Цепная лисица - Кира Иствуд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Свет уличных фонарей проникал сквозь тонкий тюль и неровными отблесками оседал на стенах.
Павел безмятежно спал у стены в обнимку с одеялом, не ведая о выпавших на мою долю испытаниях. На открытой щеке отпечатался след подушки. На оголившемся плече я заметила выпукрый рваный шрам. Бледный, видимо очень старый…
Сейчас, как никогда, мне требовалось оказаться в безопасности. Найти место, где, наконец, можно будет выдохнуть раздирающее меня напряжение, от которого, кажется, вот-вот треснут рёбра. Я подошла к кровати Павла и присела на край. Если бы у меня хватило смелости, и вовсе взяла бы Койота за руку, обняла, лишь бы почувствовать себя под защитой… Я устала сражаться с этим миром в одиночку. Надоело быть пешкой и играть на чужой доске, следовать какой-то там судьбе, которую кто-то чужой мне напророчил… С чего вдруг я должна толкать единственного доброго ко мне человека в бездну? Черта с два! И никому другому это сделать не дам!
Мысли то и дело возвращались к Луи. Перед внутренним взором раз за разом всплывал пустой взгляд Илоны. Вспоминались сказанные ею слова. И слова пророчества. Но здесь, рядом со спокойно спящим Павлом, всё это представлялось далёкой и грубой подделкой под реальную жизнь, будто кто-то вложил мне её в голову потехи ради.
Моя рука непроизвольно потянулась к волосам Койота, аккуратно откинула их с глаз. Ресницы у Павла были длинные, брови даже во сне нахмуренные. На щеках проступила щетина.
Вдруг, Павел беспокойно вздохнул, заворочался, протянул руку и, не открывая глаз, безошибочно нашёл мою ладонь. Притянул к груди. Узы тут же зажглись, стали ярче, точно в их огонь подкинули поленьев. Я задержала дыхание. “Проснулся? Или спит?” — перешептывались мысли в моей голове, а сердце билось так же, как если бы я снова оказалась на волосок от смерти.
“Не проснулся,” — поняла я спустя минуту. Облегчение боролось с разочарованием. Места на кровати Койота было ещё много. Не забирая свою ладонь из рук Павла, я аккуратно легла на бок, лицом к спящему, закрыла глаза. “Полежу одну минутку”, — пообещала я, и сама себе не поверила…
На душе, наконец, наступил штиль.
Сцена 14. Сон
Обнаруживаю себя в зале, освещённом лишь гигантскими, похожими на мраморные колонны, свечами. В углах копошатся пауки. Вокруг меня стоят тринадцать пустых стульев.
Я сижу неподалёку от них в луже чего-то зловонного, всюду кровь и исковерканные тела. Встаю, брезгливо отряхиваюсь, и тут слышу жалобное мяуканье.
Оборачиваюсь. Это Луи. Я его сразу узнаю, хотя он сейчас не серый, и вообще, больше похож на полупрозрачную дымку. Он сидит на оторванной голове мужчины, одиноко лежащей на одном из стульев. Но прежде чем я успеваю подойти, голова открывает глаза. У неё их оказывается целых три. Два обычных — голубых, и один чёрный, посреди лба — перетянут мутной плёнкой, какая бывает у людей больных катарактой.
Мужчина кривит запёкшиеся губы, из всех его глаз одновременно начинают течь кровавые слёзы.
— Это я виноват, — доносится до меня его хриплый голос. — Я их всех погубил. Они больше не родятся. Никогда не оживут. И мой ребёнок тоже. Я погубил душу своей доченьки. Нерождённого дитя! Погубил душу… — Кровавые слёзы растекаются лужами по полу. Голова кричит и плачет, а я думаю только о том, что нужно снять с неё Луи.
Встаю на носочки и, ступая по сухим островкам, обходя оторванные конечности, добираюсь до рыдающей головы, тяну руки к Луи. Пальцы проходят насквозь, кожа немеет от холода.
— О, нет, нет, — бормочу я и пытаюсь снова. Котёнок смотрит на меня своими шоколадными глазюками снизу вверх и вдруг говорит:
— Вот мы и встретились, Аустина, — его голос больше всего напоминает эхо — гулкое и зыбкое, лишённое эмоций.
Почему-то в тот момент мне не кажется это странным, словно говорящие животные нынче в порядке вещей. Но то что происходит дальше, заставляет моё сердце сжаться от первобытного ужаса. Спрыгнув на пол, котёнок начинает меняться: его тело вытягивается к потолку до человеческого роста. По помещению туманом растекается тяжёлый полумрак.
Лоскуты света в страхе прячутся по углам, боясь быть съеденными тенями, а пауки, напротив, выползают из своих убежищ. Стены покрываются инеем. Передо мной уже не безобидный маленький зверёк, а существо без лица. Моя Тень. Моё проклятие.
— За ужин, спасибо. Хотя мы предпочли бы что-то более питательное, чем душа котёнка. Но для начала и она сойдёт…
От существа тянет мертвенным холодом. Хаосом бесконтрольной стихии. Я обхватываю себя за плечи, чтобы хоть как-то согреться, спрашиваю, немея от страха и собственной смелости:
— Ты Тень? Зачем ты здесь? Чего хочешь от меня?
— Зачем мы? Чего хотим? — эхом повторяет тень. Её очертания складываются в человека. Сначала я различаю знакомую фигуру, нос и глаза, и вот, передо мной стоит призрак — копия меня, только слепленная из дыма и теней.
— Мы не знали, что значит “хотеть”, — шепчут губы статуи, в то время как остальное лицо остаётся неподвижно. — Ничего не желали. Мы были хаосом и хаос сеяли. Мы были частью Матери сущего… Но пришли в этот мир следом за тобой. И теперь, мы научились желать… ты научила нас. Ищем путь домой. Мы голодны. Хотим есть… И ты поможешь нам. Накормишь нас. Или умрёшь.
Прежде чем я успеваю что-то ответить, трехглазая голова на полу принимается истерично смеяться и бормотать сквозь смех:
— Это всё было не напрасно. Это… это просто такой путь. Ты не обманешь меня, Мать! Я не отступлюсь! Они умерли не напрасно! Ворон ещё тебе покажет! Ты его узнаешь! Всё узнают!
Тень присаживается и бережно гладит оторванную голову по волосам так, будто ей жаль глупого человека. Потом она поднимает взгляд и, в следующее мгновение, оказывается рядом со мной. Говорит:
— Пора, — и толкает меня в грудь.
Я падаю прямо в кровавые лужи, которые оказываются настолько глубокими, что в них спокойно может утонуть человек.
И просыпаюсь.
Сцена 15. Горькая, колючая
Говорят, утро вечера мудренее. Но мне кажется, тот кто это придумал, просто никогда не влипал в настоящие неприятности. Я теперь точно знаю, им совершенно точно плевать на время суток. Каждая минута играет неприятностям на руку, и к утру крохотный росток проблемы может разрастись в настоящие джунгли, и никакая мудрость не поможет найти из них выход.
Но я
