не коптит. Значит, что-то не то происходит.

— 087й, тёмный след от тебя. Борт порядок?

— Порядок, — резко отвечает Коля.

Делаю разворот, чтобы посмотреть, что произошло. Самолёт Морозова начинает хаотичные перемещения вверх и вниз. То задирает нос, то собирается пикировать.

Он как будто его не слушается. Коля теряет скорость, и я обхожу его.

Хлопок и из левого двигателя вырывается пламя. Су-27 начинает резко снижаться.

— 087й, горишь! Горишь! — громко говорю я в эфир, но Николай молчит.

Следую за ним. Самолёт Морозова продолжает терять высоту. Хвостовую часть начинает охватывать пожаром. Из центра фюзеляжа бьют оранжевые языки. Валит чёрный дым. Из сопла правого двигателя потянулся густой сизый шлейф.

Пламя продолжало превращать Су-27 в огненный шар.

— Коля, горишь сильно! — повторяю я.

Но он борется. Огонь меньше не становится, а самолёт всё ближе к земле. Ещё один хлопок из второго сопла.

— Гордый, 087й, пожар двигателей. Катапультир…

Коля не успел договорить. Его горящий самолёт продолжал вести себя, словно взбесившийся конь. Высота была уже 2500 метров. В такой ситуации бороться с неизбежным смысла нет. Я смотрел за поведением самолёта и понял, что сейчас Коля собирается его увести подальше от населённого пункта.

Су-27 накренился и плавно пошёл пикировать. Тут же Морозов катапультировался. Система аварийного покидания сработала штатно, и его выкинуло со всей невообразимой перегрузкой из кабины. Руководитель полётами трижды повторил команду на катапультирование, но это уже было ни к чему.

— Гордый, я 088й, наблюдаю купол. Самолёт упал в поле. Как раз в моём районе, — доложил я руководителю полётами.

— Вас понял. Остаток ваш?

— 2 тонны. Место приземления 087го доложу.

Я продолжал барражировать в районе падения истребителя. Горящие обломки раскидало на большой территории, но крупного возгорания травы и окрестных деревьев удалось избежать.

Морозов опустился в километре от места падения Су-27. Я сделал пару проходов, пытаясь заметить хоть какое-то шевеление с его стороны. Руководитель полётами уже несколько раз запрашивал у меня место приземления Коли.

Как только я ему доложил, то заметил машущего с земли человека в белом шлеме. Живой и это главное. В эфире уже был слышен голос командира поисково-спасательного вертолёта, вылетевшего с Циолковска. Он принял от меня координаты приземления Николая и передал мне команду немедленно вернуться на аэродроме. Дольше я и не собирался задерживаться в воздухе.

После посадки и заруливания, я не торопился вылезать из кабины. На душе было неспокойно оттого, что перед полётом «седьмое» чувство подсказывало мне — не готов ещё Коля летать «в полный рост» на этом самолёте.

Фонарь кабины открылся, и я ощутил свежий воздух аэродрома с ароматами жидкостей и керосина. Комбинезон, который за время нашего короткого боя, полностью промок, на глазах высыхал под лучами тёплого солнца.

Я посмотрел по сторонам и заметил некую растерянность инженерно-технического состава. Каждый из техников смотрел на меня и молчал. На лице каждого застыл один и тот же вопрос — ну, что там?

— Всё нормально, мужики. Катапультировался и живой, — ответил я, и все разом выдохнули.

К самолёту быстрым шагом приближался Лоскутов и Швабрин. Гена, естественно, курил как паровоз. Не успел я сойти на бетон, как они вдвоём закидали меня вопросами.

И Гена, и Ваня уже знали, что с Колей всё хорошо. Больше всего им было интересно, как так получилось. Я описал свои наблюдения.

— Близко не подходил к тебе? — спросил Гена, намекая, что Коля мог схватить выхлопных газов, тем самым нарвавшись на помпаж.

— Нет. Там что-то другое.

— Может, элементарно, был пожар двигателя? — предположил Ваня.

— Слишком долго всё развивалось.

— Главное, Морозов жив. А там будем разбираться, — подытожил Лоскутов.

К нам подошёл один из техников и передал распоряжение Мухаметова. Заместитель начальника школы ждал меня в лётной комнате и как можно быстрее.

Поблагодарив техсостав за работу, я направился в лётную комнату. По дороге начал представлять сейчас себя на месте Морозова, которому ещё предстоит вернуться в строй после катапультирования.

Переживаю за товарища, который не меньше меня любит полёты и небо. Мне известны возможные последствия такой нагрузки. После катапультирования можно и вовсе без полётов остаться. И больше никогда не сесть в кабину хоть МиГ-29, хоть Су-27.

Придя в лётную комнату, я застал Рашида Маратовича за странным делом. Он задумчиво смотрел на бильярдный стол и перекатывал белый шар из одной руки в другую.

— О! Родин, жду тебя уже давно, — сказал он и показал мне сесть на диван.

В этот момент в комнате появились все остальные. Сначала у ребят был порыв спросить, что произошло в полёте, но Мухаметов сказал всем помолчать и не мешать ему задавать вопросы.

После моего рассказа, Маратович походил по комнате, придумывая очередной вопрос.

— Почему Морозов решил именно с тобой полететь на воздушный бой? Ещё и по-взрослому всё делал.

Какие-то странные подозрения у Мухаметова.

— Так уж сложилось. Запланировали этот полёт именно мне и ему.

— Да, вот только изначально его в плановой не было. На подготовке добавили и внесли изменения, — сказал Маратович, толкнув шар в бильярдную лузу.

Что пытается от меня услышать Мухаметов, мне пока непонятно. Может был какой-то негласный запрет на сложные полёты на Су-27. Тогда зачем нужен серийный самолёт, который нельзя полностью использовать? Тем более, в подготовке испытателей.

— Ладно. Главное все живы, а самолётов ещё наделаем, — махнул рукой Маратович.

С каждой минутой мне всё больше начинает казаться, что по поводу ограничений на Су-27 я думал правильно.

В комнату вбежал запыхавшийся Чумаков. Судя по его обмундированию, он только что прилетел и ещё не успел снять высотно-компенсирующий костюм.

— Мужики, Коляна в больницу увезли. Сказали, не всё так гладко прошло.

Глава 23

Морозов парень непростой, но он наш товарищ. Раз у него беда, необходимо поддержать его насколько возможно.

Вечером отправились к Николаю в госпиталь. Прибытие нашей «делегации» выглядело со стороны как выкуп невесты. Каждый был опрятно одет, в руках гостинцы. Некоторые даже достали полевых цветов, тем самым решив создать благоприятную атмосферу.