Чужая Истина. Книга первая - Джером Моррис

к Кумруну, — он чуть привстал на своем лежбище опираясь на локоть, громко хлюпая, глотнул из деревянной полукруглой чаши и продолжил. — Эко вас посекли. Тебе-то ещё, можно сказать, свезло.

— И не говори, — продолжая греть руку над фонарем, Эйден так наклонил предплечье, что кривой рубец, перехваченный бледными следами стежков, отбрасывал причудливые тени на пологе палатки. — Я вообще везучий. За последние полгода уж в третий раз счастья привалило. А про «посекли»… — он на секунду задумался. Тень, медленно изменяющая очертания с наклоном руки, напоминала то далекие горы, то беспорядочные волны. — Так нимийцев, наверняка, ещё больше полегло.

— Да, я слышал. Что-то около двух сотен.

Они коротко переглянулись. То, что ни один не верил в гуляющую по лагерю байку — не имело абсолютно никакого значения.

— А что там, — Лоран чашей указал на извилистый шрам на руке юноши, — в предыдущие два раза-то?

— Это пикой, когда нас из-под Элрина теснили, — розоватый, рваный след, протянувшийся наискось через предплечье почти на десять дюймов, напомнил как узкий хищный наконечник вспорол кожу и мясо, змеей скользнув вдоль древка его собственного копья. — Есть ещё рёбра… Срослись чуть коряво. Это я под копыта угодил. Коновал наш, лагерный, тогда тоже говорил, что я везучий.

— Хм… Чего ещё тот коновал наговорил?

— Ну, показывал там, по мелочи. Как что перевязывать, сшить или очистить, если ты об этом.

— Об этом, — уверенно кивнул Лоран. — Не знаю, с чего умного человека коновалом кличешь, но кто ж вас разберёт, деревенских. А ты ведь даже не уразумел поди — какую услугу тебе тот мужик оказал, часть опыта своего в твою башку лысую вбив.

Лысеющий медик самодовольно ухмыльнулся, громко прихлебывая самогон, будто боясь обжечься. В его снисходительном, чуть насмешливом взгляде можно было заметить невысказанный вопрос. Эйден же выглядел немного смущённым и явно заинтересованным. То есть именно так, как нужно.

— Вишь, в чём дело-то, — начал Лоран доверительным тоном, — мы ведь с тобой похожи. И не только лысыми макушками. Я ведь не так давно тоже в строю шагал да-а-а… И в некотором роде — тоже везучий, — он картинным жестом задрал серую рубаху демонстрируя след давнего колотого ранения на дряблом животе. Эйден, как положено, понимающе закивал. — Кой-как, своим умом и не без помощи хороших людей, выучился медицине. Хотя раньше-то, как и ты небось — слова такого не знал. И не просто так выучился, да-а-а… Пока своя шкура зарастала, всякого успел навидаться. Оно ведь как, на поле боя-то, только начало видишь, только как рубануть, ткнуть и вспороть прикидываешь. А тут, не в смысле прям здесь, а вообще — в неглубоком тылу-то, есть время всё под другим углом рассмотреть. Прочувствовать боль чужую, надышаться настоящей смертью, той, что в грязной ране до поры растёт…

Хирург некоторое время молчал. Потом кинул на юношу внимательный, оценивающий взгляд и плеснул ещё самогона в объёмные чаши.

— А я ведь тот ещё рубака, — продолжал он чуть изменившимся голосом. — Гонял врага по всему Хертсему, чуть не до Фор-дрима, ещё когда ты… Не, ну уже народиться-то успел, но ещё под себя не со страху, а по незнанию ходил. Ах-хха…- смех Лорана напоминал кашель больной собаки. — Помню, как- то раз, ближе к гномьей границе…

Следующие две чаши медик, а как оказалось — ещё и один из прославленных ветеранов Уилфолка, в типично охотничьей манере вспоминал о своих славных подвигах. Ещё по весне Эйден слушал таких вояк, забредающих в харчевню неподалеку от его мельницы, с неподдельным живым интересом. Месяца четыре назад — с нескрываемым презрением. Теперь же он снова поддакивал, заинтересованно уточнял и уважительно кивал головой. Хорошо зная, к чему ведёт Лоран.

— Так вот, к чему я всё это веду, — поднятый вверх указательный палец должен был подчеркнуть значимость момента, — мне думается, что ты тоже не так прост, как большинство из этих деревенщин, — хирург сделал неопределённый жест рукой. — Они трусливы, глупы и ленивы, но всё же жадность пересиливает остальные пороки. Именно поэтому ведутся войны, именно поэтому — есть, кому воевать. Пусть тебя, как и меня в своё время, толкнула в это болото та же корысть, но ведь посмотрев поближе, некоторые могут, наконец, осознать… Верно?

Эйдену было глубоко безразлично, какие достоинства или пороки привели Лорана туда, где он был сейчас. Юноша не собирался гадать о том, действительно ли между ними так много общего. В конце концов — совершенно не важно, прятал ли медик свой страх смерти, боли и бог знает чего ещё за показной, вычурной мудростью или он действительно покалечил достаточно тел для того, чтобы это искренне опротивело…

— Верно.

— Вот, — Лоран уверенно наполнил ещё по чаше для себя и Эйдена. — Пей и слушай. Завтра договорюсь с твоими командирами. Кто там у тебя? А-а не важно. Всё одно к чему ты им с располосованной ляхой. Так что останешься здесь, помогать нам будешь. И после того, как подзаживёшь — тоже.

Эйден задумчиво кивнул и почти погрузил нос в самогон. Нужно было скрыть улыбку, расплывающуюся по худому сероватому лицу. Он не горел желанием зашивать чужие раны, вправлять кости и отрезать загнившие конечности. Но продолжать рисковать собственной шкурой хотел ещё меньше. Следующие пять дней он как мог помогал Лорану в работе. А потом привезли новую партию раненых… И известия о возможном приближении небесных.

Маленькая шустрая сойка встревожено замерла, повернув аккуратную головку боком к возможному источнику опасности. В черной бусинке глаза можно было заметить отражение человека, сидящего меж поросших травой кочек.

Эйден удивился, что так чётко видит себя в крошечном глазу птицы. Такое обостренное восприятие и странный ход мыслей могли означать сильный жар, следствие заражения крови и предвестник начала лихорадки. Он медленно покачал головой, как бы убеждая сойку в отсутствии недобрых намерений. То, что пташка подмигнула ему — тоже не было хорошим знаком.

— Что за чушь? — полушёпотом протянул он. — Рана открылась только с утра, зараза не могла так быстро… Гхм-гх

Услышав сдавленный кашель, сойка несколько раз ударила крыльями, отскакивая на пару шагов в сторону. Небольшие бирюзовые мазки на её серо-коричневых крыльях на мгновение ярко вспыхнули и снова погасли. Птица держала в клюве крупный желудь и явно переживала за него.

— Да не волнуйся, не отберу.