Тридцатая застава - Ф. Вишнивецкий

Он разложил на столе топографическую карту, определил расстояние до советской границы — двадцать километров — и задумался. Потом шагнул циркулем на ту сторону, за Збруч, к узловой железнодорожной станции Раздорожье, отмеченное на карте Штольца вопросительным знаком.

«Большевики. — напутствовал Карла полковник Штольце перед отъездом в Польшу, — говорят, что заперли границу на прочный замок. Но нет такого замка, чтобы немецкий мастер не подобрал к нему ключа. Верно? И ключ этот на вашем участке есть! Подобрал его сам Александер!»

Полковник положил перед Шмитцем досье резидента Южного — Владимира Иосифовича Фризина-Ярченко.

«А не заржавел ли этот ключ? Ведь сколько времени прошло». — про себя подумал разведчик, слушая шефа.

«Вам помогут работники двуйки[3] — это уже согласовано. Наш человек в дефензиве — поручик. Морочило. У них под руками достаточно нужных люден — украинские националисты, белогвардейцы и разные сочувствующие нам элементы. За деньги они сделают нее…»

Он тут же вручил Шмитцу увесистый пакет и дружески похлопал но плечу. «Да помогут тебе бог и наш фюрер! Знай: недалек день, когда немецкий солдат станет на горло всем этим славянским выродкам разным сербам, чехам, полякам и… Понятно?»

И вот сейчас майор Шмитц углубился в детальное изучение «нужных людей». С фотокарточки на него смотрит круглое, почти безбровое лицо молодою человека с плотно сжатыми тонкими губами. Тусклые глаза ничего не выражают.

Много времени прошло с тех пор, как Александер фотографировал его. Теперь по фотографии и не узнать. Разве что сохранилась родинка у самой мочки левого уха…

А может, уже давно подох этот помещичий сын Владимир Фризин? Все может быть. А если и жив, то под какой фамилией числится инженер-путеец на станции Раздорожье? За прошедшие годы многое могло измениться в его отношениях с большевиками.

«Игра вслепую. Одни шанс из тысячи…» — заключил про себя Шмитц и достал фотографии агентов, рекомендованных ему двуйкой.

С первой глянула на него физиономия с узким лбом к массивным подбородком.

«Ну и тип! С такой мордой вышибалой в публичном доме служить, а не в разведку лезть. Еще и усы отрастил… Но для других дел — в самый раз…» — подумал и вспомнил анкетные данные: «Дахно Яким Филиппович, уроженец села Лугины. Бывший капитан царской, а потом белой армии.

Ярый враг большевиков, связан с ОУН»[4].

Шмитц знал о планах седьмого отдела абвера, возлагавшего большие надежды на оуновцев в деле организации диверсий на Украине, но? откровенно говоря, не очень верил этой затее. Главное — создать резидентуру. А такие, как Дахно, для этого не годятся.

«Стар ты, господин экс-капитан, и ОУН здесь не поможет…»

Фотографии отложена в сторону. Та же участь постигла и Коперко-старшего, бывшего владельца кожевенной фабрики в Екатеринославе. И лишь на третьей кандидатуре оживились глаза разведчика.

«Вот с тобой мы наверняка поладим, господин Коперко-младший, если…» — он щелкнул ногтем по фотокарточке и спрятал ее отдельно, припоминая полученные от Морочило сведения об агенте.

Во дворе послышался громкий разговор, кто-то резко кричал на рабочих.

«Это, видимо, он и есть, управляющий Фишера…» — решил Шмитц и подошел к окну. Но сквозь заиндевевшee стекло ничего нельзя разобрать. Набросив на плечи куртку, он вышел во двор.

Перед толпой рабочих стоял плотный человек в лыжном костюме и отдавал какие-то приказания.

— Что пану угодно? — спросил он по-польски, повернувшись к гостю.

Цепкие глаза разведчика несколько секунд ощупывали управляющего. Потом Шмитц вежливо улыбнулся к ответил по-польски:

— Если господин управляющий сможет уделить мне два-три часа, то я с удовольствием воспользуюсь вашей любезностью, чтобы ознакомиться с таким прекрасным имением. Как представитель торговой фирмы интересуюсь лесом, господин Коперко.

Управляющий молча кивнул головой. Затем, отпустив рабочих, подошел к крыльцу.

— Если угодно, господин агент торговой фирмы, мы можем пройтись на лыжах… Увидите, как говорится, товар лицом.

— О! Лыжи — это чудесно! вдруг на чистом русском языке воскликнул Шмитц… Коперко от неожиданности вздрогнул, услышав когда-то родную ему речь. Гость спокойно продолжал: — Если у вас найдется лишняя пара, я с удовольствием прогуляюсь с вами.

— Тогда одевайтесь, лыжи будут, тоже по-русски ответил Коперко.

Так состоялось первое знакомство, цель которого для Шмитца была одна: отыскать затерянный «ключ».

Роман Коперко смутно помнит, когда он беззаботно бродил в гимназической форме по широким улицам Екатеринослава. Отец и старший брат Григорий по уши завязли в делах фабрики, а его эта работа не интересовала, он считал ее «грязной», мечтал о блистательной карьере горного инженера, о красивой и богатой жизни…

Но отроческие мечты сгорели в каком-то огненном Он плохо помнит, как это произошло. События тех революционных лет представляются ему словно в тумане или кошмарном сне. Очнулся здесь, в этой заброшенной между холмов и лесов Ольховке. Отец и мать погибли от тифа, как говорит старший браг, устроившийся бухгалтером в имении этого жирного немца Фишера. Григорий и этому рад: есть угол и кусок хлеба.

А каково ему, Роману, с его юношескими мечтами о блестящей карьере? На тридцатом году жизни добиться с помощью брата должности управляющего, блюстителя чужих богатств — слишком мало. За последние годы в поисках своего пути в жизни сталкивался с разными людьми, которые, подобно ему, чувствовали себя здесь, в Польше, словно транзитные пассажиры на узловой станции, когда неизвестно, будет ли нужный поезд. Среди них возникали всевозможные группы и группки, именовавшие себя партиями, организациями, комитетами спасения. Кого и что спасать — едва ли сами организаторы понимали. Все это было видимостью политической деятельности. В одну из таких организаций, созданных из осколков петлюровской армии и разных банд, вовлекли и Романа Коперко. О подлинных целях главарей ОУН он мало знал. Не увлекали его планы создания «самостийной Украины». Какое ему дело до Украины, когда от фабрики его отца за эти годы, должно быть, и следа не осталось?

Однако его честолюбивой, экспансивной натуре нравились смелые, как ему казалось, действия оуновцев против Советов. Он и сам несколько раз участвовал в бандитских налетах на приграничные советские села, усматривая в этой видимости политической борьбы даже что-то романтичное.

После убийства польского министра и суда над Степаном Бандерой случай свел Романа с поручиком Морочило, а затем и с работниками двуйки. Оказалось, что польские паны тоже претендуют на Украину, спят и видят Речь Посполиту «от моря до моря». С кем же ему идти?

Этого Коперко не в состоянии был решить и теперь сам себе не мог объяснить, кому служит. И уж совсем не мог допустить мысли, что поручик из дефензивы является агентом немецкой разведки. И когда тот предупредил вчера о предстоящей встрече с представителем немецкой торговой фирмы, Роман насторожился, смутно догадываясь о подлинных целях этой фирмы. Однако внешне ничем не выражал своей озабоченности, ждал большого разговора. И разговор состоялся. Невинный, на первый взгляд, даже немного игривый. Однако…

Оба настороженно прощупывают друг друга, стараясь определить меру возможной откровенности в предстоящем разговоре.

— Вы прекрасно ходите на лыжах, господин Коперко. — по-русски сказал Шмитц, останавливаясь и вытирая вспотевшее лицо.

— Как и положено бывшему инструктору лыжного спорта, деланно безразличным голосом ответил Роман на немецком языке, бесцеремонно разглядывая гостя.

— И не менее прекрасно владеете немецким языком…

— Как вы русским, между прочим.

Оба рассмеялись. Ледок настороженности начал таять.

— Как вам понравился лес? Какие породы интересуют фирму? — с явной иронией спросил Коперко, напрашиваясь на откровенность.

Но Шмитц не спешил. Надо продумать, разобраться в первых впечатлениях.

— Лес прекрасный. Заходите вечером, тогда и потолкуем о лесе. Вы очень интересный собеседник, господин Коперко. Ауфвидерзейн!

Управляющий пришел точно в семь. И столковались они быстро. Через неделю после этого разговора на левом фланге тридцатой и были обнаружены лыжные следы и странная записка неизвестного «пшиятеля».

Начальник польского пограничного кордона Болеслав Щепановский, недавно получивший первый офицерский чин, не увлекался высокой политикой. Трудный путь от рядового жолнера пограничной стражи к офицерскому положению не способствовал развитию его воинского честолюбия, о генеральском жезле в ранце не мечтал. Частые провокации на границе считал бессмысленной и ненужной затеей. Они только обостряют отношения между соседями, вызывают дипломатические осложнения, запросы в сейме…