Колыбель молчания - Алексей Кирсанов

«Не гул, – проворчал Джекс. – Вибрацию. Глухую. Ритмичную. Как сердцебиение. Только… не отсюда.» Он прижал ухо сильнее. «Оно извне. Снизу.»

Он выполз из-под консоли, отряхнулся, подошел к сейсмическому монитору, подключенному к датчикам, вбитым в грунт по периметру базы во время строительства. Экран обычно показывал ровную зеленую линию – полный покой. Сейчас… на линии был слабый, но отчетливый пульс. Ровные, низкочастотные колебания, повторяющиеся каждые 37 секунд. Амплитуда минимальна, почти на границе чувствительности прибора.

«Черт подери, – пробормотал Джекс. Он увеличил масштаб, настроил фильтры. Пульс не исчез. Он был слишком регулярным для геологической активности. Слишком… органичным. «Сеть под ногами», – вспомнил он свои слова о корнях. Он записал данные, сделал скриншот. Потом посмотрел на вентиляционный узел, который чистил. Фильтры уже снова были покрыты тонким слоем серебра. Пыль. Вибрация. Сны о давлении. Забытые слова.

Он достал свой потрепанный полевой журнал, открыл на чистой странице. Его почерк, обычно разборчивый, был нервным и угловатым:

«День 34. Вибрация грунта. Рег. 37 сек. Источник – глуб. Не техног. Ампл. растет? Пыль в системах – накопление. Не фильтруется. Субъект Финн – жалобы на сны (давление, пустота). Субъект Роуз – забыла слово «ключ». Кап. Блэйк – отчет Земле: «Прогресс стабильный, здоровье отличное, инцидентов нет».

Он закрыл журнал, сунул его во внутренний карман комбинезона. Потом подошел к иллюминатору, протер рукавом запыленное стекло. Вне базы, под чужим солнцем, лежала долина «Надежда». Зеленая, тихая, безупречная. Идеальная. Джекс приложил ладонь к холодному стеклу. И почувствовал едва заметную, ритмичную дрожь, идущую снизу, из самой глубины планеты. Как пульс спящего гиганта. Или как отсчет метронома перед началом неизбежного процесса.

«Рай…» – прошептал он в тишину модуля. Тишина не ответила. Она лишь впитывала звук, как всегда. Но вибрация сквозь стекло была теперь ощутима и в его костях. Колыбель дышала.

Глава 5: Язык теряет края

Идеальное здоровье на Колыбели стало чем-то вроде фонового шума. Энергичные колонисты, рекордные урожаи, безупречные медотчеты – все это слилось в монотонный гул процветания, заглушавший первые тревожные звоночки. Но для Элиаса Вернера этот гул был оглушительной тишиной, за которой скрывалось нечто куда более зловещее. Он чувствовал это, как музыкант чувствует фальшивую ноту в идеально сыгранной симфонии. Фальшивил язык.

Его лаборатория превратилась в штаб оперативной диагностики. На столе вместо минералов лежали распечатки тестов: стандартные лингвистические батареи, адаптированные для оценки когнитивных функций, анкеты на ассоциативное мышление, карточки с абстрактными изображениями для описания. Элиас проводил тестирование выборочно, под предлогом «исследования влияния новой среды на когнитивную гибкость». Добровольцы приходили – энергичные, улыбчивые, физически безупречные. И уходили, оставляя после себя данные, которые замораживали кровь в жилах лингвиста.

«Субъект №8 (механик, 32 года), – диктовал Элиас в диктофон, голос нарочито ровный. – Тест на категоризацию: затруднения с отнесением „надежды“ и „ностальгии“ к категории „абстрактные понятия“. Предлагает „чувства“ как альтернативу, но не может объяснить разницу между „надеждой“ и „радостью“. Тест на аналогии: „Птица – небо, рыба —?“ Ответ: „вода“. Норма. „Любовь – ненависть, мир —?“ Пауза 15 секунд. Ответ: „…война?“ Сомнение в голосе. Не может сформулировать антоним как концепт. Описание абстрактной картины (Кандинский): „Красиво. Цвета. Линии летают“. Отказ от попытки интерпретировать эмоцию или идею. Время выполнения тестов – в пределах нормы. Эмоциональный фон – спокоен, даже доволен. Физических признаков дискомфорта нет.»

Он выключил диктофон, уставился на графики. Кривые лексического разнообразия ползли вниз. Количество использованных абстрактных существительных, сложных прилагательных, метафор – сокращалось. Не катастрофически, не у всех. Но тенденция была ясна: язык терял высоту. Терял воздух абстракции. Опускался к земле, к конкретике, к простым действиям и предметам. Как будто невидимые ножницы подрезали крылья мысли.

Майя Сен стала его невольной союзницей в наблюдении. Ее профессия делала ее сейсмографом речевых сдвигов. За обедом в общем модуле она ловила обрывки разговоров.

«…а потом он упал! Прямо в грязь! Ха-ха!» – смеялся техник, тыкая вилкой в аномально крупный картофель. Раньше он рассказывал замысловатые анекдоты с иронией и подтекстом. Теперь его юмор сводился к фарсу, к физическим нелепостям. И столовая смеялась – громко, искренне, но как-то… односложно. Сложные шутки, ирония, сарказм – исчезали из обихода, как будто люди разучились их понимать или генерировать.

«Миа, как рисунки?» – спросила Майя художницу, сидевшую напротив. Миа ждала, пока ей переведут вопрос (она все больше полагалась на жесты и простые слова), затем пожала плечами.

«Линии. Цвета. Хорошо.» Она показала на свой лоб. «Тихо здесь. Легко.»

«Легко рисовать?» – уточнила Майя.

Миа кивнула, улыбнувшись простой, детской улыбкой. «Да. Просто. Не надо… думать много.» Она взяла еще ложку пюре. Ее альбом лежал рядом. Майя мельком увидела страницу: вихрь спиралей и точек, сливающихся в монотонный узор. Ни намека на фигурность. Миа не забывала сложные концепты; она, казалось, освобождалась от них, как от ненужного груза.

Джулиан Картер сидел в своем кабинете, окруженный стопками безупречных анализов. Гемоглобин – идеальный. Лейкоциты – в норме. Гормоны – сбалансированы. МРТ-сканы (которые он начал делать выборочно после жалоб Эллиота и Миа) не показывали ни опухолей, ни воспалений, ни структурных аномалий. Мозг выглядел здоровым. Идеально здоровым. И это было ужасно.

«Что я ищу, Элиас? – спросил он, когда лингвист принес свежие данные тестов. – Патологию? Ее нет! Нейротрансмиттеры? В балансе! Кровоток? Безупречен! А между тем…» Он ткнул пальцем в распечатку с результатами теста субъекта №8. «…Человек забывает, что такое „мир“ как антоним „войны“. Он знает слово, но связь между концептами… распадается. Как нить. Где искать разрыв? В синапсах? В белом веществе? В чем-то, чего мои приборы не видят?» Он снял очки, протер глаза. «Я врач, а не экзорцист. Я лечу тела, а не… исчезающие мысли.»

«Они не исчезают, Джулиан, – тихо сказал Элиас. – Их стирают. Как те фрактальные пылинки. Они проникают, накапливаются… и что-то переключают. Отключают высшие функции. Оставляя базовые. Как у растений в гидропонике: рост, питание, размножение. Без лишних вопросов.»

«И что ты предлагаешь? Вскрыть мозг и поискать серебристую пыль?» – с горькой усмешкой спросил Джулиан.

«Я предлагаю бить в набат! – Элиас встал, его терпение лопнуло. – Собрать совет, показать данные, потребовать экстренной эвакуации или хотя бы полного карантина!»

«А Кассандра?»

«Кассандре придется выслушать! Наука на нашей стороне!»

«Наука, – вздохнул Джулиан, – показывает, что колонисты здоровы, счастливы и невероятно продуктивны. А твои тесты… это просто странные аномалии в райских условиях.»

Элиас пошел напролом. Он застал Кассандру Блэйк в комцентре, где она с блестящими глазами записывала очередной победный репортаж для Земли. Она закончила на высокой ноте («…, и мы уверенно движемся к созданию первого внеземного дома человечества!»), выключила камеру и обернулась к нему, улыбка еще не сошла с губ.

«Доктор Вернер? К вашим услугам.»

Элиас изложил все сжато, жестко, тыча пальцем в графики и выдержки из тестов. Он говорил о статистически значимом снижении способности к абстрактному мышлению, о потере сложных языковых конструкций, о тенденции к упрощению речи и юмора. Он упомянул Майю и ее наблюдения. Он связал это с фрактальной пылью, с вибрациями почвы, с сетью корней. Он требовал действий.

Кассандра слушала, ее улыбка медленно таяла, сменяясь сначала вежливым вниманием, затем холодной настороженностью, и, наконец, ледяной непроницаемостью. Когда он закончил, в комцентре повисла тяжелая пауза, нарушаемая лишь тихим гудением серверов.

«Доктор Вернер, – ее голос был тихим, но каждое слово падало, как камень. – Я ценю ваше… усердие. Но то, что вы описываете… это не научные данные. Это паника. На грани истерии.»

«Паника? – Элиас не поверил своим ушам. – Вот цифры! Вот тесты!»

«Цифры, показывающие, что здоровые, счастливые люди чуть реже используют сложные слова в искусственных тестовых условиях? – Она презрительно ткнула пальцем