Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Яков Ильич Корман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Если главврач говорит герою: «Здесь отдохнешь от суеты / И дождик переждешь!» /5; 375/, - то и палач повторит эту же мысль: «Уж не за полночь — за три, / Давай отдохнем. / Нам ведь все-таки завтра / Работать вдвоем>»’78 /5; 139/.
О главвраче, заведшем дело, сказано: «Как бойко брызгало перо, / Перечисляя что-то» /5; 371/. А палач во время разговора с героем «был оживлен и сыпал датами привычно» (черновик: «Развлек меня потоком анекдотов[2327], / Поведал басню про затупленный топор[2328] [2329] [2330], / Хвалил республику, ругал французский двор / И оживился, говоря про гугенотов»68!).
В обоих случаях герой говорит о своей усталости: «А то ослаб, устал» = «Смежила веки мне предсмертная усталость», — и демонстрирует знание того, какие ему предстоят пытки: «Ведь скоро пятки станут жечь, / Чтоб я захохотал» = «Когда он станет жечь меня и гнуть в дугу…» (причем в черновиках «Палача» речь также пойдет о щекотке, которая вызывает хохот: «Я щекотки боюсь…» /5; 475/).
Герой обращается к врачам: «И не намерен я сидеть, / Сложа худые руки» /5; 399/, «Шалишь — не буду я сидеть, / Сложа худые руки!» /5; 402/. А палач говорит ему: «При ваших нервах и при вашей худобе632 / Не лучшей ль чаю или огненный напиток? / Чем учинять членовредительство себе, / Оставьте что-нибудь нетронутым для пыток». Такой же образ лирического героя находим в следующих цитатах: «Мои контрабандистские фелюги / Худые ребра сушат на мели» («Я не успел», 1973), «Неважно, что не ты играл на скрипке, / Неважно, что ты бледный и худой» («Подумаешь — в семье не очень складно!», 1971), «Высох ты и бесподобно жилист, / Словно мумия» («Я уверен, как ни разу в жизни…», 1969).
Во второй серии трилогии («Никакой ошибки») лирический герой вспоминает о своем разговоре с доктором: «Задаю вопрос с намеком, то есть лезу на скандал», — а в «Палаче» этот самый палач будет жаловаться герою на таких, как он: «Дескать, жертвы мои / Все идут на скандал».
Теперь последим общие мотивы в «Палаче» и в третьей серии медицинской трилогии («История болезни»): «Я в тот момент был весь кровав…» (АР-16-188), «Лицо в крови и в синяках»[2331] [2332] = «И горлом кровь, и не уймешь, — / Залью хоть всю Россию».
Если палач говорит: «Я безболезненно отрежу десять пальцев» (СЗТ-2-468), — то и врачи в «Истории болезни» кричат: «На стол его, под нож! / Наркоз! Анестезию!» (АР-11-54). А лирический герой в «Диагнозе» скажет: «Если что не так отрежут. валят хором на Бурденку» (АР-11-52). Такая же ситуация наблюдается и в следующих цитатах: «Но я сказал себе: “Не трусь”»684 —» «А палач мой: “Не трусь, / Я те ноги скручу”» /5; 475/.
Палач готовится казнить героя: «Стану ноги пилить — / Можешь ересь болтать», — а врачи собираются его оперировать: «И — крик: “На стол его, под нож}”».
Совпадает и лексика самого героя: «Вдруг словно канули во мрак / Портреты и врачи» = «Вдруг словно вздох: “Я вас молю — не трожьте вены!”» (АР-16-190); «Что ж. это ново — раньше лишь дрались кастетом. / Один замах — и кровь печется на губах» (АР-16-186) = «Что? Новые порядки?» /5; 377/, «В моей запекшейся крови / Кой-кто намочит крылья» /5; 404/. В последнем случае у него кровь также запеклась на губах, поскольку он говорил: «Я ухмыляюсь красным ртом». Впервые же этот мотив возник в черновиках «Путешествия в прошлое», где лирическому герою разбили рот: «И на кухне бледнел ты разбитым лицом, / Еле двигал губами распухшими» (АР-8-186).
Продолжая данную тему, обратим внимание на сходства между ранней редакцией «Палача» (1975) и песней «Вот главный вход…» (1966): «И меня окровавлено-го, / Всенародно прославленного, / Прям как был я в амбиции. / Довели до милиции» = «Я в тот момент был весь кровав, взъярён и страшен» (АР-16-188) (а в «Истории болезни» лирический герой, тоже будучи окровавленным, «злую ловкость ощутил — / Пошел, как на таран»); «Сердобольные мальчики / Дали спать на диванчике» = «Он взял салфетку и отёр меня шутя. <…> Он сказал мне: “Приляг...”» (АР-16-188); «Эти прутья печальные / Ввергли в бездну отчаянья» = «Я в отчаянье выл, грыз запястья в тщете» /5; 474/. В двух последних цитатах мы вновь сталкиваемся с вариацией мотива «ватной стены»: в первом случае стену олицетворяют собой стальные прутья, а во втором — фигурирует уже сама стена: «Когда я об стену разбил лицо и члены…».
***
В «Палаче» казнь должна состояться на рассвете, а герой уже ее ждет — не дождется: «Не ночь пред казнью, а души отдохновенье! / А я уже дождаться утра не могу».
Здесь показаны одновременно ужас и абсурдность ситуации, когда жертва из любви к своему мучителю с радостью готова на любые пытки: «Когда он станет жечь меня и гнуть в дугу, / Я крикну весело: “Остановись мгновенье!”» (сравним с поведением главных героев «Притчи о Правде» и «Песенки про Козла отпущения»: «Правда смеялась, когда в нее камни бросали», «А сносил побои весело и гордо»!.
Кстати, выражение «гнуть в дугу» употребляли и сами представители власти — например, капитан КГБ Кочетков в разговоре с Эдуардом Кузнецовым: «Вы на спецу, а не где-то там. Тут не исправительное заведение, а карательное. Наше дело — согнуть вас в дугу, чтобы шелковыми стали. Ясно?»[2333] [2334] [2335].
Данный мотив встречается в произведениях Высоцкого довольно часто — например, в «Письме с Канатчиковой дачи» (1977): «Пусть ремни и полотенце / И согнули нас в дугу…»6*6, «Нас три дня не спустят с коек, / Тех, кто был особо боек, — / Но воскликнул параноик: / “Языки — не привязать! / Развяжите полотенца / И не гните нас в дугу! / Нам и так бермутно в
