Тридцатая застава - Ф. Вишнивецкий

— Есть подготовиться к беседе!

— Да вы садитесь, ведь намаялись… А каково состояние политрука, не справлялись?

— Плохо, товарищ старший лейтенант. Знать, не скоро вырвется из госпиталя…

Кольцов поморщился: тяжело будет одному.

— Я вас больше не задерживаю, товарищ старшина. Идите и готовьтесь к беседе.

Старшина козырнул, четко, как на учении, повернулся и вышел. Это понравилось начальнику заставы — любил строевую выправку.

«С таким приятно служить», — подумал он, оставшись один в кабинете.

Выйдя от начальника, Тимощенко наведался в сушилку, на кухне проверил, горяч ли ужин для прибывающих из наряда бойцов, и подошел к комнате, где ребята чистят оружие. За дверью смех. Прислушался. Хорошо, когда бойцы вот так смеются. А там неугомонный Денисенко отпустил какую-то шутку по адресу Великжанова. Но и тот не остался в долгу. «Тоже герой выискался! Зарылся в снег, как боров в солому, и лежит. Побегал бы ты за старшиной, как я… Вот человек! Я уже без ног, а ему хоть бы хны. прет и прет сквозь метель, как паровоз…»

«Ну вот, теперь начнут меня прорабатывать», — с улыбкой подумал старшина и тихонько отошел от двери — не стоит смущать ребят. Он знал, что бойцы относятся к нему с уважением (а это самое главное на службе), и направился к ленинской комнате: надо готовиться к занятиям. Ему не впервые подменять старших командиров. Такова обязанность старшины.

В ленинской комнате уже никого не было: измучила метель, отдыхают. «А каково ночным нарядам!» — сокрушенно вздохнул Алексей Федорович, доставая из шкафа толстую тетрадь в потертой обложке. Буквы на ней, нарисованные когда-то красным карандашом, уже выцвели от давности, и кто-то обвел их синими чернилами.

«Боевая история заставы», — вслух прочитал старшина и задумался. Каждая строчка в этой книге ему знакома. Ее писали не ученые, не писатели, а непосредственные участники событий. Простые, иногда неуклюжие слова, а сколько в них раздумий, страдании, сомнений, радостей… И не одна смерть притаилась здесь между строк.

Последнюю запись о недавних событиях делали вдвоем с секретарем комсомольской организации. Грустные события…

…Мирный Рижский договор 1920 года застал части Красной Армии, громившие белополяков, на речке Збруч, по которой была установлена государственная граница с Польшей. Несколько эскадронов чекистов Дзержинского да отдельные подразделения Железной Самарской дивизии и образовали Збручский пограничный отряд. Это были закаленные воины, прошедшие много дорог на фронтах гражданской войны. В 1936 году отряд был награжден первым орденом Боевого Красного Знамени.

Тридцатая застава располагалась возле села Лугины и занимала участок границы от селения Колокольня, на стыке с двадцать девятой заставой, до селения Варваровка, примыкая левым флангом к соседнему погранотряду.

Участок тяжелый. Высотки, овраги, балки, поросшие кустарником, — все как будто нарочно создано для удобств нарушителям границы.

Лугины делятся рекой на две части. Бывший помещик Кравецкий бежал на правый берег и все годы натравливает оттуда банды белогвардейцев, петлюровцев.

Однажды эти бандиты прорвались в село, увели родителей председателя сельсовета Симона Голоты, зверски замучили их, а головы отрубили и перебросили на нашу сторону.

В другой раз в неравном бою с диверсантами погибли храбрые бойцы-пограничники Григории Карташов и Василий Лопатин. А сколько раз поджигали дома, усадьбы молодых колхозов, обстреливали из пулеметов левобережье!

Старшина уже в который раз осматривает портреты на стенах. Вот улыбается ему первый начальник заставы капитан Кузнецов. Рядом с ним первый политрук Евгении Байда. А дальше — Григорий Карташов, старшина Федор Аршинов…

В ряду портретов на видном месте выделялся один. Жилистая шея в расстегнутой косоворотке, густые волосы откинуты небрежно назад. На портрете они кажутся черными. Глаза пристально смотрят на тебя — пытливые, строгие и добрые. Под портретом слова: «Герой — это тот, кто творит жизнь вопреки смерти, кто побеждает смерть…»

Даже не читая, каждый с первого взгляда узнает всемирно известного и любимого писателя, буревестника революции.

В октябре 1932 года Алексей Максимович Горький был зачислен в списки части как почетный пограничник. Этим безмерно гордились ребята.

В альбоме почетных гостей хранится и фотография героя полярной эпопеи Папанина. Вот об этих людях, которые смотрят с портретов на старшину, и расскажет он завтра новичкам.

Дверь распахнулась, в комнату вошел Кольцов.

— Ухожу на поверку. Вы остаетесь за меня. Выделите кого-нибудь из старослужащих — пойдет со мной. Лучше бы этого… как его? Семенов, кажется, комсорг. Он, говорят, из местных, хорошо знает границу…

— Да, Николай Семенюк, товарищ старший лейтенант, — это наш комсорг. Он знает здесь каждую тропку. Пожалуй, лучшего напарника вам и не найти, но он недавно из наряда, сейчас отдыхает…. И прошлой ночью…

— Ничего, потом отоспится. Хороший пограничник ко всему должен быть готовым…

Тимощенко очень не хотелось будить комсорга, но он в то же время понимал, что лучшего помощника для ночной поверки не найти. Он не только выносливый и сметливый боец, но и хорошо знает всех ребят. Кому как не ему сопровождать нового командира в такую метель?

Скрепя сердце послал дневального за пограничником. Ничего не поделаешь, интересы службы превыше всего.

Через несколько минут Николай Семенюк в полном боевом снаряжении докладывал начальнику:

— Товарищ старший лейтенант! Боец Семенюк прибыл по вашему приказанию.

По собранности, манере держаться он очень походил на старшину, разве что чуть повыше ростом да поуже в плечах. В его широко расставленных глазах еще заметны следы недавнего сна, но нет в них ни удивления, ни неудовольствия, только готовность к выполнению любого задания. Кольцов вспомнил совет комиссара отряда: «Пока пришлем политрука, ты присмотрись хорошо к комсоргу… Это настоящий солдат, на него во всем можно положиться…»

«Действительно молодец! — похвалил про себя Кольцов Семенюка. — Видно, жизнь на границе выработала в нем эту внутреннюю собранность, приучила к дисциплине».

Через минуту Кольцов и Семенюк ушли в ночь и скрылись в снежном вихре.

За заставой Кольцов пропустил Семенюка вперед.

— Держите направление на высотку, как там у вас ее называют? Кажется, «Груша?» Оттуда повернем на левый фланг.

Перед выходом звонили из штаба отряда, предупреждали о сигналах от соседей слева:

— Будьте начеку… Сопредельная сторона что-то замышляет. Усильте наблюдение на южном стыке…

«Неймется им, прощупывают то справа, то слева, спешат использовать погоду. Да оно и понятно. Среди этих холмов в такую вьюгу под носом может проскочить и не заметишь…» — думал Кольцов, стараясь ближе держаться к ловко лавирующему среди холмов Семенюку.

От «Груши» повернули на юг. Идти стало легче: ветер подгонял сбоку, меньше мешал снег. Пошли тише, зорко всматриваясь в кустики и снежный покров вдоль контрольно-следовой полосы. Да что заметишь, если лыжня следом за идущим заносится поземкой.

Поверяемые наряды были на месте, никто не обнаружил нарушения границы. И вдруг километрах в трех от левого фланга Семенюк с ходу остановился и пригнулся у следовой полосы. Кольцов немедленно осветил фонариком место, куда всматривался боец. За кустиком, который немного задерживал поземку, заметно обозначились отпечатки лыж. К границе через следовую полосу и на восток к Лугинам вздувались, как вены на старческих руках, бугорки.

— Лыжник, товарищ старший лейтенант. И прошел недавно. Свои здесь не могли ходить. Но куда направился? — он еще раз осмотрел след, осторожно сделал несколько шагов в сторону границы и уверенно доложил: — К нам! Это точно! Разрешите преследовать? — Его крепкая фигура подалась вперед, напряглась, как у бегуна на старте.

— Отставить! Дайте сигнал вызова тревожной группы, а сами оставайтесь здесь. Прибудет группа — пусть следует за мной. Я иду по следу.

Вспыхнули над головой ракеты, а когда погасли, фигура начальника заставы уже еле различалась сквозь снежную пыль.

Лучше бы вдвоем идти на преследование, старший лейтенант понимал это, но нарушитель мог для страховки оставить здесь напарника. Да и раздумывать некогда, и так след еле заметен.

Кольцов спешил, он был хорошим лыжником и, возможно, настиг бы нарушителя. Но невдалеке от Лугинской МТС, которая разместилась в бывшем имении помещика Кравецкого, след совершенно затерялся. Мысли рвались к тревожной группе — собаку бы скорее сюда!

Идти вслепую бесполезно, поспешил к конторе МТС. Сторож открыл кабинет директора — надо немедленно сообщить в отряд. Разговор со Збручском был короток и неприятен. Выслушав доклад о случившемся, комиссар Шумилов, временно исполнявший обязанности начальника отряда, сдержанно пробасил: