Цепная лисица - Кира Иствуд

всё равно на что-то надеялась и продолжала лежать с закрытыми глазами. Мне казалось, что пока я их не открою, проблемы меня не найдут. Ощущение было, как в детстве, когда кажется, что если ты кого-то не видишь, то и он тебя тоже.

Думаю, того же правила придерживался и Павел. Я слышала, что он проснулся десять минут назад, но всё продолжал лежать рядом. Видимо, не мог прийти в себя от такого утречка. Впервые я задумалась, что “аура” — не выдумка шарлатанов, потому что, хоть и не касалась Павла, но почти физически ощущала его присутствие.

О чём я только думала, когда вчера заваливалась на его кровать?! Я мысленно уговаривала Павла поскорее подняться и выйти из комнаты, втайне надеясь, что если встану, когда Павла не будет в помещении, то мы оба сможем сделать вид, что ничего примечательного в это утро не произошло.

В конце концов, ну, подумаешь, заснула на краешке его кровати, перетянула половину одеяла. Я же не голая к нему забралась, так что не из-за чего себя изводить. Да и мы с ним не чужие, может быть когда выпутаемся из этой заварухи, даже станем друзьями. “Но, если ты правда так считаешь”, — гаденько заметило сознание, — “то почему всё ещё прикидываешься спящей?”

“У нас и так проблем по горло, к чему плодить новые”, — отмахнулась я. И правда, ведь Илона вчера едва не запустила меня в форточку. Узы вот-вот одного из нас прикончат. И этот странный сон. Можно ли от него просто отмахнуться? А ещё Луи… думать о котором и вовсе было невыносимо.

Вдруг, скрипнул матрас, обрывая поток моих мыслей. Это Павел повернулся на бок. Ко мне лицом? Или от меня? Кожи коснулся отголосок дыхания. Всё-таки лицом! Сердце перекатилось в пятки. Я отчаянно старалась не моргать, щёки пылали от стыда. “Ну конечно! Моё притворство давно раскрыто!” — горестно подумала я, но ломать комедию не прекратила. В основном из упрямства, да и внутри ещё теплилась искра надежды, той самой, которую русский человек называет “Авось”.

Мои глаза были закрыты, а остальные чувства натянулись струнами. Я чувствовала кожей, как Павел приблизился. Буквально слышала его едкие мысли, и уже приготовилась, что он сорвёт с меня одеяло, столкнёт с кровати, скажет какую-нибудь грубость, или вовсе посмеётся. Вот! Сейчас!

И… к моим губам прижалась что-то мягкое и горячее. Губы.

В голове стало пусто.

Шок был настолько велик, что я, кажется, забыла даже своё имя. А в следующую секунду, Павел уже отстранился и торопливо покинул место преступления.

Поцелуй длился всего пару мгновений. А мир для меня успел перевернуться несколько раз.

Я всё ещё, видимо по инерции, прикидывалась спящей. Павел тем временем чем-то демонстративно громко шуршал и стучал, как арестант слоняясь по комнате из угла в угол. А в моей голове по тому же маршруту метались мысли: “Что это только что было? Наказание? Издевательство? Или… или… ”

Тут, громко топая, Павел направился ко мне, грубо потряс за плечо. Актриса из меня никудышная, но всё-таки я, как могла, постаралась напрячь мышцы лица в правильном порядке и изобразить удивление. Поморгала, протёрла глаза, чувствуя себя последней дурой. Павел стоял надо мной бледный, с горящими ушами и твёрдым, ледяным пугающим взглядом. Его Эмон смотрел пристально, прижатые уши дрожали от напряжения.

Лисица испуганно тявкнула. Моя голова сама собою втянулась в плечи, и стоило усилий не позволить ей провалиться в них по макушку. “Разве это не он сейчас должен меня бояться? После того что сделал!” — попыталась приободрить я себя, но проще было бы убедить овцу пойти войной на волка.

— Тина, — сказал Павел. Или точнее прорычал. — Скажи, я кто?

— Э-э, что случилось? — пискнула я, невольно натягивая одеяло повыше.

— У тебя мозга не хватает дочалить, что не стоит забираться ко мне в кровать! Особенно, в нашем положении! Узы действуют на меня тоже! Я не железный, что бы им противостоять двадцать четыре на семь. Или тебе перепихона захотелось?

— Что?… нет! — я растерянно моргала. Почему он так всё переиначил! Я же только на краешке уснула! При чём тут… И разве это не он меня поцеловал?! Моя рука неосознанно потянулась ко рту, но я успела перехватить её на пол пути. Судя по тому, как побелели сложенные в линию губы Павла, он заметил это моё движение.

— По-твоему это смешно?! — гаркнул он.

Я испуганно помотала головой.

— Или, может, уже разлюбила своего рыжего, как его там…

— Алек.

— Так разлюбила?

— Нет, я…

— Опять “нет”! — ухмыльнулся Павел. Голос его наполнился смертельной холодностью. Без сомнений, именно таким тоном зачитывают смертельные приговоры подсудимым: — Тогда не понимаю, какого чёрта первое, что я вижу утром — это твоё миленькое личико на соседней подушке? Думаешь, это какая-то игра? Дай угадаю, ответ опять будет “Нет”?

Я опустила голову. Атмосферу в комнате можно было есть ложками, такая она была густая и тяжёлая.

— Надеюсь, — сказал Павел тише, — мы друг друга поняли.

И он твёрдой походкой вышел из комнаты, хлопнув дверью. Лицо у него при этом было такое, словно он шёл не умываться, а застрелиться. Я упала на подушку лицом вниз.

Что это только что было? Он же сам поцеловал меня! Или… Это Узы его вынудили, поэтому он злится? Неужели, было настолько противно? Моя Лиса жалобно заскулила. На несколько секунд я со всей силы зажмурила глаза. В этот раз спрятаться от проблем у меня не вышло…

***

“Неужели прошли всего лишь сутки… Даже не верится”, — отстранённо думала я, глядя из окна такси на удаляющееся полукруглое здание бывшей общаги, где в одной из квартир проживала Ведьма. И где больше не проживал маленький котёнок по кличке Луи. В груди всё сжималось от вины, стоило мне только про него вспомнить.

Павел пристроился на соседнем сидении и не сводил застывшего взгляда с окна. Утреннюю ситуацию мы с ним больше не обсуждали, и выяснять, помню ли я поцелуй, никто не собирался. Он вообще старательно вёл себя “как обычно”, но нет-нет, да и проскальзывало во взгляде или жесте какое-то опасливое ожидание. Словно Павел остерегался, что я укажу на него пальцем и потребую объяснений. Спору нет, иногда мне так и хотелось сделать.

Я тоже уставилась в окно. Смотреть там было особенно не на что. Питерский пейзаж с его серыми домами и по-осеннему слякотными тротуарами возможно и будил в поэтах музу, но у меня вызывал лишь желание намылить верёвку. Но всё-таки… всё-таки