Авиатор: назад в СССР 11 (СИ) - Дорин Михаил

На входе в травматологию нас встретила «охрана» в лице бабушки, моющей полы. В этот момент кто-то из ребят неудачно пошутил, а Боря Чумаков совершил самую непростительную ошибку — прошёлся по вымытому полу, оставив следы.

Бабуля, которая мыла полы, пришла в ярость. Чуть не зашибла Борю Чумакова тряпкой.

— Мать, ну ты посмотри на нас! Мы к товарищу, которого сегодня привезли. К лётчику, — пытался успокоить её Швабрин.

При этом Иван скрывался за мной, а я уворачивался от тычков шваброй.

— Бабуль, ну, хватит. Мы же не дети! Вот, эти цветочки вам! — предпринял я попытку вразумить женщину.

Увидев букет, она тут же растаяла. Помолодела лет на 10 и, даже начала сватать нас к молодым медсёстрам.

Нам всем пройти к Морозову не разрешили. Гостинцев было много, поэтому договорились, что пойдём мы со Швабриным вдвоём. Предложили и Боре с нами, но тот решил теперь к бабушке-санитарке ближе нескольких метров не подходить.

— Вы проходите. У него там есть посетительница. Сильно не отвлекайте больного.

Я посмотрел на Ивана и предложил выждать время. Всё же, отвлекать Морозова от общения с женой было бы неправильно. Тем более, катапультирование прошло не совсем удачно.

— Быстро оставим фрукты, жене подарим цветы и выйдем, — шепнул Швабрин.

— Согласен.

Нас проводили в палату, где лежал Коля. Дверь была закрыта, хотя на улице весьма жарко. Не думаю, что в палате есть кондиционер.

Мысленно, я приготовился увидеть Морозова в не самом лучшем состоянии. Сразу перед глазами всплывает поход к Нестерову в госпиталь в Белогорске. Картина там была совсем печальная.

Открыв дверь, я приготовился извиняться за беспокойство перед женой Морозова. Однако в комнате была другая женщина. Гораздо старше.

— Добрый вечер! Вы позволите, мы войдём? — спросил я и женщина кивнула.

Морозов лежал на кровати почти неподвижно. Его шея была зафиксирована. Только глаза бегали из стороны в сторону. Первое, что пришло в голову — Николай сильно повредил позвоночник. Вспомнив, что он стоя мне махал с земли после приземления, я отогнал от себя дурные мысли и подошёл ближе к кровати.

Женщина представилась мамой Николая. Она вытерла слезу и помогла нам разложить фрукты, сок и цветы.

— Цветы зачем принесли? — с трудом спросил Коля.

— Для ландшафта. Аромат леса и поля вкупе с весёлыми мелодиями придаст больше сил для выздоровления. Тебе это сейчас нужно, — сказал я, выкладывая на стол радиоприёмник, который передал Гена Лоскутов.

Он тоже хотел прийти, но занят расследованием по поводу аварии.

— Да, Коль. Только положительные эмоции, — добавил Швабрин.

Мама Николая очень обрадовалась нашему приходу. Предложила нам посидеть, пока она сходит к врачу и узнает дальнейшие планы по лечению.

Как только она закрыла дверь, мы взяли стулья и подсели к Морозову.

— Как состояние? — спросил Ваня.

— Хреново. Или ты слепой⁈

Мда, настроение у Николая излишне боевое. Ещё пару минут, и нам лучше исчезнуть из палаты.

— Коль, ты главное — поправляйся. Если что-то нужно, мы всё достанем. Тебя мы не бросим, — вступил я в разговор.

Морозов злобно улыбнулся.

— Ты вообще, чего пришёл? Позлорадствовать. Мол, переиграл меня? Что ж, радуйся Родин, пока.

— Ерунду не неси, Коль. Мы пришли, чтобы тебя поддержать. Ходить ты будешь. Я же видел, что ты вставал с земли. Скоро восстановишься, — продолжил я.

Швабрин прокашлялся, давая мне понять, что разговора у нас не получится с Морозовым.

— Идите отсюда. Мне зрители не нужны. Считай, Родин, что я тебя простил…

— Чего? Простил? Ты чего такое говоришь? В этой аварии никто не виноват. Это случается с техникой. Она может отказывать. Радуйся, что жив и, будешь летать, — уверенно сказал я.

Не был я полностью уверен насчёт его допуска к полётам. Но раз он шевелит ногами и пальцами, есть надежда.

— Ты думаешь, во всех твоих бедах виноват Сергей? — после паузы спросил Ваня.

— Не тебе решать, что и как мне думать. Шли бы вы, товарищи. Без вас тошно, — ответил Николай.

Разговор следует закончить. Не стоит его сейчас «драконить», высказывая слова поддержки, отправляя «лучи добра» — это всё Морозову не нужно.

Мы убрали стулья и направились к выходу. Дверь открылась и вошла мама Николая.

— Ребята, так быстро⁈ Может, чаю попьём?

— Мам, успокойся. Я их попросил уйти.

— Если что-то нужно помочь, вы только скажите. И супруга пусть не стесняется. Наши телефоны и где нас найти, она знает…

— Родин, успокойся. Уехала она сегодня в Крым. Записку только написала. Когда приедет, не знаю. Не утруждайтесь, парни. У вас и без меня работы хватает, — тяжело сказал Николай, махнув ладонью.

Дальнейшее наше пребывание в его палате было совсем лишним. Теперь понятна причина, по которой он такой нервный. Супруга даже не пришла его проведать в больницу, а написала лишь записку.

Знаю, что мужиков нельзя жалеть. Это ведёт к их слабости. Но тут мне жаль, что так происходит в жизни Морозова.

В течение двух недель только и ходили слухи о расследовании аварии Су-27. Конструкторское бюро Сухого постоянно опрашивало инженеров и техников, а также лётчиков, которые летали именно на этом борту. Даже меня пару раз приглашали к членам комиссии, расспрашивая, что я видел.

Пересказывая события аварии и все внешние признаки пожара и отказа, можно было заметить одну интересную деталь в представителях Министерства. Они всеми силами пытались представить всё как ошибку в пилотировании Морозова.

Когда меня вызвали в третий раз, то собеседник в кабинете Гурцевича был один. Этот разговор с представителем КБ Сухого был мне организован по личной просьбе их руководства.

— Я недавно возглавил конструкторское бюро. Ранее работал в Министерстве авиационной промышленности. Плохо вот так начинать работу, но ничего не поделаешь.

— Пётр Михайлович, Сергей вам ответит на вопросы. Насколько это возможно, — сказал Гурцевич и оставил нас одних, выйдя из кабинета.

Человека напротив я видел первый раз в своей жизни. Представился он мне как генеральный конструктор фирмы Сухого Пётр Михайлович Самсонов.

Мощный лоб, кроткий взгляд серых глаз и аккуратно зачёсанные назад тёмные волосы. В начале нашего разговора он пытался шутить, разряжая обстановку. Потом и вовсе перешёл на вопросы, словно это интервью, а не беседа на тему авиационной аварии.

— Вы первый одержали победу в поединке двух лучших истребителей в мире. Не зазнаетесь? — улыбнулся Пётр Михайлович, поправляя воротник своей белой рубашки.

— Позвольте с вами не согласиться. Бой так и не был доведён до конца.

Самсонов посмеялся и отложил в сторону ручку.

— Мне приятно, что вы так открыты к разговору с потенциальным конкурентом. Насколько мне известно, вас взяли в конструкторское бюро МиГ?

— Да, но это к аварии не имеет никакого отношения. Что вы от меня хотите услышать? Я уже всё сказал на предыдущих беседах с представителями Министерства Авиационной промышленности.

Генеральный конструктор задумался, сложил руки и задумчиво почесал подбородок.

— Я знаю о вашем разговоре с Глебом Артаковичем Адмираловым.

Ого! Видимо, идеей о переднем горизонтальном оперении наш профессор поделился с «суховцами». Это радует.

— Мы с ним часто беседуем на такие темы.

— Теперь хочу услышать от вас лично мысль, что произошло с самолётом.

Да я ж откуда знаю⁈ Совсем меня за пророка считают?

— Здесь сложно что-то дельное вам сказать, — ответил я. — В кабине был другой человек. С ним не пробовали беседовать?

— Николай — отличный лётчик. Мы к себе не берём простых. Но в данном случае он совершил ошибку.

— Какую?

— Этого мы не знаем.

Прекрасно! А человека уже обвиняют! Понятно, что новый самолёт, который только пошёл в серию, дорабатывать сложно. В условиях конкуренции с КБ МиГ это удар по репутации.

— Так что вы думаете, товарищ Родин про отказ? — спросил Самсонов. — Речевой информатор не сработал. Система управления стала отказывать не сразу…