Трагикомические новеллы - Поль Скаррон

с аристократическими салонами, этими очагами феодальной оппозиции, вызывались объективной расстановкой сил. Французская демократия XVII века не имела ни своего просвещения, ни самостоятельного политического пути. Но она отнюдь не шла за крупной буржуазией, господствовавшей в мануфактурах и парламентах и ставшей верноподданным сословием монархии. В то же время именно феодальная фронда со своими восстаниями против абсолютизма всячески пыталась использовать пробудившуюся еще в гражданских войнах прошлого столетия активность народных масс, внушая им иллюзии «доброго старого времени».

Скаррон не склонен был верить в реальность этих иллюзий, но он разделял антибуржуазную критику знатных и просвещенных фрондеров.

Так определилась вся идейная позиция писателя, поднимавшаяся и над старыми сословными идеалами феодального дворянства и над уродливыми законами буржуазного общества. Недаром евангелием Скаррона был «Дон Кихот» Сервантеса. Великий испанский романист учил создателя бурлеска и смеяться над всем ирреальным, и разоблачать вульгарность буржуазной практики, и хранить культуру гуманизма. Можно только согласиться с новейшим исследователем влияний Сервантеса во Франции XVII века, Бардоном, доказавшим обильными аргументами, что «если мы и не встретим у Скаррона прямых намеков и реминисценций из Сервантеса, то зато убедимся, что в целом творчество Скаррона вдохновлялось тем же замыслом, каким питалось и творчество испанского романиста» (М. Bardon, «Don Quichotte en France au XVII et XVIII siecle», t. 1, 1930. C. 93).

В одной из глав «Комического романа» происходит диалог о литературе.

«Советник сказал, что испанцы обладают тайной сочинять маленькие истории, которые они называют новеллами и которые более подходят к нашим обычаям и более доступны пониманию человечества, чем эти воображаемые герои античности, столь неудобоваримые благодаря своему чрезмерному благородству. Советник прибавил <...>, что назидательность этих новелл весьма полезна. .. И он заключил, что если бы сочиняли во Франции такие же хорошие новеллы, как новеллы Сервантеса, они имели бы не меньший успех, чем героические романы».

Такова была общая программа новелл Скаррона. Неслучайно указывалась их ориентация на испанские образцы.

Еще со времен Генриха IV Испания стала для французского читателя школой хорошего литературного вкуса. Из Испании поставлялись Амадисы, пасторальный жанр и с особенной настойчивостью в многочисленных вариантах реалистический плутовской роман.

Знаменитый «Ласарильо из Тормеса» был переведен на французский язык еще в 1561 г., «Гусман из Альфараче» появился во французском переводе в 1600 г., «Маркос д’Обрегон» — в 1618 г. и тогда же «Назидательные новеллы» Сервантеса. Затем переводы стали множиться.

Французская реалистическая школа XVII века широко использовала традицию плутовского жанра. Все в нем было прямой противоположностью условно-идеализирующему стилю.

Высоким дворянским героям плутовской роман и плутовская новелла противопоставляли всякую голь перекатную, «воображаемой античности» и пасторальным декорациям — реальные нравы городского дна и больших дорог, догматической морали — ее относительность в мире неверного слепого счастья, рыцарским подвигам — волчьи законы чистогана и нужды, всегда готовые превратить любое возвышенное чувство в низкое, все условное — в действительное.

Испанские плуты были париями буржуазного общества, но именно в качестве таковых они прекрасно обнажали его подлинную моральную природу, воспитавшую их. В этом и заключалась «критическая» или «оппозиционная» тенденция плутовского жанра, отмеченная еще немецким исследователем Кёртингом. Как справедливо заметил этот ученый, в атмосфере плутовского романа, где голод, нужда, деньги и случай были единственными богами героев, «мужество легко превращалось в наглость или жалкую трусость, верность и честность — в неизмеримую бессовестность и неблагодарность, старинная щедрость — в неограниченное мотовство в дни счастья» (Н. Korting, «Geschichte des franzosischen Romans im XVII Jahrhundert», 1885. C. 52).

В своей известной философии денег Маркс с гениальной ясностью показал подлинную общественную природу этого превращения чувств под влиянием законов голого чистогана.

Сюжеты, изображавшие такое превращение высокого в низкое, служили для французской реалистической школы XVII века наилучшим способом опровержения всякого идеалистического прекраснодушия модных романов, из чьих бы рук они ни исходили.

К тому же плутовской жанр противопоставлял торжественному тону этих романов необузданную веселость, неутомимое остроумие, всегда оптимистическую шутку.

Это и нужно было Скаррону.

Но он использовал для своих новелл не только плутовскую традицию. Счастливой находкой для него послужила также испанская новелла «романического» типа, полагавшая свою назидательность в уроках твердости и постоянства чувств, в мотивах верности, дружбы, благодарности, истинно человеческой чести и достоинства. Большею частью это была новелла любви, культивировавшаяся самим Сервантесом наряду с рассказами на плутовские сюжеты. Образцы таких новелл Скаррон находил и у других испанских авторов.

Отличительной чертой «романической» новеллистики было сохранение гуманной перспективы, однако не в форме «чрезмерного благородства» и, главное, не среди «воображаемых» нравов, а в реальных отношениях действительности.

Известная условность сохранялась в теме «романических» чувств, но они покоились уже не на рыцарском культе дамы, а на естественной человеческой основе и поэтому не нуждались ни в амадисовой фантастике, ни в переодеваниях под античную древность. Повествование подчеркивало колорит правдивого рассказа, обстановку современных нравов и обычаев. Дурным характерам современности, воспитанным в ограниченном эгоизме, противопоставлялась интрига доброй любви — бескорыстной и великодушной, способной собственной силой преодолеть на своем пути все испытания и препятствия.

В «Комическом романе» Скаррона такая назидательная антитетичность приводила к двуплановости повествования: над житейскими приключениями бедной труппы бродячих комедиантов, занятых борьбой за хлеб насущный, надстраивалась «романическая» интрига стойкой любви молодого актера и актрисы с аллегорическими именами Дестена — судьбы и Этуаль — звезды. Внизу — много зла, честолюбия, ограниченности, злопамятства, оплеух и потасовок, вверху — все преодолевающая любовь, хотя сам Дестен отнюдь не чуждается низшего реального мира с его вполне демократическими условиями существования.

Так, свергая феодальную «романтичность», французский реализм XVII века искал свою собственную героику — уже не в практике принцев и рыцарей, а в массовой демократической практике.

Эта программа наряду с плутовскими сюжетами полностью отразилась в «Трагикомических новеллах» Скаррона. Они составили последний труд его литературной жизни.

Привилегию на издание своих «Трагикомических новелл, переложенных с испанского на французский» Скаррон получил в 1655 г., т. е. за пять лет до смерти, когда позади были и ироикомические поэмы, и бурлеск, и «Комический роман».

Как указывало уже заглавие сборника, задуманного Скарроном, но вышедшего при жизни автора лишь отдельными частями и то не полностью, каждая новелла имела свой испанский образец (об источниках «Трагикомических новелл» см. A. Stiefel, «Zu den Novellen Paul Scarrons», «Archiv fur das Studium der neueren Sprachen und Literaturen», 1907).

Однако Скаррон не только переводил с испанского, но и перерабатывал. Он смягчал и приводил к более реальным отношениям испанскую «романтичность», специфическое противоположение высокой героики и низкой комики, сопровождающих друг друга и спорящих между собой. Программа Скаррона требовала известного примирения этих