Обезглавленные. Трагическая история Марии-Антуанетты, мадам Дюбарри, мадам Ролан и Олимпии де Гуж - Сесиль Берли

общества предстал слабаком, стариком, импотентом и рогоносцем. Министра внутренних дел обвиняли во всем подряд: в растрате государственной казны на написание и распространение листовок, восхваляющих заслуги одних лишь жирондистов; в нежелании обнародовать свое состояние; в защите свергнутого короля, запертого под стражей; в намерении бежать за границу; в трусости как в политике, так и в личной жизни. Истощенный и больной Ролан через два дня после казни Людовика XVI подал прошение об отставке, датированное 22 января 1793 года, черновик которого также принадлежал Манон. 23 числа пара покинула казенную квартиру в отеле на улице Нев-де-Пти-Шам и переехала на улицу де ла Арп.

Семья Роланов хотела уехать из Парижа, однако бывший министр не мог этого сделать, не предоставив информацию о своих счетах Конвенту, который в свою очередь должен был их утвердить. Восемь раз Ролан писал в Собрание, но ответа так и не получил. Кроме того, ему не удалось получить паспорт ни для самого себя, ни для жены, ни для дочери, ни даже для прислуги. Иными словами, несмотря на то что Ролан больше не занимал пост министра и оба супруга отошли от общественной жизни, их по-прежнему обвиняли во всех бедах. В начале марта с трибуны якобинцев, а затем и Собрания Колло Д’Эрбуа заявил, что Ролан и его жена перевели в Англию 12 миллионов франков. Все усугубилось предательством Дюмурье, героя сражения при Вальми, который был приближен к жирондистам. 31 марта на улице де ла Арп с 9 утра до 6 вечера проходил обыск, в ходе которого изъяли бумаги бывшего министра и его жены.

В своей квартире семья Роланов жила за закрытыми дверями, царила гнетущая атмосфера: запрещалось даже упоминать Бюзо. И все же его имя безмолвно витало в воздухе. Ролан, от природы меланхоличный, страдал от почти патологической ревности. Уже тогда мадам Ролан ощутила себя пленницей: своего мужа, своего дома, своей добродетели. Дни сменяли недели, а слухи об арестах и убийствах все полнились. Мадам Ролан наконец получила паспорта для себя и своей дочери – теперь они могли отправиться в поместье Кло-де-ла-Платьер. К несчастью, Манон заболела и не смогла приехать в мэрию проставить необходимые штампы. Прикованная к постели в течение шести дней, она страдала от сильных колик и непрекращающихся судорог. 30 мая ей стало лучше. Мадам Ролан планировала решить все формальности уже на следующий день, но ее планам не суждено было сбыться: рано утром раздался набат.

24 июня 1793 года, тюрьма Аббатства Сен-Жермен. Ранним утром сон мадам Ролан прервала жена привратника, которая отвела ее к управляющему полиции. Тот сообщил, что Манон теперь свободна и что печать с ее дома снимут уже сегодня. В спешке собрав свои вещи, бывшая узница прыгнула в карету и уехала прямиком на улицу де ла Арп. Не успела она подняться на второй этаж родного дома, как ее остановили двое мужчин, чтобы заключить под стражу. Потерявшей дар речи мадам Ролан предъявили приказ об аресте, подписанный на этот раз Комитетом общественной безопасности.

Свобода, длившаяся всего час. Какая гнусная сцена!

Мадам Ролан надеялась получить защиту в своей секции, Борепер, что вызвало еще больше споров между секционерами и муниципальными служащими в мэрии. Напряженная ситуация достигла пика.

В конце концов было принято решение отправить ее в тюрьму Сент-Пелажи, расположенную на улице Пюи-де-л’Эрмит, недалеко от Сада растений.

31 октября 1793 года. Только после казни 21 жирондиста, около полудня, мадам Ролан перевели в Консьержери. Теперь ей оставалось лишь ждать суда и готовиться к смерти.

Олимпия де Гуж

20 июля 1793 года

Париж, Иль-де-ла-Сите, улица Барийри

Утро 20 июля 1793 года. В преддверии грозы на улицах стоял удушливый воздух. Олимпия де Гуж только что покинула дом одного из плакатистов Коммуны, гражданина Мёнье, проживавшего на улице Юшет в самом центре района Сен-Мишель. Писательница никак не могла смириться с утренним инцидентом – накануне Мёнье дал ей разрешение развесить на улицах Парижа свой последний памфлет, напечатанный на красном плакате. Однако утром 20 июля 1793 года он переменил свое решение, не пожелав иметь ничего общего с этим делом, а в качестве предлога для своего отказа выбрал весьма неубедительную причину: развешивать плакаты во время грозы слишком опасно. Что касается самой Олимпии де Гуж, то она никак не могла отказаться от задуманной идеи развесить политические плакаты, ведь она работала над этим в течение нескольких последних недель (как минимум, с конца июня). В сопровождении одного из своих печатников, Жан-Пьера Костара, она отправилась на поиски расклейщика плакатов вдоль моста Сен-Мишель. На часах 11 утра. На улице Барийри – ныне бульвар дю Пале – Костар заприметил молодого коробейника. Он предложил ему расклеить плакаты гражданки Олимпии де Гуж, и тот согласился. В это же время в нескольких метрах позади них дочь гражданина Мёнье незаметно указала на троицу двум комиссарам в сопровождении национальных гвардейцев. Через несколько минут Олимпию де Гуж в компании Жана-Пьера Костара и безымянного коробейника арестовали у ворот Дворца правосудия и доставили в мэрию, располагавшуюся неподалеку.

Там их немедленно допросили в отношении напечатанного плаката под названием «Три урны, или Спасение отечества воздушным путешественником», автор которого и название типографии не были указаны. Первым допросили коробейника, но его быстро оправдали и отпустили. Следующим стал Костар, печатник, издатель и книготорговец по профессии, который вызывал куда больше подозрений. Помимо того что он не имел никакого отношения к печати данного плаката[4], Костар также заявил, что по просьбе гражданки Олимпии де Гуж передал один экземпляр председателю Комитета общественного спасения, а второй – депутату Эро де Сешель, председателю Конвента и по совместительству члену вышеупомянутого Комитета, которому и посвящался плакат. Вслед за коробейником Костара освободили.

На самом деле революционную власть не интересовали ни коробейник, ни печатник. Первый допрос Олимпии де Гуж проводили Луве и Бодре. Последний выписал ордер на арест совместно с Мишони. Как только Марино, управляющему Комитетом общественного спасения, сообщили, что де Гуж, к которой он питал исключительное отвращение, арестовали по доносу семьи Мёнье, он поспешил в мэрию, желая присутствовать при допросе лично. Олимпия де Гуж не стала скрывать свою личность и, полная хладнокровия, призналась в авторстве плаката. Вполне возможно, что после этих слов писательница добавила, что ей чуждо оставлять свои работы без подписи, за что ее неоднократно критиковали с самого начала литературной карьеры в 1780-х. Де Гуж допрашивали о связях с депутатами-жирондистами, которые теперь находились под стражей или бежали после государственного переворота, организованного в период с