Трудный переход - Иван Машуков

— Чего тебя черти носят! — ругала его жена.

Кузьма раза три за ночь выходил на улицу, смотрел на звёзды, думал. "Э, чёрт её бей!" — повторял он про себя.

Уже перед рассветом Кузьма уснул. А проснулся оттого, что жена толкала его в бок.

— Вставай, погляди, что на улице-то делается!

Кузьма встал, быстро оделся и выскочил за ворота.

Бабы и мужики гнали коров. Кузьма перебросился несколькими словами с одним-другим мужиком. Раздумья вчерашнего дня с новой силой навалились на него. Кузьма пошёл в стайку. Там у него стоял конь пегой масти, не особо резвый, но бодрый рабочий конь, и молоденький объезженный жеребчик по второму году. Кузьма вывел коня и сел на него. И как только он оказался на коне, он почувствовал, что выехать на нём за ворота не может. Кузьма страшно за это рассердился сам на себя. Но злость надо было на ком-то сорвать, и он сорвал её на добром своём коньке. Кузьма выхватил из тына хворостину и ударил ею коня.

Пегашка взвился на дыбы от обиды и понёсся вскачь по улице. Кузьма, сам работая до седьмого пота, всегда очень бережно относился к домашним животным и в особенности к лошадям. А тут он себя не узнавал. Он нахлёстывал коня, и тот мчался что есть духу. Пуще всего боялся в эти мгновения Кузьма, что конь вдруг остановится или что-нибудь произойдёт такое, отчего ему придётся возвратиться домой. Тогда во второй раз поехать на общий двор, куда вновь вступившие в артель мужики сводили лошадей, у него уже не достанет сил.

Так доскакал он до усадьбы Платона Волкова.

— Кузьма, да ты что, сдурел? — кричали ему мужики. — Изувечишь коня-то!

— А я напоследок его налуплю! Ах ты, скотина богова! Тпру, чёрт!

Кузьма браво спрыгнул с поводившего боками и косившегося на мужиков Пегашки.

— Куда вести-то? — спросил он, оглядываясь.

Тимофей Селезнёв, смеясь, указал ему на стайку.

— Ах ты, скотинка! — снова сказал Пряхин и поддал Пегашке коленом в живот.

Заведя потом коня в стайку, он быстро вышел оттуда один, без лошади. Но тут на улице поднялся переполох. Бабы начали разгонять коров. Мужики нахмурились. А Кузьма выбежал на улицу и закричал на баб:

— Куда вы погнали? Зачем?

— Тебя не спросили! — сердито отозвались бабы.

— Ну-ка, заворачивайте сейчас же обратно! — не отступал Кузьма. — В бабки, что ли, играть будем? То артель, то не артель. Надо к одному прибиваться! Вот я вас за косы, озорницы!

И натерпевшийся от своей жены Кузьма стал с такой яростью усмирять чужих баб, что в конце концов раздался визг и смех. Все знали, что он перед своей робок, и теперь потешались над его храбростью.

Бабы отвлеклись, побросали коров, отбиваясь хворостинами от Кузьмы. А тут подошли ещё мужики, стали уговаривать женщин, чтобы они вернули коров на общий двор.

Подоспел запыхавшийся Ларион. На улице показался Григорий Сапожков. Часть скота вернули, по многих коров недосчитались, а мелкий скот был почти весь разобран по дворам.

…В эту ночь, как по сигналу, в стайках, во дворах, в сараях, в закутках мужики с обагрёнными кровью руками резали скот. Назавтра туши мяса уже висели по амбарам. Требушину растаскивали по кустам собаки. Волки из Скворцовского заказника близко подходили к деревне и выли по ночам. Даже днём ездившие по сено мужики видали стаи зверей.

Спустя два дня на общий двор снова погнали уцелевшим скот, но теперь уже не было никакого шума и криков, словно все чувствовали себя виноватыми. Опять в воротах кармановского двора стоял Ларион с блокнотиком и карандашом в руках — записывал.

На усадьбу Волковых бабы со всей деревни сносили кур, гусей, уток.

К Трухину в Иманский райком приехали из Кедровки Илья Максимович Деревцов и Денис Толстоногов. Гости сидели в маленькой комнате Трухина, посматривая то на Степана Игнатьевича, то друг на друга.

— Давай обсказывай, — махнул рукой Деревцов Толстоногову, — а то будем киснуть тут, как на поминках.

Лица у обоих и в самом деле были хмурые.

Деревцова ещё осенью, во время хлебозаготовок, выбрали в сельсовет. В Кедровке после этого произошло много разных событий. Ещё когда Трухин был там уполномоченным райкома, несколько кедровских крестьян, в том числе Толстоногое и Деревцов, образовали инициативную группу по организации колхоза. Собственно, Трухин и был виновником создания этой группы. В минувшую осень и зимой уполномоченным приходилось заниматься не столько хлебозаготовками, сколько начавшейся в районе массовой коллективизацией. Инициативные группы возникали повсеместно. Каждая из них заканчивала своё существование, становясь ядром будущего колхоза. В Кедровке были даже две инициативные группы — русская и корейская. В этом сказывались национальные особенности района. Русские и украинцы в земледелии имели дело с пропашными культурами, а корейцы — с грядковыми. Русские и украинцы сеяли рожь, пшеницу, овёс на площадях, на пашнях, корейцы же выращивали рис, чумизу, пайзу на полях, напоминающих плантации. У корейцев — поливное земледелие, чего нет у русских. Да, наконец, подход к земле, её обработке, орудия труда — всё было разное. Поэтому в районе одновременно с русскими, но отдельно, независимо от них, начали создаваться корейские колхозы. В Кедровском русском колхозе председателем стал Денис Толстоногое, а его место в сельсовете занял Деревцов.

Сейчас Денис рассказывал:

— Беда, Степан Игнатьич, чего Стукалов делает. Ты старика Сметанина помнишь, который хлеб везти отказывался? Богатый у нас мужик был. Его тогда же раскулачили. А дочка его за комсомольца замуж вышла. Девка из себя здоровая, красивая. А парень бедняк, маленького роста, совсем невидный. Но ничего не поделаешь, не захотелось, видно, девке с отцом в дальние края ехать. Поженились они, а парня на другой день исключили из комсомола: зачем, дескать, взял кулацкую дочь? Ну, это дело ихнее, молодёжи. — Денис сделал отстраняющий жест. — Но разве артели оно касается? Парень-то этот подал заявление в артель, мы его приняли. А Стукалов сразу на меня: "Ты, говорит, чего кулацкий питомник в колхозе разводишь?" С этого у нас и пошло…

Денис жаловался на Стукалова — но что мог сделать Трухин? Сам он уже давно не был в Кедровке. После памятного случая, когда Марченко на заседании райкома, обвинив Трухина в мягкотелости и едва ли не в примиренчестве, предложил для Кедровки явно завышенный план хлебозаготовок, Трухин был поставлен перед вопросом — ехать или не ехать в Кедровку? Вначале он решил не ехать. Ему казалось, что, согласившись поехать, он тем самым признает завышенный намеренно план хлебозаготовок по Кедровско-му кусту и должен будет его выполнять. Но когда он сказал Марченко, что поедет, тот вдруг круто изменил решение и послал в Кедровку Стукалова. Почему? Доказать, что Трухни саботировал выполнение хлебозаготовок, если Стукалову удастся выбить из мужиков эти завышенные тысячи пудов? Оставить Кедровку без семян? Подорвать дело колхозов, но свалить своего политического врага? Теперь Трухин уже твёрдо знал, что между ним и Марченко началась скрытая, глухая, но оттого не менее упорная воина. Марченко — противник опасный… Политикан! И сейчас использует против Трухина Стукалова, как пытался в другое время использовать Трухина против Стукалова. Это ясно!

— Совсем не стало мне житья, — продолжал Толстоногое. Бравый вид словно покинул его. Невысокий, худощавый уссуриец со своими лихо закрученными усами говорил вяло, без обычного оживления. Рассказал, что столкновения у него со Стукаловым происходят чуть ли не каждый день…

— И что, Денис, какую ерунду ты говоришь! — вдруг возмутился Деревцов. — Ты прямо крой! — Илья Максимович повернул к Трухину гневное лицо. — Стукалову не глянется, что Денис в артели председателем, а я в сельсовете. Видишь ли, нас будто бы ты поставил, а не мужики выбрали. Да чёрт с ним! — Деревцов выругался. — Собака лает — ветер носит. А вот вчера — не был бы он уполномоченным, мы бы его вытряхнули!

— Как вытряхнули? — спросил Трухин, не понимая ещё горячности Деревцова.

— Да, уж нашли бы как! — жёстко усмехнулся Деревцов. — Вчера у нас собранье было. Стукалов и давай там разоряться. "Что вы, говорит, такие-сякие, в колхоз не вступаете? Вы есть враги советской власти!" Пушку свою вытащил… Поверишь, я уж примериваться начал по уху его съездить, да бабу с ребятишками жалко стало: засудят меня, худо им будет… Ты, Степан Игнатьич, человек партийный, объясни: откуда взялись такие Стукаловы? Где они были, когда мы тут по тайге с винтовками бегали, советскую власть завоёвывали? Чего он носится со своим наганом? Кто дал ему право обзывать нас врагами советской власти? Может, он сам враг?

Илья Максимович долго бы ещё бушевал. Трухин спросил его, по какому поводу было собрание. И в этом, оказалось, самое главное.

— Стукалов говорил, что надо оба колхоза соединить. Заставить вместе работать русских с корейцами.