Рассказ о брате - Стэн Барстоу

— Ну, может…

Я опять поцеловал ее. Она допила кофе и хлебнула бренди из моего бокала.

Теперь на кухне Эйлина улыбнулась обычной своей улыбкой — приопустив веки — и пощелкала меня по носу указательным пальцем — ее излюбленный жест, означавший в зависимости от обстоятельств то удовольствие, то шутливое порицание.

— Давай, давай, неси Бонни чай и спроси заодно, спустится он завтракать или нет.

С Фрэнсис Маккормак познакомил меня один университетский приятель. Университет располагался близко, и на выходные я возвращался домой. Фрэнсис была симпатичная девушка, высокая, тоненькая, голубоглазая, с рыжевато — золотистыми волосами. Росла она в богатой семье, но городок у нас не так уж велик, так что деньги не отгородили ее глухой стеной от других. Да и отец ее, строитель, стал процветать лишь на волне недавнего строительного бума. Они были католики, а мы числились протестантами. Влюбился я моментально и безоглядно. Тут уж не до религиозных разногласий! Фрэнсис исполнилось восемнадцать, она раздумывала, чем заняться после окончания католической женской школы. Мне шел двадцать первый, а Бонни был примерно на год старше Фрэнсис. Она согласилась прийти на свидание. Во вторую встречу я познакомил ее с Бонни. Третьего раза у меня уже не случилось. Договорились увидеться, но она не пришла, потом несколько раз уклонялась от встречи, и я сыграл отбой. Девушка исчезла с моего горизонта. По слухам, Бонни завел себе подружку, и мать подшучивала по этому поводу, но брат ловко заминал все домашние разговоры про это, и лишь год спустя я узнал, кто была его девушка.

Как‑то субботним вечером я выходил из пригородного паба милях в двух от города, и тут меня окликнула Фрэнсис. Она стояла у приземистого двухместного «траймфа» в дубленочке, белом джемпере и тесных черных сапожках выше колен — не видывал этаких. Не девушка — картинка. Лучится красотой и здоровьем, укрытая от невзгод и бед внешнего мира коконом материального благополучия. Конечно, я на нее был разобижен, но отчетливо понимал, что уязвим для ее чар не меньше прежнего.

— Хэлло, Фрэнсис! А я тебя в зале и не заметил.

— Гордон, ты домой?

— В общем, да.

— Прыгай, подвезу. Мне нужно с тобой поговорить.

— Видишь ли, я… — Приятель мой уже забрался к себе в машину и запустил мотор.

— Разговор очень важный.

Паб закрывали. Посетители прощались друг с другом; срывались, объезжая нас, машины. Во взгляде девушки читалась какая‑то безысходность. В стылом воздухе с ее раскрытых губ плыли облачка.

— Ладно, погоди. — Я подошел к машине Ричарда и постучал по стеклу: — Слушай, ты не очень обидишься, если я доберусь другим транспортом?

— А шофер кто?

— Понимаешь, мы с ней очень давно не виделись…

— Поразузнай там, не найдется ли у нее сестренки — двойняшки.

— Ну извиняй, старик. — Я пообещал, что зайду к нему в следующий приезд, и он укатил. Мы с ним планировали купить рыбы с картошкой и отужинать прямо в машине. Интересно, что соблазнительнее рыбы с картошкой могла предложить мне Фрэнсис? Затевать с ней игру по новой я не желал. Я уже занес девушку в категорию желанных, но недосягаемых.

Фрэнсис села за руль, а я примостился рядом.

— Ну, — спросил я, — куда ж ты пропала‑то?

— А, тебе ничего — ничего не известно?

— Про что?

— Про нас с Бонни.

Во мне все оборвалось. Я порывался было замаскировать свою оторопь и спросить: «И что же такое с тобой и Бонни?» — но промолчал.

— Мы с ним встречаемся, — начала девушка, когда мы выехали на дорогу. Она жала на газ до отказа. Ей будто легче было говорить, ведя машину: руль дробил внимание, разговор перемежался паузами. — Вернее, встречались. Поэтому я тебе и отказывала, — единым духом выпалила Фрэнсис. — Ты уж прости, Гордон, но ведь мы с тобой и виделись‑то всего раза два, правда? Я просила Бонни рассказать тебе. Чтоб по — честному. Да он не захотел. Сказал, только домашних склок ему не хватает. И что вообще время терпит. А потом он…

— Что значит — встречались? А сейчас?

— Сейчас нет. Он меня бросил.

— Почему?

— Не знаю. В точности не знаю. Ведь ему с самого начала было известно, что я католичка. Значит, не оттого. Для меня церковь не важна. Не знаю, как для него. Я сама наглупила. Раз вечером взяла да выболтала ему, что папа очень болезненно относится к иным церквам. Ярый противник смешанных браков. Но я же совсем не такая. Бонни‑то знает. Воспитывали меня так, что я верю в бога, но все остальное — только для вида, обряды выполняю чисто механически.

— А не рановато вам обоим заводить разговоры про женитьбу?

— Согласна. Я‑то так и рассуждала. Думала, утрясется со временем. — Я покосился на нее. Фрэнсис нервно покусывала нижнюю губку, но машину вела умело, внимательно и осторожно. — Тебе можно сказать, — продолжала девушка, — прости, но…

— Что?

— Я в него влюблена. Как сумасшедшая. Каждый вечер теперь засыпаю в слезах.

— Ты его не видишь?

— Нет. Написала, он не ответил. Противно подкарауливать, ловить на улице. Но мне просто необходимо хоть разочек поговорить с Бонни. Не второпях. Я постараюсь объяснить ему: что‑то можно придумать. Пусть поймет, что я не собираюсь наседать на него, чтоб поступал против своего желания.

— И ты хочешь, чтобы встречу организовал я?

— Да.

— Ну а если он все равно откажется играть в твою игру?

— Я не собираюсь… О боже! Пусть все будет по его! Пусть поступает как желает. Но я обязательно должна поговорить с ним. Я не собираюсь…

Дальнейшие речи девушки потонули в моих увещеваниях. Остерегающих, но не пугающих. А ее откровения стерли у меня из памяти на какой‑то срок немедленно последовавшие события. Мы выкатили на новую объездную дорогу, которая вилась вдоль горы и вливалась в старое шоссе. Фрэнсис утопила педаль, убыстряя ход машины; скорость высоковата, подумалось мне, дорога заворачивает вправо, плавность ее обманчива, рядом — обрыв в пятнадцать футов.

— Фрэнсис, детка, ты бы полегче, — заметил я, — а то и кувыркнуться недолго.

Тут переднее колесо заскрежетало о бордюрный камень. Машина накренилась. Вцепившись в руль, Фрэнсис вскрикнула: «Иисус Мария!» Позже я смутно припоминал, что вырывал у нее руль, потом руки девушки вскинулись, прикрывая лицо, она тонко, пронзительно закричала, и круча вильнула из‑под колес…

Очнулся я в больнице от голоса матери…

— Гордон, — она наклонилась, чтоб я ее увидел, провела рукой по одеялу и, отыскав, сжала мне руку. — У тебя все в порядке, сынок. Не тревожься.

Желтые цветастые занавески отгораживают постель. Совсем светло, день. В голове кавардак. В висках пульсирует боль. Я попытался приподняться и едва удержался, чтобы не завопить. Меня точно нещадно измолотили от макушки до пяток. В левой ноге боль чудовищная. Что‑то тяжелое оттягивает ее книзу.

— Тише, сынок. Лежи спокойно, не шевелись, отдыхай, — велит мать. Я осторожно тронул левую ногу правой. Гипс.

— У меня нога сломана?

— Да. И только. Тебе повезло.

В памяти у меня провалы и пустоты, будто после тяжкого похмелья.

— Случилась авария?

— Да. Не думай сейчас про это.

В пабе мы сидели с Ричардом, но в машине я ехал не с ним.

— А с Фрэнсис что? Она в порядке?

Мать поспешно отвела взгляд. Может, она и заготовила какую бессовестную ложь, но выложить ее не осилила. А увертками и умолчаниями меня не обмануть.

— О господи!

— Говорят, красивая была…

Глаза у матери набухли слезами, и через минуту я плакал вместе с ней.

Меня оставили в больнице на ночь. Боялись, наверное, возможных последствий шока. Потом отправили домой и уложили в постель в нашей с Бонни комнате. До сих пор у меня не выдавалось минутки, чтобы поговорить с ним наедине.

— Надо ж! Погано как вышло!

— Мы говорили о тебе.

— Вон как!

— Просила, чтоб я уговорил тебя встретиться о ней. Прояснить ваши отношения.

— Куда уж ясней‑то!

— Она вся на нервах была. Чуть не в истерике. Из‑за того, что никак не удавалось свидеться с тобой.

— Ты что, об этом и в полиции болтал?

— Нет. Их это не касается. — Я взглянул на него. — Говорила, что влюблена в тебя как сумасшедшая.

Он нервно передернул плечом и скривился.

— Расстроился?

— Грустно, конечно. Славненькая была девочка. Но ирландка. Ничего против не имею, одначе увязать во всякой ихней чепухе — уволь. У нее прорезался слишком уж серьезный настрой, а мы оба молоды. У меня еще все впереди. Как‑то раз Фрэнсис развела трепотню о смешанных браках — взгляды ее папаши, ее мнение, тут я решил — пора линять. Субботний матч смотрела пара тренеров. Меня, наверное, возьмут на пробу в профессиональный клуб третьей лиги. Зачем же мне, Гордон, распыляться на ерунду? Жалко девочку, но растрачиваться — нет, ни к чему.