Трудный переход - Иван Машуков

Вдруг стало известно, что в Крутихе организуется ещё один колхоз. Но Перфил оказался тут ни при чём.

Организатором его выступил молодой Карманов — сын Луки Ивановича, привлекавшегося к суду за убийство Мотылькова. В этот вновь организуемый колхоз записалось уже пятнадцать семей, в большинстве своём зажиточных мужиков.

Крутиха опять раскалывалась надвое.

В эти дни хмурый, молчаливый Тереха Парфёнов пришёл к Аннушке.

— Ну, где твой мужик? — спросил он.

— В Каменске, — ответила жена Егора Веретенникова.

— Чего там?

— Робит. С Никитой они. Никита-то плотничает, а мой-то уж не знаю чего… ему подсобляет, что ли.

— А где они живут? Не прописывали?

— Слыхать, на постоялом.

— Угу, — сказал Тереха.

Он посидел, помолчал. Аннушка предложила ему чаю. Тереха отказался.

После того как к нему приходил Ларион Веретенников, Тереха два дня сидел дома, никуда не выходя, с ожесточением мял свою чёрную бороду, мучительно, с напряжением думал. Главное, он только что привёл из Кочкина пару хороших томских коней. "С конями-то теперь только и жить, а тут нате — в артель! Да за них ещё и не уплачено". Между Терехой и его старым знакомцем — кочкинским зажиточным мужиком, у которого он взял коней, был сговор. Этот сговор касался Мишки и дочери кочкинского мужика. Но Тереха об этом пока не думал, а думал о том, как ему коней уберечь. Придя от Аннушки, он опять сидел. Жена с тревогой наблюдала за ним, а сын как ни в чём не бывало ходил по двору, съездил за сеном, потом поехал по дрова. "Молодой, ничего не понимает, дурак", — неизвестно почему злился на сына Тереха. Парень с дровами приехал вечером. Тереха вышел во двор посмотреть. Парень поставил воз с дровами у поленницы, распряг лошадей, отвёл их в стайку, задал им сена. Тереха наблюдал, как неторопливо, уверенно всё делал его сын, которого он в нынешнем году собирался женить.

Оставшись, видимо, довольным своими наблюдениями, Тереха зашёл в избу, сказал жене:

— Котомку мне наладь. Штаны там, рубаху положи. Да хлеба не забудь.

— Ты куда это, отец? — удивлённо спросила жена.

— В Каменск, — ответил Тереха.

Наутро он ушёл. Сын хотел его отвезти хотя бы до Кочкина, но Тереха отказался.

— Чего коней-то зря гонять, поезжай-ка вот лучше за сеном. Дорогу-то уж скоро, поди, развезёт, торопись вывозить сено…

— Ладно, тятя, вывезу, — сказал сын.

— Да не "ладно", а слушай, — строго продолжал Тереха. — Будут чего говорить, скажите тут с матерью, что меня нету дома, а без меня вы ничего не знаете. Да смотри, — сурово взглянул Тереха на сына, — коней береги! — И к жене, указывая на парня: — А ты за ним наблюдай.

Жена поклонилась.

— Я скоро… — нахмурился Тереха и С этими словами вышел из дома, как будто отлучался на полчаса.

После его ухода являлся ещё Николай Парфёнов; он приводился Терехе дальним родственником. Николай попытался с Мишкой, сыном Терехи, заговорить о колхозе, но жена Парфёнова сказала:

— Что ты, Колюшка, разве мы без хозяина-то можем? Вон он у нас какой сурьезный, господь с ним.

— Это уж правда, — усмехнулся Николай. Он тоже очень хорошо знал характер Терехи.

Кочкинский барышник Федосов, на заимке которого находил в своё время убежище Селиверст Карманов, решил строить в Каменске большой дом, чтобы капиталы свои хотя бы частично перевести в недвижимость. Федосов нанял плотников и приступил к постройке, оформив её на имя своего зятя — бойкого молодого человека, служащего госбанка, за которого недавно вышла замуж его дочь. Федосов не сам руководил постройкой, не вмешивался в эти дела и его зять. От их имени выступал подрядчик — заплывший жиром, румяный толстячок. Тонким, бабьим голосом, в котором звучала наигранная весёлость, толстячок подбадривал плотников:

— Постарайтесь, мужички! За нами не пропадёт!

Точь-в-точь как это бывало в старые времена.

На краю базарной площади в Каменске ещё год тому назад пялились на солнце золотые и серебряные вывески бакалейщиков, галантерейщиков — хозяйчиков, допущенных советской властью к торговле. Теперь эти частные лавочки уже одна за другой свёртывались, а на их месте открывалась кооперативная торговля. Бывшие нэпманы старались приспособиться к новой обстановке. Они тоже строили дома. Рядом с мелким частным в городе начиналось большое государственное строительство. На окраине города расчищался пустырь. Там закладывался оборонный завод.

Была во всём этом причудливая смесь старых и новых примет времени, однако новое всё более властно захватывало и будоражило городок.

Егор Веретенников и Никита Шестов работали на постройке федосовского дома с осени. Никита посмеивался, покрикивал, постукивал топориком и был постоянно весел. Егор часто делался задумчивым. Кроме них, тут было ещё четверо работников. Егор, понятно, ни с кем не делился тем, что с ним произошло в Крутихе. Только Никита Шестов знал кое-что, но и он не докучал Веретенникову расспросами. Всё же Егору и самому иногда казалось странным, как это он очутился здесь, вдали от дома, вне привычного ему уклада деревенской жизни, вынужденный заниматься делом, по его мнению, ненастоящим. Егор по всему складу своего характера был исконным земледельцем. Как истый крестьянин, он считал, что только то дело подходит ему, которое связано с землёй, с сельским хозяйством. А всем прочим можно заниматься, когда хлебушко есть. И он тяпал топором словно нехотя, подсобляя опытным плотникам строить дом.

Подходила пора настилать потолок, выводить стропила.

— На черта нам сдалось брёвна-то ворочать, пускай хозяин наймёт чернорабочих, — волновались плотники.

Толстяк подрядчик их успокаивал: рабочие будут. Как видно, он и сам был заинтересован в скорейшем скончании постройки.

— Сделаете работу — три дня будете гулять за мой счёт, мужички, — обещал подрядчик плотникам.

— А хозяин-то где же? Мы его так и не видали, — говорил старик плотник. — Да какие нынче хозяева! — добавлял он с презрением. — Скоробогатенькие! Строит, да оглядывается, как бы его финотдел налогом не прижал…

Подрядчик привёл двух чернорабочих. А через некоторое время на постройку явился Тереха Парфёнов. Сумел разыскать своих земляков.

Егор Веретенников сильно удивился, увидав соседа с котомкой за плечами.

— Ты, дядя Терентий, случаем, не погорел? — спросил Парфёнова Никита, считавший, что только пожар мог выгнать этого домоседа из дома.

— А что, нешто здесь все погорельцы? — ответил Тереха. — Принимайте-ка вот робить меня…

Подрядчику приглянулся Тереха. "Этот медведь за двоих будет ворочать", — подумал он.

Егор уже думал наведаться в Крутиху, но приход Терехи многое объяснил ему. Из расспросов соседа, хотя и был он скуп на слова, Егор понял, что показываться в деревню ему не время. "Погодить надо, подождать. Весной Анна как-нибудь одна управится посеять десятины две, а я заработаю денег", — думал он.

Подрядчик суетился на постройке, бегал, перебирая короткими ножками, спрашивал:

— Всем ли довольны, мужички?

Плотники либо молчали, либо отшучивались. Но мирное их настроение скоро пришло к концу, когда пошла глухая молва, что по нынешним временам выгоднее работать в государственной организации, чем у частника. На строительстве, слыхать, выдают спецовку, паёк. А что может дать частник?

— Это не прежний режим, — говорили плотники, — когда рабочему человеку некуда было податься; хочешь, не хочешь, а работай. Теперь — пожалуйста, в любое место иди. Всюду большие стройки.

Плотники рядили и так, и этак.

— Напрасно вы, ребята, облизываетесь, не донеся ложки ко рту, — говорил молодым старый плотник. — Везде хорошо, где нас нету.

— Это какой разговор! — возражали молодые плотники. — Ты, дед, слушай, о чём толкуют люди. Слыхал, что на железной-то дороге делается? Пропасть народу едет в разные места. На стройки, значит. Вот бы и нам, ребята, податься…

— Эх, молодёжь! — говорил старый плотник. — Рубли-то даром нигде не дают.

Егор Веретенников вместе со всеми прислушивался к этим разговорам. И Никита Шестов начинал вдруг подбивать тронуться куда-нибудь подальше, поискать работу повыгоднее. Егор Веретенников с удивлением смотрел на него. Вон ведь, оказывается, какой бойкий этот Никита! Егор ещё не видел его на стороне и теперь должен был сказать себе, что Никита здесь не такой, каким всегда бывал в Крутихе, а как-то смелее, развязнее, находчивее. Иной раз Веретенников думал даже: да неужели он этого самого Никиту ещё минувшим летом одалживал мукой из своего амбара? Вспоминать об этом Егору было почему-то неприятно.

Молодые плотники говорили о подрядчике:

— Чёрта ли нам в этом жирном борове? Уйдём!

— Неудобно, ребята, — возражал старый плотник, — согласились, так надо докончить дом-то…