Рассказ о брате - Стэн Барстоу

Я спрашивал себя, как бы расценил случившееся, не ухаживай я за Фрэнсис сам? Если б не мой родной брат, а кто другой лишил меня надежд?

Вечером ко мне поднялась мать: оказалось, явились полисмены, двое. Ждут внизу.

— Двое?

— Да. В штатском.

— Но меня уже в больнице спрашивали. Патрульный констебль, помню.

— Не хочешь с ними говорить, передам, что плохо себя чувствуешь.

— Да ладно! Не сегодня, так завтра придут. Лучше уж узнать, что им надо.

Мать внимательно смотрела на меня, ее красивое лицо было серьезно.

— А сам не догадываешься, что им надо?

— Почем мне знать! — Она не отводила от меня пытливых глаз. — Ну чего ты, мать! Преступления на мне никакого!

— Что ж. Тогда давай поправлю постель и пойду за ними.

Я поднатужился и сел. Она, взбив подушки, подложила их мне под спину. Полицейских фильмов я по телевизору насмотрелся и был в курсе, что если полисмены заявляются вдвоем, то значит или для безопасности, или второй требуется в качестве свидетеля. Но поскольку я ничего дурного не натворил, то ждал безмятежно. Только нога болела. Введя полицейских, мать было замешкалась, но они сказали, что желают побеседовать со мной наедине. На сей раз явились детективы — сержант и констебль. Разговор вел только сержант — светловолосый, с бледно — голубыми, словно выцветшими глазами; спутник его записывал. Извинившись за беспокойство, сержант осведомился о моем здоровье, а потом поинтересовался, близко ли я знал Фрэнсис.

— Так, средне.

— Однако девушка вам предложила подвезти вас.

— Что тут такого? Обычное дело.

— Она пила в тот вечер?

— Не знаю. Я не с ней приходил. Не скажешь, чтобы много выпила. А вам разве неизвестно?

— Установленной по закону нормы не превысила, — признал он и умолк.

— Она не показалась вам расстроенной?

— Да нет. Болтали о всяком разном. О пустяках.

— Как она вела машину? Внимательно? Рассеянно? Не обратили внимания?

— Нормально. Пока не выехали на объездную. Но произошло все не от рассеянности. Просто девушка неверно оценила дорогу, слишком разогналась. Я вообще эту дорогу не люблю. Даже странно, что там мало аварий.

— Сами водите машину?

— Права есть, вот только машины нет.

— Итак, в тот вечер за рулем сидела Фрэнсис Маккормак?

— Да. Конечно.

— Ну, пожалуйста, расскажите, как все произошло.

— На объездной?

— Да. Перед самой аварией.

— Мне показалось, что Фрэнсис слишком гонит. На этой дороге такое непозволительно, и я попросил ее ехать помедленнее. И как раз тут переднее колесо ударилось о бордюр. Она не сумела выправить машину, и мы сорвались с обрыва. Больше я уже ничего не помню. Очнулся только в больнице.

— А вам известно, что Маккормак была на втором месяце беременности? — спокойно проговорил он. Рассчитанный удар, угодивший в цель: меня аж тряхнуло. Едва его голос смолк, в памяти у меня всплыли последние слова Фрэнсис: «Шантажировать его я не буду». Вряд ли бедняжка намеревалась раскрывать свою тайну. Разве только в самой безысходной ситуации. А может, и тогда не стала бы,

— Черт возьми, нет… — я наверняка побледнел, и сержант, разумеется, не упустил это из виду.

— Что, мистер Тейлор, волнительное открытие?

— Да.

— И тому имеется особая причина?

— Девушка мне нравилась когда‑то. Я немножко ухаживал за ней. Гуляли с ней два вечера вместе. На этом все и кончилось.

— И когда же это было?

— Уж почти год назад.

— А точнее?

— Осенью прошлого года. В сентябре. Послушайте, скажите наконец, в чем дело? Она же не нарочно грохнула машину. Она ехала не одна. Случилась авария.

— Проясняем обстоятельства для следствия. И только.

— Но про ее беременность разглашать необязательно? Правда?

— А что, для вас это имеет значение, мистер Тейлор?

— Значения это уже ни для кого не имеет. Разве что для ее семьи. Пусть девушка покоится в мире.

— Так и будет. Если только ее беременность не имеет отношения к аварии.

— По — моему, связи никакой. — Блеклые выпуклые глаза уставились мне в лицо. До меня дошло: — Вы, значит, решили, что ребенок мой?! Придумайте что поостроумнее! Я ее даже на улице не встречал ни разу. До того самого вечера.

— Ну ладно, все вроде бы, — он встал. — Виновнику, кто он там ни будь, сейчас, может, горько, а может, и безразлично. Но это уже не по полицейскому ведомству. — Констебль захлопнул блокнот и тоже встал. Они совершили замысловатый обходной маневр и направились к двери. — Спасибо за помощь. Скорейшего выздоровления.

Кровать чуть подрагивала в такт грузным шагам на лестнице. Недавно родители купили новую ковровую дорожку, и в раскрытую дверь доносился резкий запах. С тех пор, едва запахнет новым ковром, мне сразу вспоминается дознание, сломанная нога, авария, Фрэнсис… В холле послышался голос матери, гулкое хлопанье закрывшейся двери. Мать тут же поднялась ко мне.

— Ну?

— Факты уточняли для следствия.

Ногу сверлила боль, в голове стучало, меня подташнивало.

— Ужинать принести?

— Нет, спасибо. Дай горячей воды, выпью лекарство да буду спать. Бонни пришел?

— Нет еще. Он предупреждал, что задержится.

— Как придет, попроси, чтоб не шумел. Хорошо?

На следующее утро, проснувшись, я через проход между нашими кроватями уперся пристальным взглядом в лицо Бонни. Я сверлил и сверлил его взглядом, пока он не проснулся — незаметно, разом — и тоже взглянул на меня.

— Что?.. — Он будто сознавал, что это мой взгляд выцарапал его из укрытия и неведения сна.

— Подонок! Она была беременна!

— Что? — приподнявшись на локте, повторил он. — О чем ты?

— Фрэнсис была на втором месяце беременности.

— Откуда ты знаешь?

— При вскрытии обнаружилось. Вчера двое заявлялись, все старались выудить, связано ли как‑то это обстоятельство с аварией.

— Беременность‑то тут при чем?

— Ни при чем. Но значит, она была еще больше взвинчена, чем мне показалось. Ни при чем, ишь ты! Но когда девушку гложет такое, а парня не дозовешься, то реакция за рулем нарушается.

— Отцепись ты! Я знал, что ль!

— Конечно! Где уж там! Ирландка, видите ли! Неохота вязнуть в дребедени всякой. Однако случая переспать с ней ты не упустил.

— Слушай, Гордон, она была, конечно, католичкой. Но отнюдь не монашенкой. У нее водились и другие.

— Но ее заклинило на тебе. Намертво. Ей‑то было известно, от кого у нее ребенок. И знаешь, я не сомневаюсь, не стала бы девочка виснуть на тебе, если б поняла после вашего объяснения, что все без толку. И про ребенка б словечком не обмолвилась. Фрэнсис стоила куда дороже, чем тебе сдается. Чем тебе хочется признавать.

Сбросив простыню, он рывком сел на краю постели, таращась на меня.

— Слушай, отвали, а? Еще твоих поучений не хватало! Завелся‑то небось только оттого, что девчонка тебе самому глянулась. Мне жалко ее. Усек? Нет? Жалко. И еще больше теперь, когда я узнал, что она была беременная. Но я не пойму, я что, машину мог удержать на краю обрыва? Нет? Ну так заткнись!

Без стука распахнулась дверь. Вошла мать.

— Чего это вы тут развоевались?

— Да так, ничего, — буркнул Бонни. Небольшая братская стычка.

— Завтрак на столе. Спускайся, ешь, не то опоздаешь…

— Гордон, завтрак на столе. Поторопись, не то опоздаешь, — окликнула меня Эйлина.

Я шепотом отозвался. Бонни открыл глаза. Взгляд, сосредоточившись, остановился на мне.

— Ты чего? — спросил он.

— Принес тебе чай.

— А, спасибо. — Он оперся на локоть.

— С нами позавтракаешь или сам себе приготовишь?

— Насчет меня не волнуйся. Справлюсь.

— Может, зайдем сегодня к старикам? Я за тобой заеду из школы.

— Давай.

После дознания меня навестил Маккормак — плотный, приземистый, лысеющий мужчина лет пятидесяти. Натруженные руки. Ни малейшего сходства с Фрэнсис. Правда, цветом волос похожи, хотя он уже начинал седеть. Может, он найдет утешение, хоть слабое, в других детях, размышлял я, у него их несколько. Он мялся и крутил вокруг да около, пока наконец не выяснил, что о ее беременности мне известно. Я спросил, знает ли о том еще кто‑нибудь.

— Нет. Следователь только мне да жене сказал. Не вижу, говорит, смысла оглашать. Однако, сдается мне, эдакое всегда всплывает. Слухи все одно поползут.

— Только не от меня, мистер Кормак.

— Я вот узнать зашел… не вы в ответе? А? — его цепкий взгляд остановился на мне. Но я не отвел глаз.

— Нет. Я уже говорил в полиции, что с Фрэнсис не виделся почти год. До самого последнего вечера.

— На Библии присягнете?

— Нет, мистер Кормак, не стану. Придется вам на слово поверить.

Вздохнув, он отвел глаза.

— А не слыхали, кто бы?..

— Дочка у вас была очень красивая. Нравилась многим. Я мало кого из ее приятелей знаю.