Цепная лисица - Кира Иствуд

крупные, яркие — выделялись на лице ярким пятном. Алек задумчиво барабанил по столу длинными пальцами, лишь изредка делая пометки в потрёпанной тетради. Уверена, если её полистать, то на соседних страницах обнаружились бы такие же обрывки из лекций по всем остальным предметам. А если заглянуть к нему в портфель, то на дне найдётся мятый бутерброд с ломтиком заветренной ветчины и растаявшим маслом. Бутерброд Алек съест между парами, обязательно при этом замазав подбородок и пальцы. И, конечно, пойдёт их мыть, и выйдет уже с мокрыми пятнами на кофте.

Я знала, что скорее всего он уйдёт с последней пары, чтобы погонять баскетбольный мяч с друзьями на спортивной площадке, пока её не заняли старшекурсники. Знала, что вечером, будет сидеть на остановке и до того зачитается новостями в телефоне, что пропустит пару своих автобусов и в итоге поедет на маршрутке, решив, что так быстрее. Перед сном он скорее всего выйдет на короткую пробежку, а по пути заглянет в магазин за пачкой фруктового йогурта. Йогурт, наверняка, будет похоронен в закромах холодильника, но Алек выкинет его в лучшем случае через месяц, когда тот разбухнет и станет взрывоопасен.

Я знала Алека многие годы, а последние несколько лет и вовсе жила его жизнью, и только эта жизнь была мне и важна. Ходила за ним по пятам, следила из-за угла. Не раз, ночами, обливаясь слезами, шептала в подушку: “За что?” да “Почему?” Завидовала тем, кто не ведает о сердечных муках. Жалела себя… и мечтала, что как в любовном романе, мучения окупятся с лихвой. Ну и дурой же я была! Может, Павел прав, и мне нравилась эта роль жертвы?

Продлись это ещё год или два, я могла бы окончательно слететь с катушек и, в традициях газетной драмы, заколоть Алека и себя ржавой отвёрткой, лишь бы вырваться из этого десятого круга Ада, зовущегося “Моей жизнью”.

Последние несколько дней перевернули картину мира с ног на голову. Алек пришёл к моему дому и просил о встрече. Я узнала, что привязана к нему потерянной душой, и все чувства — дешёвая фальшивка. Но вот, новый день и я снова подглядываю за ним из-за угла. Круг замкнулся.

Вдруг, рыжий Пёс встрепенулся, поднял голову и уставился в мою сторону, навострив уши. От неожиданности я слишком сильно навалилась на дверь. Скрип петель ударил по перепонкам. Студенты, точно рота вышколенных солдат при команде “равняйсь”, обернулись ко входу, и не оставалось ничего другого, кроме как с виноватым видом заглянуть в аудиторию.

— Э-э, здрасьте. Але… Саша, тебя вызывает декан, — пролепетали мои губы наскоро придуманную ложь. Под прицелом двух десятков взглядов выговорить всё это оказалось не так уж и просто. Раиса с Катей ехидно переглянулись, видимо затаили обиду за недавнюю сцену с Койотом.

Я невольно пробежалась по лицам, отовсюду на меня смотрели перетянутые пеленой, мутные глаза. И только одни — блестящие и живые — на рыжей морде Пса.

— Миронова! — пробасила Росомаха, уперев руки в круглые бока. — Вот так встреча! Я уже стала забывать, как ты выглядишь! Пусть Александр идет, а тебя, милости прошу, на пару. Так и быть, пущу, хотя знаешь же, что предел опоздания на мои лекции — пять минут!

— Лариса Зельдивна, — вдруг вклинился в диалог Алек. От звука его голоса я задержала дыхание. — Тине нельзя на пару. Она сейчас на больничном.

— Да? Так а что же по Университету носится, бациллу разносит? — подозрительно прищурилась препод.

— Так, это, записи лекций пришла одолжить, — нашлась я. — А меня декан поймал. Вот и заглянула.

Росомаха недоверчиво фыркнула и со вздохом махнула на нас когтистой лапой, отпуская восвояси, добавив напоследок привычные: — “Никого уговаривать не собираюсь. На экзамене не ждите поблажек. Это вам не школа. Никто за уши тащить не станет…”

Она что-то ещё бурчала, когда Алек, выйдя в коридор, плотно прикрыл за собой дверь.

***

Мы забились в самый дальний угол коридора — подальше от аудиторий. Тут нас никто не должен был побеспокоить. Уселись на скамью — на разные её концы. Воздух был пропитан медовым запахом Алека, но в него примешивались неприятные, гнилостные нотки. Словно где-то под скамьёй сдохла мышь. Может, так пахнет его беспокойство? Или просто стены Универа за годы пропитались духом предэкзаменационной горячки.

Запах был далеко не главным среди того, что меня сейчас волновало. Не выходило сосредоточиться ни на одной мысли, все они разбегались как тараканы от света. Я не знала куда девать руки, и то и дело принималась теребить или рукав, или край кофты. Поднимала взгляд, но тот снова соскальзывал к полу. В голову то и дело лезла трусливая мыслишка, что зря я не послушала Павла. Зря всё это затеяла…

Алек, еще день назад отправивший столь отчаянное сообщение, тоже не знал с чего начать. Он попытался заглянуть мне в глаза, потянулся взять за руку, но я испуганно отдернула руку.

— Тина, — тихо позвал он. — Я так рад, что…

— Рад? — меня перекосило, — А я то как рада! Места себе не нахожу от счастья. Наконец-то до меня снизошли! — слова вырвались против воли. Я не узнавала свой голос, до того он был сиплый, переполненный ядом и обидой. Вместо ожидаемой эйфории меня одолели подозрительность и недоверие. Хотелось крикнуть: “Где ты пропадал, когда был так нужен? Почему пришёл только сейчас? Что заставило тебя перемениться?” и “Могу ли тебе верить?” Внутри колотило от подступающей истерики, которую ни за что нельзя было выпустить на волю. Я скрестила руки на груди, словно выставив плотину на пути бушующих чувств, подняла взгляд и растянула губы в улыбке, точно натянула тетиву: — Пожалуйста, давай оставим романтические прелюдии. Ближе к делу. Меня ждут.

Алек растерянно моргнул, а потом потянулся было меня обнять, но наткнулся на мой яростный взгляд и снова отступил, виновато повесив голову:

— Тина, — снова повторил он так проникновенно, словно одно моё имя могло разрушить стену, которую он сам между нами возвёл. — Тина, если бы только ты видела то, что вижу я. Если бы знала…

— Теперь меня сложно удивить, — ухмылка вышла точь в точь как у Павла. Оказывается, цинизму я у него за эти дни научилась. — Скорее удивишься ты. Я тут на досуге узнала, что всю жизнь страдала тотальной слепотой. А вот загадку твоего поведения разгадать так не смогла, поможешь?

Красивое лицо Алека перекосила болезненная гримаса. Нервным движением он потёр переносицу, прошептав на грани слышимости:

— Я догадывался, но… Значит, всё-таки прозрела. Не знаю даже поздравить