Чужая Истина. Книга первая - Джером Моррис

когда назойливая резь в пустом животе не давала уснуть. Этой ночью он тоже не сомкнул глаз. Вести о возможном подходе неприятеля прибыли ещё вчера, вместе с колонной раненых. Скрипящие телеги везли изувеченных, обессилевших людей, гоня впереди себя густую, почти видимую волну страха. Шелест тревожного шёпота наполнил лагерь, уже на тот момент охраняемый лишь глухой бесплодной пустошью, отгораживающей его от больших дорог. Некоторые надеялись, что их всё же не найдут. Не зря же ведь свежих калек привезли именно сюда. Тем не менее — многие дезертировали ещё до рассвета. Эйден на секунду задумался, считался ли дезертиром он или его хромоногий удачливый побег можно было назвать отступлением? Кисло улыбнувшись — решил, что отступление предполагает намерение продолжать борьбу. А желание бороться пропало так давно, что он всерьёз сомневался, а было ли оно когда-то. Сейчас хотелось просто отдохнуть. Мягко опуститься на толстую подушку мха, закрыть глаза и забыться на несколько часов. Если бы не сырость и утренняя прохлада…

Осоловелый, рассеянный взгляд уставшего парня, бесцельно блуждающий по округе, вдруг зацепился за неожиданную, неуместную здесь деталь.

У самой земли, из-за ствола старого раскидистого вяза, торчал носок солдатского сапога. Эйден замер, боясь пошевелиться. С расстояния в десяток шагов было отчётливо видно, что это вовсе не древесный гриб странной формы, а именно грязная, чуть стёртая свиная кожа казённой обуви. Носок сапога смотрел вверх и в сторону, позволяя предположить, что его обладатель сидел с противоположной стороны, облокотившись спиной о дерево. В голове юноши промелькнула робкая мысль, что может, там и вовсе никого нет, ведь за те пару минут, что он сидит здесь — со стороны вяза не донеслось ни шороха. Однако, бесхозных одиноких сапог Эйдену встречать пока не доводилось. В любом случае — за деревом не было движения и необходимость что-то решать вновь пугала ещё сильнее. Медленно протянув чуть трясущуюся руку в сторону, он нашарил свой ореховый посох. Поднялся, из-за внутреннего напряжения практически не почувствовав боли. Стараясь ступать как можно мягче, что было не сложно, ведь толстая подушка сырого мха хорошо заглушала даже неровный прихрамывающий шаг, направился по широкой дуге в обход старого вяза. Эйден хорошо понимал, что куда разумнее было бы подкрасться к возможному противнику со спины, а там, при необходимости, воспользоваться крепкой палкой, но страх заставлял его забирать левее. Так и не приблизившись к дереву, обходя со стороны и опасливо вытягивая тощую шею, он, затаив дыхание, заглянул за ствол. На короткое мгновение его замёрзшие руки сильнее стиснули не слишком грозное оружие.

Но остекленевшие, пустые глаза рослого ополченца, сидящего на земле неестественно широко раскинув ноги, теперь не могли испугать Эйдена надолго. Мёртвых он давно не боялся, успел навидаться всякого. А вот живых опасался как никогда, собственно, тоже потому, что успел навидаться. Подойдя ближе, он бесцеремонно ткнул палкой в щеку небритому бугаю. Проверять жив ли солдат нужды не было, синюшная кожа и немигающий взгляд водянистых глаз говорили сами за себя. Просто Эйден узнал это грубое, глуповатое лицо. Как и длинную резаную рану, на обнажившемся волосатом животе. Аккуратные ровные стежки, наложенные им несколько дней назад, разошлись, обнажив ровный срез и бело-желтый слой жира, испачканный тёмной, сворачивающейся кровью. Рубаха и штаны бедняги также влажными бурыми складками. Было видно, что он пытался зажать открывшийся порез рукой, теперь сползшей на пах, будто вши продолжали донимать его и после смерти.

— Говорил же, сиди спокойно… А ты по лесам бегать, — в охрипшем голосе Эйдена слышались неприязнь и досада. Но не злорадство.

Он не был рад, что ополченец, покрывавший его отборнейшей бранью и даже отвесивший тумака во время болезненной очистки раны, умер вот так. Но встретить его живым Эйден тоже не хотел бы. Как и многих бывших сослуживцев, ведь сейчас это могло быть действительно опасно. Снять со здоровяка хорошие, крепкие сапоги не составило труда, а вот стащить плотный шерстяной жилет оказалось куда сложнее. Тяжёлое, остывшее тело словно сопротивлялось, не желая делиться одеждой с тем, кому она ещё могла пригодиться. Удовлетворенно потопав ногой в новой обувке и одёрнув пропахший чужим потом жилет — Эйден на секунду задумался, глядя на неуклюже распростёртого человека, ещё недавно выглядевшего грозным и сильным.

Крикливый бугай, вероятно, просто истёк кровью, а мне это не грозит… Пока. Но сам факт того, что я его встретил… хм… нашёл — напоминает о возможности менее удачных встреч. Надо бы торопиться, но всё же не так, как этот, а то мало ли. Жаль, что по дороге он потерял оружие, ведь наверняка уходил не с пустыми руками. Ну да ладно, зато нести меньше.

Промелькнувшая было мысль о возможном захоронении тела — вызвала горькую усмешку. Тем не менее, молодой парень всё же чувствовал себя не в своей тарелке, оставляя соратника на съедение падальщикам. Конечно, рыть сейчас могилу, пусть даже неглубокую, не было ни времени, ни сил, но холоднокровное, практичное восприятие было ему совершенно не свойственно. Отодвинув ногой слой прелых листьев он нагнулся к расчищенному чернозёму. Одним движением сгрёб горсть чёрной, жирной земли, забивающейся под обгрызенные ногти. Эйден видел уже очень много, слишком много покойников. И мельком, на бегу, во время сражений и стычек. И близко, в мельчайших подробностях, когда измученные лихорадкой бойцы, конечности которых он помогал ампутировать, умирали в страшной горячке. Он напомнил себе об этом, стараясь не утратить шаткого душевного равновесия, обретённого с таким трудом после побега. Взглянув на солнце, он повернулся спиной к старому вязу и зашагал прочь, медленно разминая в руках прохладную, пластичную грязь. Бросить горсть земли на тело покойного — означало помочь тому вернуться в объятия великого Лема… А Эйден больше не хотел никому помогать. После всего того, что ему довелось увидеть и пережить.

Теперь было заметно теплее. Легкий, но свежий и неутомимый ветерок гнал на юг тяжёлые испарения, напитанные сладким духом прелой листвы. Чем выше поднималось солнце, тем быстрее просыхал лес. В просторном рыжеющем осиннике это было особенно заметно. Стройные стволы, тускло-серые и невзрачные с одной стороны, с другой уже отливали мягким серебром, постепенно избавляясь от ночной сырости. Эйден прислонился плечом к прохладному дереву, чтобы снять нагрузку с больной ноги и немного отдышаться. Он изо всех сил боролся с желанием опуститься здесь же, присесть… а то и прилечь среди кочек, густо поросших травой. Больше трёх часов торопливой, насколько позволяла открывшаяся рана, ходьбы — измотали бы и более выносливого человека. Оглядевшись, юноша кивнул сам себе,