Глаза Клеопатры - Наталья Миронова

— Вот и пойдем отсюда. — Никита решительно подхватил ее под руку. — Подальше от этих микробов.

И все-таки Нина еще несколько минут простояла в задумчивости. Кузя робко тявкнул и потерся об ее ноги, совсем как кот. Она присела на корточки.

— Что с тобой, малыш? Тебе страшно? Ну, пойдем отсюда.

«О Кузе заботится, — ревниво подумал Никита. — А я — пустое место».

— Слушай, — сказала она ему по дороге домой, — давай сегодня никуда не пойдем. У нас есть креветки, есть сыр, есть рыбка копченая, овощи, фрукты… Авось с голоду не помрем. Если хочешь горячего, могу сделать тебе омлет.

В мотеле не было столовой, зато в каждом домике была кухня с плитой, посудой и холодильником.

— Можно подумать, я такой обжора! Мы еще успеем что-нибудь купить по дороге, — тут же прибавил Никита.

— И кто это у нас не обжора? — засмеялась Нина, и он засмеялся вместе с ней.

Они купили в магазинчике кулинарии холодной заливной телятины и бутылку белого вина. Вернувшись в мотель, Нина приготовила ужин. Было не так красиво, как в коттедже Павла Понизовского, но Никита давно уже заметил, что эта женщина удивительным образом умеет создавать вокруг себя уют буквально из ничего. Она все нарезала маленькими изящными порциями, украсила зеленью и расставила на столе так, что холодный ужин показался Никите изысканным лакомством.

После ужина они погуляли с Кузей. Никите уже стала сильно надоедать ситуация «У тебя или у меня?», но как из нее выйти, он не знал и решил отложить объяснение до Москвы. Он не сомневался, что в Москву они поедут вместе.

Они вернулись в ее домик и вместе приняли душ, что бывало уже не раз. Никита старался быть с ней особенно нежным, долго гладил скользкими от мыла ладонями ее плечи и маленькие груди, спускался к животу, норовя как бы ненароком задеть то, что ниже. Он чувствовал, как она вздрагивает и пытается увернуться, но в тесной душевой кабине, заполненной паром и ароматом душистого мыла, деться было особенно некуда.

— Ну позволь мне, — прошептал он, прижимаясь к ней сзади.

Нина все-таки ухитрилась повернуться к нему лицом.

— Я уже чистая.

— Ладно, пошли. Я тоже. Погоди, только мыло смою. Вот здесь.

Никита снял с крючка головку душа на шланге и направил струю на ее шею чуть ниже уха, а потом прижался к этому месту губами. Потом он выключил воду, и они вышли из кабинки. Он закутал Нину в банную простыню, торопливо вытерся сам, потом поднял ее на руки — ему нравилось, что она такая легкая, почти невесомая! — и понес в постель.

Первый раунд прошел как обычно, но Никита твердо решил не уступать.

— Я хочу еще… — прошептал он.

Пока они принимали душ, ему пришла в голову одна идея. Никита перевернул ее и овладел ею сзади. Его безумно волновала эта чувственная, даже зверская поза, упругое прикосновение ее крепких маленьких ягодиц. Ему показалось, что Нина тоже взволнована, что она наконец что-то почувствовала. Он просунул руку вперед и легко коснулся пальцами самого заветного места. Нина попыталась оттолкнуть его, но он локтями прижал ее руки к своим бокам и продолжил сладкую пытку. Его пальцы нащупали чувствительный бугорок, «кнопку наслаждения», как он мысленно называл это по-английски.

Нина начала отчаянно вскидываться всем телом, но это лишь усиливало эффект. Возбуждение нарастало и вдруг взорвалось с такой неистовой силой, что у нее слезы хлынули сами собой. Никита продолжал двигаться, потом замер… Его высвобождение было таким же бурным. Он отпустил ее, и они вместе растянулись на постели, совершенно обессиленные.

Потом Никита бережно перевернул ее, заглянул в лицо, смутно белеющее в бессумрачном воздухе летней ночи, похожем на разбавленное молоко, провел рукой по щеке…

— Ты плачешь? Я сделал тебе больно?

— Нет…

— Я у тебя что-то отнял?

— Нет…

— Но ты хочешь, чтобы я ушел.

— Да, пожалуйста. Не обижайся.

Обычный припев. Никита терпеть не мог свойственной многим женщинам манеры обсуждать отношения во всех подробностях, но это был как раз тот редкий случай, когда разговор казался ему необходимым. Увы, Нина не желала разговаривать. Он обнимал ее, ласково гладил по волосам, по плечам, но она свернулась тугим клубком, как ежик, и ушла, по выражению начальника его службы безопасности, отставного генерал-полковника КГБ, «в глухую несознанку».

— Все в порядке, — твердила она. — Все нормально. Завтра поговорим.

— Ладно, — тяжело вздохнул Никита. — Завтра так завтра.

На следующее утро, подойдя к ее коттеджу, Никита не услышал привычного лая. Он протянул руку к двери и вдруг заметил торчащий снаружи ключ. Тогда он открыл дверь и вошел. С порога было видно, что домик не просто пуст, он покинут. Никита все-таки прошелся по комнате, заглянул в кухню, в ванную… Пустота. Торричеллиева пустота, именуемая в просторечии вакуумом. Как в песне Галича, когда-то казавшейся ему безумно смешной:

Просыпаюсь утром — нет моей кисочки.Ни вещичек ее нет, ни записочки.

Все еще не веря, в состоянии какого-то отупения Никита отправился в контору. Администратор подтвердил, что «пани» расплатилась за дом и уехала с вещами. В Вильнюс. Он же ей и такси вызывал.

Никита считал себя человеком незлобивым и уравновешенным, но в этот момент почувствовал, что готов разорвать ее на куски. Он ушел в свой домик, сел и уставился в пол, но тут же вскочил и принялся вышагивать из угла в угол. Еще есть возможность ее догнать. Запросто. Поезд на Москву отходит только вечером, деться ей некуда. Не пойдет же она к Бронюсу! Тем более что Бронюс на работе, и Нийоле тоже, а больше она в Вильнюсе никого не знает.

А можно и еще круче. Встретить ее прямо в Москве. Он может двинуть отсюда прямиком в аэропорт и улететь. А она притащится только завтра на своем поезде. Она же боится самолетов. Встретить ее на вокзале в Москве — вот это будет круто! Говорят, месть — это такое блюдо, которое полагается подавать на стол в холодном виде.

Но он не мог откладывать. В груди у него что-то не просто кипело, а безудержно клокотало. Как она могла так с ним поступить! Он все готов был понять, только не это трусливое бегство. Оргазмов она боится! Шлюха! Только шлюхи боятся оргазмов. Он ей так и скажет, когда догонит. Все выложит прямо в лицо. Какая подлая дрянь! Оленька в сравнении с ней — мать Тереза. Никита принялся как попало швырять в сумку вещи. Вещей у него было мало, он всегда приезжал в Литву налегке. У него все было тут, на месте. У него же здесь дом. Дом, который она изгадила своим присутствием.

Все, вещи собраны. Ах да, еще в ванной. Никита прошел в ванную, забрал зубную щетку, пасту, бритвенные принадлежности… Чуть не забыл свою любимую эпонжевую рукавичку, которой пользовался вместо губки, но все-таки в последний момент прихватил и ее.